— Если все сорвется, то обратно ко мне вернутся не офицеры, а галеафы, — объяснил он.
— Летите сами, — посоветовал я. — Думаю, быть галеафом не так-то плохо.
Он ответил, что у него есть идея покруче: привязать ко мне бомбу и детектор и с билетом Луизы Кастен послать в круиз.
— Про отпуск Харригана выяснили? — спросил я после того, как наотрез отказался от прогулки с бомбой.
— Извини, что не доложил. У него срочно заболел кто-то из родственников. Почуял, гад, что земля под ногами горит и сбежал.
— А по графику когда у него отпуск?
— Зачем тебе?
— А ТЫ узнай, тогда скажу. Сдается мне, что в ближайшее время.
Я думал, Зейдлиц меня пошлет. Однако, пока я беседовал с Шефом и Нибелинмусом, он дал себе слово ничему не удивляться и все проверять.
— С завтрашнего дня, — сообщил Зейдлиц, озадаченный моей прозорливостью. — Ну и?
— Наверное, тоже собирался в круиз.
— Ему-то зачем, — удивился полковник. — Он и так уже галеаф.
— Возможно, поднабраться галеафности.
Вот теперь он меня послал.
Я вернулся в свою каюту. С полчаса провалялся на кровати, раздумывая о преимуществах галеафов перед людьми. Я обнаружил одно несомненное преимущество — они знают, чего хотят. Мне же не хотелось ничего — что в общем-то для меня нормально.
«Зайди» — буркнул Шеф по интеркому и отключился.
Выждав пять минут (пятую минуту — под шефовой дверью) я без стука вошел в каюту. Зейдлиц был уже там.
— Я же сказал тебе, куда идти.
— Ну был там. Ничего интересного.
— Он мне понадобится, — выслушав нас, изрек Шеф. — Кроме него, мне понадобятся записи за шестнадцатое апреля со всех видеокамер, работавших в тот день на Терминале.
— А мои домашние записи вам не нужны? — полюбопытствовал Зейдлиц.
— Они у меня есть. Дома. Вы, кстати, не дослушали. Дайте мне список всех пассажиров, которые могли находиться на Терминале шестнадцатого апреля. Теперь всё.
Зейдлиц вспомнил о данном себе слове и проглотил и эту пилюлю. Сам он, конечно, никуда не побежал, а передал распоряжение Шефа своим подчиненным.
— Что ты там ищешь? — Шеф заметил, что я полез в комлог.
— Календарь. Так, значит… шестнадцатое апреля… черт знает какая годовщина со дня рождения Чарли Чаплина… Затем… на празднование дня рождения Джона Галлея прибудет его комета, покупайте бинокли фирмы «Цельс»… Вот, нашел! Скорпионам (вы ведь Скорпион?) советуют быть поласковей с подчиненными… О галеафах ни слова, что, впрочем, и неудивительно…
Зейдлиц заржал — браво так, по уставу.
— Ищи о роботе Максе, — посоветовал Шеф. — Если так не помнишь.
А ведь мог бы и вспомнить. Память дырявая.
— Его позвать? — спросил Зейдлиц. — Где-то рядом бродит.
— А память ему починили?
Зейдлицу пришлось заняться выяснением состояния здоровья робота Макса. Макс был в порядке, но память потерял до первого мая включительно — в этот день ему заново заполнили мозги.
— Пусть катится, — через Зейдлица послал Шеф Макса, приехавшего на допрос.
Доставили записи и список пассажиров. Пятнадцать камер, триста шестьдесят часов, сотни и сотни людей. После этого просмотра Шеф полгода не включал телевизор.
— Кого ищем? — спросил я.
— Того, с кем встречался Харриган.
— А конкретней?
— Неужели не ясно: робот видел кого-то, с кем Харрган встречался в каютах для отдыха экипажей. Роботы запоминают все, что видят. Харригана это не устраивало, и он стер роботу память.
— Гениально! Садитесь, господин полковник, где вам удобней. Будем смотреть.
Зейдлиц, сославшись на дела, отказался.
— Я доверяю ваше наблюдательности, — сказал он и ушел.
Оставшись с боссом наедине, я спросил:
— Шеф, можно вопрос?
— С каких это пор ты спрашиваешь разрешения?
— Он касается вас лично.
— Ну?
— Шеф, вы так упорно стояли на том, что сейфы «Монблана» непреступны, что мне вдруг взбрело в голову, будто виной тому не авторитет Отто Гугенгейма. Для вас ведь никогда не существовало авторитетов. Но вы до определенных пор сохраняете лояльность по отношению к тем, кто оплачивает расследование. Я говорю сейчас не о ФСО, а о производителях сейфов, к которым вы отказались обратиться в начале расследования…
Шеф позеленел, потом выдавил:
— Поскольку вопроса я так и не услышал, то и отвечать не намерен. Дели записи и иди смотреть.
Мы поделили записи пополам и стали смотреть — каждый в своей каюте. Начали, естественно, с тех камер, что находились ближе к каютам отдыха.
Через три часа ко мне зашел Зейдлиц и сказал, чтобы я прекратил валять дурака. Программа распознавания образов уже просмотрела все записи, и оставила от каждого человека по одному снимку — наиболее удачному. Мне же остается только просмотреть снимки. Оставив кристаллозапись со снимками, Зейдлиц ушел. Я убедился, что иногда программа выдавала по два снимка на одного человека — анфас и со спины, например, — но зато никого не пропускала. Это была очень умная и предусмотрительная программа.
Проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечо. Перед глазами мерцал экран с изображением важного господина с попугаем в клетке. Рядом находился укрупненный снимок попугая.
— Зейдлиц отдал тебе снимки? — спросил Шеф.
— Угу.
— Хорошо. Я боялся, что он забыл.
«Я боялся, что ты уснул», — подразумевал он на самом деле.
В полпятого утра, перебирая снимки по второму разу, я не отличил попугая от его престарелого хозяина. В целом просмотр не дал ровным счетом ничего. Все, кого я узнал, являлись либо служащими Терминала, либо пилотами, либо сотрудниками фирм, имевших на Терминале свои офисы. Вряд ли Харриган амнезировал робота Макса за то, что тот застукал его с кем-то из местных. Макс видел Харригана с каким-то пассажиром, который не должен был находиться на третьей палубе Терминала. Но никого из пассажиров, посетивших Терминал Хармаса 16-ого апреля, я не узнал.
21. Сон разума побуждает к решительным действиям
Без чего-то восемь зазвонил интерком. Трубка висела на стене возле двери, метрах в трех от подушки, на которой лежала моя голова, ненавидевшая утренний трезвон интеркомов. Я поискал взглядом какой-нибудь предмет, чтобы метнуть им в кнопку громкой связи. Комлог был слишком тяжел и мог повредить интерком, пустая банка из-под колы, наоборот, — слишком легка и потому неустойчива в полете. Интерком продолжал трезвонить, и я кинул в него подушкой. Трубка упала, громкая связь, разумеется, не включилась. По голосу, доносившемуся из трубки, я узнал Зейдлица, хотя и не разобрал ни единого слова. Пришлось встать и поднять трубку.
— Ты зачем трубками швыряешься?! — заорал он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
