— Да, но ты же будешь всем мешать, когда в доме идут такие приготовления.
— Нет, нет, диди, обещаю, что я никому нисколечко не помешаю.
— А собачонку свою ты тоже собираешься взять с собой?
— Да, Биной-бабу велел обязательно взять ее. Он даже ей специальное приглашение прислал — на красной бумаге. Там сказано, что ее просят быть на свадебном обеде со всем своим семейством.
— А кто же это семейство?
— Ну как же, Биной-бабу говорит, что я, конечно, — нетерпеливо затараторил Шотиш. — И еще, диди, он велел принести нашу музыкальную шкатулку. Дай мне ее, я не сломаю.
— Я бы только спасибо сказала, если бы ты ее сломал. Хоть на время избавилась бы от нее, и то хорошо! Так, значит, вот зачем твой друг пригласил тебя! Оказывается, ему просто нужна была твоя музыкальная шкатулка, чтобы не нанимать на свадьбу оркестра!
Шотиш пришел в страшное негодование.
— Нет!! Совсем нет! Биной-бабу сказал, что он хочет, чтобы я был его шафером. Что должен делать шафер, диди?
— Он должен поститься весь день.
Мальчик не поверил. Тогда Шучорита привлекла его к себе.
— Хорошо, болтунишка, скажи мне, кем ты будешь, когда вырастешь?
На этот вопрос у Шотиша ответ был готов, так как, поскольку, по его наблюдениям, их школьный учитель являл собой образец неограниченной власти и необыкновенной учености, он решил, что обязательно станет учителем, когда вырастет.
— Только работать много придется, — сказала Шучорита, после того как Шотиш известил ее о своем намерении. — Как ты смотришь на то, чтобы нам с тобой объединиться и работать вместе? Трудиться придется, не жалея сил, если мы хотим возвеличить нашу страну. Впрочем, разве ее нужно возвеличивать? Где еще есть такая великая страна, как наша? Мы должны подняться сами, чтобы стать достойными ее! Знаешь ли ты это? Понятно ли это тебе?
Шотиш был не из тех, кто легко признает, что чего-то не понял. Поэтому он твердо ответил:
— Да!
— Знаешь ли ты, как велика наша страна и наш народ? — продолжала его сестра. — Как бы тебе это объяснить? Это удивительная страна! Сколько тысячелетий тому назад господь решил сделать ее первой страной в мире! Сколько людей из разных стран стекалось сюда, чтобы помочь осуществлению божьей воли. Сколько великих людей родилось на нашей земле, сколько великих сражений разыгралось здесь, сколько великих истин было высказано, сколько наблюдалось примеров великого подвижничества! Сколько было создано религиозных учений! В какие только тайны не проникали наши мудрецы! Вот наша Индия! Запомни, дорогой, Индия — это великая страна. Никогда не забывай ее и не пренебрегай ею. Когда-нибудь ты поймешь то, что я тебе говорю сегодня. Я думаю, ты и теперь кое-что понимаешь. Ты должен осознать, что родился в этой великой стране, и отдавать все свои силы служению ей!
Немного помолчав, Шотиш спросил:
— Диди, а ты что будешь делать?
— Я тоже буду трудиться ей на благо. Ты мне поможешь?
— Да, конечно, — сказал Шотиш, гордо выпятив грудь.
Дома Шучорите не с кем было поделиться чувствами, переполнявшими ее сердце. Вот она и излила их бурным потоком своему маленькому брату. С детьми его возраста обычно не говорят таким языком, каким говорила она, но Шучориту это нисколько не смутило. Воодушевленная своим новым познанием, она считала, что нужно лишь объяснить как следует все то, что поняла она сама, и все — старые и малые, каждый насколько сам это сумеет, так или иначе поймут ее. И ей казалось невозможным умалчивать о чем-то или приспосабливаться к чужому пониманию, потому что так можно было исказить истину.
Воображение у Шотиша разыгралось.
— Когда я вырасту большой и у меня будет много, много денег…
— Нет, нет, нет! — перебила его Шучорита. — Не говори о деньгах! Нам с тобой, болтунишка, не нужны деньги. Дело, которому мы себя посвятили, потребует от нас преданности, самой жизни нашей!
