Но он не закричал и не бросился бежать. Прежде всего необходимо показать, что он полностью владеет собой — вопреки всему, что на него обрушилось. Он должен предстать перед ними спокойным и с ясной головой, насколько позволяла искалеченная память. Он стал медленно спускаться по склону, под моросящим дождем, жалея, что не догадался впопыхах тоже прихватить фонарик.
Фонарик… Что-то странное было в этом луче, светившем метрах в ста пятидесяти впереди. Он двигался короткими вертикальными рывками, словно… словно человек, державший его в руках, жестикулировал, разговаривая с кем-то.
Так и есть. Джейсон присел на корточки, вглядываясь сквозь дождь. Глаз его уловил странный мерцающий отблеск, отбрасываемый каким-то предметом, когда луч фонаря падал на него. Пригибаясь к земле, он перебежал поближе, не отрывая взгляда от страшного мерцающего предмета. Теперь стало лучше видно. Джейсон замер и напряг зрение. Там, внизу, стояли двое. У одного в руке был фонарик, у второго — короткоствольное ружье, оружие, слишком хорошо известное Борну. При выстреле с близкого расстояния оно било с такой силой, что человек взлетал на воздух. Странное оружие для эмиссара из Вашингтона.
Луч фонаря, прочертив дугу, устремился куда-то в сторону от беломраморного мавзолея. Человек с многозарядным ружьем поспешно спрятался за колонну метрах в шести от держащего фонарь.
Джейсон больше не раздумывал: он знал, что нужно делать. Быть может, присутствие здесь стрелка, вооруженного смертельным оружием, и оправданно — но стать его мишенью он не желает. Борн прикинул расстояние, выбирая наиболее удобный и безопасный путь к мавзолею, и начал подбираться к цели, отирая дождевые струи с лица и ощущая на поясе пистолет, который, он знал, применить нельзя.
Он перебегал от могилы к могиле, от надгробия к надгробию, держа курс сначала направо, затем свернул налево, так что, описав полукруг, очутился метрах в пяти от мавзолея. Человек с карабином стоял, прижавшись к левой угловой колонне, под небольшим портиком, укрывавшим его от дождя. Он с вожделением оглаживал свое оружие, щелкнул затвором и, не устояв, заглянул внутрь, бесстыдным движением руки ощупав патроны.
Пора. Борн бесшумно вылез из-за надгробия и пополз по мокрой траве. Метрах в двух от стрелка выпрямился и прыгнул, точно пантера. Одной рукой он схватил ствол ружья, другой вцепился в волосы врага и дернул. Голова стрелка запрокинулась, шея напряглась, вместо крика получился хрип. Борн ударил голову врага о мраморную стену с такой силой, что не осталось сомнений: тот получил тяжелейшее сотрясение мозга. Тело стрелка обмякло. Джейсон, придерживая, опустил его на пол между колоннами. Обыскав противника, он извлек из специального кожаного отделения в куртке автоматический «Магнум-357», из ножен на поясе — острый как бритва нож, а из кобуры, притороченной к щиколотке, — миниатюрный револьвер. Ничего похожего на штатное оружие, используемое на государственной службе. Это был наемный убийца, целый ходячий арсенал.
Перебей ему пальцы… Эти слова всплыли в памяти Борна. Их произнес некогда человек в очках с золотой оправой — в просторном седане, уносившемся со Штепдекштрассе… Совсем не бессмысленная жестокость. Джейсон схватил обеими руками правую ладонь стрелка и, зажав ему локтем рот, начал сгибать на излом пальцы, покуда не раздался хруст. Затем проделал то же самое со второй ладонью. Ни один звук не перекрыл гула дождя. Теперь обе руки выведены из строя. Оружие Борн сложил в стороне, где потемнее.
Джейсон поднялся и выглянул из-за колонны. Офицер из «Тредстоун» на сей раз направил фонарик в землю перед собой. То был маяк, по которому заблудившаяся птица должна отыскать дорогу домой. Однако это могло иметь и другой смысл. Следующие несколько минут покажут какой. Эмиссар повернулся к воротам и сделал шаг вперед, словно услышав что-то, и Борн в первый раз заметил, что тот опирается на палку. Старший разведофицер из «Тредстоун-71» оказался хромым — калекой, как и сам Борн.
Джейсон метнулся назад, к ближайшему надгробию, и снова выглянул из-за него. Человек из «Тредстоун» по-прежнему неотрывно следил за воротами. Борн бросил взгляд на часы: было 1.27. В запасе оставалось три минуты. Он оторвался от надгробия и по-пластунски отполз туда, где не мог быть виден. Затем поднялся и побежал вверх по склону, откуда прежде спустился. Постоял несколько мгновений, чтобы отдышаться и унять сердцебиение, затем сунул руку в карман и достал спичечный коробок. Взял спичку, прикрыв ее от дождя, чиркнул и громко, чтобы слышно было внизу, произнес:
— «Тредстоун»?
