— Не ворчать! — приказал чиновник, с явной неохотой возвращаясь на свое место. — Тебе что? — спросил он сухим тоном, резанувшим слух Дьенга.
— Мне? — растерявшись, повторил Дьенг.
— Твоя очередь? Да или нет? Что тебе надо?
Вдруг, проскользнув, как угорь, между ожидающими, у окошечка появился нищий в высоком тюрбане, с длинными четками в руке и запричитал:
— Подай ради аллаха, сынок!
— Убирайся ты… к черту! — огрызнулся чиновник сначала по-французски, а потом на языке волоф. — С утра до вечера торчишь тут, все уши прожужжал.
Нищий удалился с удрученным видом.
— Ну, так что тебе надо?
— Мне? Выписку о рождении.
— Где родился? Какого числа и месяца?
— Вот мои бумаги.
— Некогда мне разглядывать твои бумаги. Говори, когда и где родился.
Растерявшись от его грубого тона, Дьенг испуганно поглядел вокруг, ища поддержки, и опять протянул свои бумаги.
— Я жду. Слышишь? — вновь заговорил чиновник, пуская колечки ароматного дыма.
— Да поторапливайся ты, — крикнула женщина за спиной Дьенга. — Помогите ему кто-нибудь.
Подошел парень в полотняной куртке.
— Иди на свое место! — властным тоном приказал ему по-французски чиновник.
— Потише, пожалуйста! — ответил парень.
— Что! Не изображай из себя защитника справедливости.
— Прошу заметить, я с тобой вежливо говорю, — возразил опять парень и, повернувшись к Дьенгу, прочел вслух его бумаги: — Ибраима Дьенг, родился в Дакаре около тысяча девятисотого года.
— Мне надо знать, в каком месяце.
— Я ж тебе сказал: около тысяча девятисотого года.
— И ты думаешь, я стану искать? Я не архивариус.
Перепалка велась на французском языке. Мало-помалу спорившие возвысили голос, и в конце концов поднялась горячая дискуссия между чиновником и публикой. Молодой человек в куртке говорил смело. Он резко упрекал грубияна чиновника за то, что у него нет гражданских чувств и сознания профессионального долга. Он призывал в свидетели Дьенга, но тот упорно молчал. Дьенг признавал справедливость обвинений, которые бросал его заступник, но считал их бесполезными. Дело пошло еще хуже, когда стоявшая в очереди женщина бесцеремонно стала ругать мерзкие нравы администрации, нисколько не улучшившиеся со времени Независимости; она кричала во весь голос: «Вот хожу сюда целую неделю, прихожу утром, прихожу вечером, но если кто-нибудь думает, что я готова подмазать чиновника или переспать с ним, тот глубоко ошибается». «Вот, право, бесстыжая!» — думал Дьенг. У него не хватало смелости заставить ее замолчать, и он спрашивал себя, кто же ее уймет.
Наконец явился старик вахтер, успокоил кричавшую женщину, да и все при нем притихли.
— Ну, говори дату рождения, — опять принялся за свое чиновник.
— Ибраима Дьенг. Родился в Дакаре около 1900 года, — отчеканил парень в куртке.
— А сколько в году месяцев? — спросил чиновник, насмешливо скривив губы.
— Двенадцать, — доложил заступник, пристально и сердито глядя на него.
— В каком же месяце он родился?
— Послушай меня, приятель, — снова вмешался вахтер, обращаясь к Дьенгу. — Послушай меня хорошенько. Наверняка найдется кто-нибудь, кто родился в один день с тобой.
— Здесь все написано, — заупрямился Дьенг. — Вот у меня карточка избирателя. Там обозначено, когда я родился.
— Позволь-ка, — сказал вахтер, отстраняя парня в куртке. Тот поднял на него свой открытый взгляд и увидел в глазах вахтера огонек безумия, характерный для упрямых людей. Старик обратился к Дьенгу, поразившему его своей одеждой. — Надувают вас с этими карточками избирателя, — сказал он. — Чтобы заставить человека голосовать, напишут что попало. Разве будут они искать, лишний труд на себя брать. Погляди, сколько здесь реестров, а в подвале еще больше. Надо пересмотреть их все, один за другим.
— Папаша, — заговорил парень в куртке, — а разве нельзя сделать так: пусть он оставит свое имя и фамилию на бумажке, их поищут в реестрах.
— Ты что, хочешь учить нас нашему делу? Если сделать так, как ты говоришь, ему придется ждать больше двух месяцев.
— Ну, уж это чересчур!
— Сделай так, как он тебе советует. Поищи кого-нибудь, кто засвидетельствует, что его и твоя дата рождения совпадают, — добавила женщина.
