в бак бензин через большущую воронку.
— Слушайте внимательно, — сказал он. — Прямо мне передавать ничего не разрешается, но если, когда мы будем проезжать мимо вас, Эдвардс поднимет левую руку, это значит, что на следующем кругу мы остановимся, чтобы заправиться. Тогда вы должны наполнить две канистры и поставить их вместе с воронкой вот здесь, чтобы Эдвардс мог взять. Если Эдвардс поднимет правую руку… — последовали подробные указания. — Вас оставляю старшим, — сказал он Арчи. — Как вам кажется, запомнили все сигналы? Имейте в виду, от них может зависеть результат гонок.
— Если я махну синим флажком, это что значит?
— Что вы велите мне остановиться.
— С чего это я велю вам остановиться?
— Ну, может, заметите какую-нибудь неполадку — бак протекает, или еще что, или инспектор велит протереть дощечку с номером.
— Синий флажок я, пожалуй, оставлю в покое. Как-то жутко к нему прикасаться.
Мисс Рансибл опять закурила.
— Если желаете курить, прошу выйти из будки, — сказал инспектор.
— До чего же грубый человек, — сказала мисс Рансибл. — Пошли лучше наверх и выпьем, там есть божественная палатка.
Они влезли на холм, миновали бойскаутов, нашли проход в проволочной изгороди и в конце концов добрались до буфета. Здесь атмосфера была более располагающая. Множество мужчин в брюках гольф пропускало по маленькой перед стартом. На траве сидела немолодая женщина с бутылкой пива и младенцем.
— Совсем как дома, — сказала мисс Рансибл.
Внезапно военный оркестр умолк, и голос из репродуктора объявил: «Без пяти минут двенадцать. Всем водителям и механикам перейти на ту сторону трека».
Шум затих, и буфет стал быстро пустеть.
— Деточка, мы пропустим старт.
— А все-таки выпить бы неплохо.
— Четыре порции виски, — сказал Арчи Шверт.
— Смотрите не пропустите старт, — сказала буфетчица.
— Какая же он был свинья, — сказала мисс Рансибл. — Даже если там нельзя курить, мог бы говорить с нами повежливее.
— Дорогая моя, он имел в виду только вас.
— Тем хуже.
— Побойтесь бога, мисс, — сказала буфетчица, — неужели вы пропустите старт?
— Ни за что. Это, наверно, самое интересное… ой, деточка, они, кажется, уже начали.
Внизу взревело шестьдесят мощных моторов.
— Ну конечно пошли… это же умереть можно… — Они стояли в дверях палатки. Через головы зрителей им был виден кусочек трека, там мелькнули машины, все сбившиеся в кучу, как свиньи, которых загоняют во двор. Одна за другой они вырывались вперед и, пронзительно визжа, исчезали за поворотом.
— Через четверть часа они опять пройдут здесь, — сказал Арчи. — Давайте пока выпьем еще по одной.
— Кто шел первым? — тревожно спросила буфетчица.
— Точно я не разглядела, — сказала мисс Рансибл, — но, по-моему, тринадцатая.
— Да ну?
Буфет снова стал заполняться. Общее мнение, видимо, сводилось к тому, что сильнейшие кандидаты в победители — № 13 и № 28, красная «омега», которую ведет итальянский ас Марино.
— Подлюга, а не водитель, — захлебывался какой-то мужчина. — В Белфасте, помню, он так и расшвыривал их по кюветам.
— В одном можно не сомневаться — оба не финишируют.
— Просто удовольствие смотреть на этого Марино. Не езда, а сплошное убийство.
— Да, артист, ничего не скажешь.
Адам, мисс Рансибл, Арчи и Майлз вернулись в свою будку.
— Как-никак, — сказала мисс Рансибл, — бедняжечке ведь может что-нибудь понадобиться, может, он уже из сил выбивается, подает сигналы, а нас нет на месте.
К этому времени машины растянулись по всему треку с примерно одинаковыми промежутками. Одна за другой они, визжа, проносились мимо; две-три подкатили к своим будкам, и водители выскочили из них, дрожа всем телом, и бросились к инструментам. А одна машина — большая, немецкая — уже пострадала: лопнула шина, говорили даже, что какой-то наемник Марино нарочно ее проколол. Машина свернула с дороги и взлетела на дерево, как кошка, когда спасается от собаки. Два маленьких американских автомобиля вообще не стартовали; механики исступленно трудились над ними под издевки толпы. Вдруг на прямую вышли две машины, голова в голову, в двух футах друг от друга.
— Тринадцатый! — закричала мисс Рансибл, наконец-то непритворно волнуясь. — А рядом с ней этот черт-итальянец. Давай, тринадцатый, давай! — кричала она, приплясывая в будке и размахивая флажком, который попался ей под руку. — Давай! Молодец, тринадцатый!
Машины, мелькнув, исчезли, за ними неслись другие.
— Агата, дорогая, вы ведь напрасно махали синим флажком.
— Ой, какой ужас. А почему?
— Это же значит, что на следующем круге он должен остановиться.
— Боже милостивый! Разве я махала синим флажком?
— Вы сами прекрасно это знаете.
— Какой стыд! Что же я теперь ему скажу?
— Давайте все уйдем, пока он не появился снова.
— Да, пожалуй, так будет лучше всего. Он, наверно, ужасно рассердится. Пошли в палатку и выпьем, хорошо? Или нет?
И будка № 13 опять опустела.
— Что я говорил? — сказал механик. — Как узнал, что мы вытянули этот злосчастный номер, так сразу подумал: ну, быть беде.
Первым, кого они увидели в буфете, был пьяный майор.
— Опять ваш знакомец, — сказал Майлз.
— А, вот и вы, — сказал майор. — Вы знаете, я за вами гонялся по всему Лондону. Куда вы пропали?
— Я все время живу у Лотти.
— А она уверяет, что в глаза вас не видела. По чести говоря, я в тот вечер малость перехватил, и, когда проснулся, в голове была каша. Ну, потом нашел в кармане тысячу фунтов и сразу все вспомнил. Что у Лотти был какой-то тип, который дал мне тысячу фунтов поставить на Селезня. Кто-то говорил, что Селезень — лошадь никудышная. Мне вовсе не хотелось, чтобы ваши деньги пропали, но главное — я понятия не имел, кто вы такой. И Лотти как будто тоже. Казалось бы, не так уж трудно разыскать чудака, который раздает тысячи посторонним людям, а я вот не смог, даже отпечатка пальцев не нашел.
— Вы хотите сказать, — начал Адам, чувствуя, как в сердце у него вспыхнула нелепая надежда, — что моя тысяча все еще у вас?
— Не торопитесь, — сказал майор, — все в свое время. Так вот, в день скачек я просто не знал, как быть. Один мой голос говорил: сохрани деньги. Рано или поздно этот тип объявится, тогда уж пусть сам ставит на кого хочет. Другой голос твердил: поставь за него на фаворита, пусть получит удовольствие за свои денежки.
— И вы поставили на фаворита? — Сердце Адама снова налилось свинцом.
— Не угадали. В конце концов я решил: парень, видно, здорово богат. Если он хочет швыряться деньгами — его дело, на здоровье, и ухнул всю тысячу на Селезня.
— Так, значит…
— Значит, имеется пачечка в тридцать пять тысяч фунтов — лежит и дожидается, когда вы соблаговолите