— Дельта!
Каин вместо Чарли, а Дельта вместо Каина… Почему человек из «Тредстоун» назвал его Дельтой, а не Каином? Ведь Дельта не был связан с «Тредстоун»: он исчез вместе с «Медузой». Джейсон стал спускаться с холма. Холодные струи дождя хлестали его по лицу. Он непроизвольно сунул руку под куртку и крепко сжал пистолет.
Джейсон вышел на газон перед белым мавзолеем. Человек из «Тредстоун», хромая, сделал несколько шагов ему навстречу, затем остановился и направил фонарик ему в лицо, так что Борн вынужден был зажмуриться и отвернуться.
— Немало воды утекло… — проговорил хромой офицер, опуская наконец фонарик. — Моя фамилия Конклин, если вы вдруг забыли.
— Спасибо, я и вправду забыл. И это только одно из множества.
— Множества чего?
— Того, что улетучилось у меня из памяти.
— Это место вы, однако, вспомнили, как я и полагал. Я читал записи Эббота. Именно здесь вы с ним встречались в последний раз. Во время похорон какого-то министра, кажется?
— Не знаю. Об этом нам прежде всего и нужно поговорить. У вас не было от меня вестей более полугода, и этому есть объяснение…
— Неужели? Какое же?
— Проще всего будет сформулировать его так: я был ранен, последствием раны стало серьезное… нарушение. Вернее, видимо, будет сказать, дезориентация.
— Звучит неплохо. Но что это значит?
— Потеря памяти. Полная. Несколько месяцев я провел на острове в Средиземном море, к югу от Марселя, не зная, кто я такой и откуда. Там живет врач — англичанин, по фамилии Уошберн. Он вел записи и может подтвердить То, что я вам сказал.
— Не сомневаюсь, — кивнул Конклин. — И готов поспорить, что записи оказались весьма внушительными. Судя по тому, сколько вы ему заплатили.
— Что вы имеете в виду?
— У нас тоже есть кое-какие записи. Сделанные служащим цюрихского банка, который перевел в Марсель на предъявителя полтора миллиона швейцарских франков, думая, что это делается по распоряжению «Тредстоун». Спасибо, что назвали фамилию.
— Вы должны понять: я ничего не знал. Он спас мне жизнь, собрал по частям. Когда меня притащили к нему, я был почти труп.
— И вы решили, что миллион-другой вполне подойдет ему в качестве вознаграждения, так? Благотворительность за счет бюджета «Тредстоун».
— Я же говорю: я ничего не знал! Никакой «Тредстоун» для меня не существовало — и до сих пор во многих отношениях не существует.
— Ах да, я забыл. Вы же потеряли память. Как это называется? Дезориентация?
— Да, но и это недостаточно точно. Правильное название — амнезия.
— Нет, «дезориентация» звучит лучше. Поскольку вы, судя по всему, едва очнувшись, тут же сориентировались и отправились в Цюрих, прямиком в банк «Гемайншафт».
— В моем бедре обнаружился хирургически имплантированный негатив.
— Разумеется: вы сами на этом настояли. Тогда не многие из нас понимали зачем. А это оказалось для вас лучшей страховкой.
— Я не знаю, о чем вы говорите! Можете вы это понять?
— Конечно, могу. Вы обнаружили пленку с цифрами — и тут же решили, что вас зовут Джейсон Борн.
— Все было не так! Каждый день я открывал что-то новое, шаг за шагом, вспоминал по крупицам. Дежурный в отеле назвал меня Борном; а имя Джейсон я узнал лишь побывав в банке.
— Где вы действовали уверенно, точно зная, что нужно делать, — прервал его Конклин. — Не проявили ни малейшего колебания. Вошли, вышли — и четырех миллионов как не бывало.
— Уошберн сказал, что я должен сделать!
— А потом появляется женщина, настоящий финансовый гений, и учит, как выпотрошить остаток счета. А прежде вы выводите из игры Черняка на Лёвенштрассе и еще троих, кого мы не знаем, но кто, несомненно, прекрасно знал вас! Затем тут, в Париже, в инкассаторском фургоне — еще один труп. Видимо, тоже сообщник? Вы замели все следы, черт возьми, все до единого! И наконец осталось сделать последнее. И ты, сукин сын, это сделал!
— Да выслушайте же меня! Эти люди пытались меня убить. Они охотились за мной с самого Марселя. Больше я ничего не знаю, не понимаю, о чем вы говорите! Время от времени у меня в памяти всплывают какие-то картины. Лица, улицы, дома, порой просто образы, которые я не знаю, с чем соотнести. Понимаю лишь, что они что-то значат, — только не могу ни к чему их привязать. Или имена — но без лиц. Черт вас подери, у меня амнезия! Это правда!