Дьенг подавил горячее желание сказать, что все вышло по ее вине.
— А не найдешь такого, поищи влиятельного человека, — шепнул Дьенгу на ухо старик вахтер.
«К кому же пойти? К мулле в их мечети? Нет!.. Никого-то он не знает. Что делать… А в этой стране, если у тебя нет знакомств, нет поддержки, ничего не добьешься. Вот доказательство: уже сколько времени я безработный, все обещают взять меня обратно, да не берут. А других, кто со мной работал, взяли», — рассуждал Дьенг сам с собой.
С площади Независимости он направился к рынку Сандага. На перекрестке поискал глазами какого-нибудь знакомого, чтобы попросить у него двадцать франков. Все лица тут были замкнутые и чужие; все эти глаза, эти рты, эти уши казались ему безжалостными. К кому обратиться? Вон к тому подвижному, хорошо одетому человеку? Нет, Дьенг не мог льстить и фиглярничать, как Горги Маиса. Какой-то молодой человек встретился с ним взглядом, внешность его напомнила Дьенгу дальнего его родственника, четвероюродного племянника, живущего в этих краях. Возникло настойчивое желание пойти навестить этого четвероюродного племянника. «Да ведь я буду выглядеть лизоблюдом», — говорил он себе. А еще смущало его то, что этот родственник, приехавший из Франции, вывез оттуда белую жену. Но пойти к нему просто необходимо. Попросить у него только двадцать франков на автобус. Не откажет же ему племянник.
Он подошел к воротам из кованого железа и боязливо оглядел дворик, прежде чем решился нажать указательным пальцем на кнопку электрического звонка. Холодный пот побежал у него по спине. Калитку отворил бой в белом фартуке.
— Господин только что пришел, — сказал он, провожая Дьенга в гостиную.
Гостиная произвела на Дьенга глубокое впечатление. Так неприятно было чувствовать себя тут незваным гостем. Он переводил взгляд с одной вещи на другую, все тут требовало тишины и молчания. Он не осмеливался присесть, и ему так хотелось, чтобы племянник вышел к нему без своей Мадам.
В гостиной появился человек лет тридцати без пиджака, в рубашке с короткими рукавами. Как только он увидел дядюшку, тотчас постарался ободрить его, стал расспрашивать, как поживают домашние и родственники. Позвал Мадам и двух своих ребятишек, представил их Дьенгу.
Мадам совсем не помнила этого дядюшку. Разве можно запомнить имена и лица всей родни, которую она видела только раз, три года тому назад, — ведь эти люди исчезли с ее горизонта. Разве муж не сказал ей однажды в откровенной беседе, вполне естественной для супругов в смешанном браке: «Все эти родственнички навещают нас лишь тогда, когда они в нужде. Так зачем же нам терпеть их африканскую общительность».
Дьенг отклонил приглашение пообедать. Нет, нет, он только зашел узнать, как здоровье, какие новости.
Когда он собрался идти домой, четвероюродный племянник вышел проводить его. Они объяснились по-родственному. Племянник вернулся в комнаты и вынес стофранковую кредитку и банковский чек на тысячу франков. Он не держал в доме наличных денег. Дьенг поблагодарил и обещал завтра утром зайти к нему в контору.
Вернувшись в гостиную, племянник заметил, что жена дуется.
— Во всем у них только корысть. Этот дядюшка тоже за деньгами приходил?
Он посмотрел на жену понимающим и сочувственным взглядом. Чувства товарищества, объединяющего людей, того чувства, которое побуждает помогать людям в иные трудные часы, оказывать поддержку членам одной с тобой общины, не существовало в их среде.
Мадам ушла к себе.
Оставшись один, ее муж погрузился в раздумье: как внушить родственникам, чтобы они приходили навещать его только в контору.
На конечной станции автобусов Дьенг разменял деньги. Незачем выставлять напоказ стофранковую кредитку и возбуждать зависть. Чего доброго, придется заплатить за билет случайно встреченного родственника. Автобус был битком набит. Рядом с Дьенгом на двухместной скамейке сидел старик с морщинистым, изношенным лицом и разговаривал с сидевшим напротив него прилично одетым молодым человеком.
— Я не видел того хвата, о котором ты говоришь, — сказал старик, произнося слова с кайорским выговором.
— Но ты дал? Дал это самое? Это самое! — дважды повторил молодой человек.
— Как бы не так. Очень много запросил.
— Всякой вещи своя цена. Главное — получить то, что хочешь.
— Куда же это страна идет! Всякий раз, как думаешь что-нибудь получить, плати, плати.
— Говори потише, — сказал молодой, окидывая пассажиров беспокойным взглядом.