В эту минуту в комнату вошла Анондомойи. Кровь прихлынула к сердцу Шучориты. Она наклонилась и взяла прах от ног Анондомойи. Шотиш последовал ее примеру, но сделал он это нехотя, так как низкий поклон почему-то ему никогда не удавался.
Анондомойи привлекла к себе мальчика, поцеловала в голову.
— Я пришла посоветоваться с тобой, — обратилась она к Шучорите. — Потому что больше пойти мне не к кому. Биной заявил, что свадьба должна быть у него в доме. Но я не согласилась. Что он, наваб[58] какой-то, чтобы вся свадебная церемония — включая выдачу невесты — происходила в его собственном доме? Нет, это недопустимо, а потому я подыскала дом, неподалеку от вас. Я прямо оттуда. Ты уговори, пожалуйста, Пореша-бабу.
— Отец согласится, — заверила ее Шучорита.
— Но и тебе, дорогая, тоже придется сходить туда. Свадьба назначена на понедельник, и за эти несколько дней нам нужно успеть привести там все в порядок. Времени остается не так много. Я бы управилась и сама, но знаю, что Биною будет очень обидно, если ты не придешь помочь. Сам попросить тебя он не решается. Собственно, он даже твоего имени не упоминает, и отсюда я заключаю, что это его, видимо, очень тревожит. И, пожалуйста, не старайся держаться в стороне — этим ты и Лолиту обидишь.
— Вы сможете присутствовать на свадьбе? — воскликнула Шучорита.
— То есть, что значит «присутствовать»? Разве я чужая, чтобы только присутствовать? Это же свадьба Биноя! И я должна все для него сделать. Но я предупредила Биноя, что в этой свадьбе я ему никто, я со стороны невесты, он возьмет Лолиту из моего дома.
Сердце Анондомойи было переполнено жалостью к Лолите из-за того, что родная мать отвернулась от нее в такой час. Именно поэтому она так старалась, чтобы в день своей свадьбы Лолита не чувствовала недостатка в заботе и ласке. Анондомойи решила, что сама займет место матери Лолиты, своими руками оденет ее к свадьбе, сама встретит жениха и доглядит за тем, чтобы как следует встретили всех немногочисленных приглашенных, если они все-таки придут. И она твердо решила привести новую квартиру в такой порядок, чтобы Лолита сразу же почувствовала себя дома.
— А у вас не выйдет из-за этого неприятностей? — спросила Шучорита.
— Очень может быть, но что из того? — ответила Анондомойи, вспомнив, как неистовствовал по этому поводу Мохим. — Даже если и будут маленькие недоразумения, самое главное суметь промолчать — тогда все скоро уляжется.
Шучорита предполагала, что Горы на свадьбе не будет, и ей не терпелось узнать, не пытался ли он помешать матери принимать в ней участие. Но она не решилась спросить сама, а Анондомойи о Горе не обмолвилась ни словом.
Хоримохини слышала, как пришла Анондомойи, но она сначала не спеша кончила свою работу и только тогда вышла к ней.
— Как поживаешь, сестра? — спросила она. — Что-то ты давно не показываешься и не даешь о себе знать?
Не отвечая на упрек, Анондомойи сказала:
— Я пришла за твоей племянницей.
И она объяснила цель своего посещения. Хоримохини надулась и некоторое время недовольно молчала.
— Я не могу ввязываться в это дело, — сказала она наконец.
— Нет, сестра, я и не прошу тебя, — сказала Анондомойи. — А за Шучориту не волнуйся. Она будет все время со мной.
— Тогда выслушай меня! — воскликнула вдруг Хоримохини. — Радхарани все время твердит, что она индуистка, и, надо сказать, сейчас она и рассуждать и поступать стала, как правоверная индуистка. Но если она хочет войти в индуистскую общину, ей следует быть поосторожнее. Разговоров и так не оберешься. Ну, это я еще как-нибудь улажу. Но пока что ей хоть некоторое время нужно вести себя с оглядкой. Люди прежде всего спросят, почему она до сих пор не замужем? Пожалуй, и это можно кое-как замять. Постараться, так и хороший жених найдется. Но если она опять примется за старое, так ведь ее не остановишь. Ты ведь выросла в индуистской семье, сама должна, кажется, понимать! И как у тебя духу хватило звать ее? Ну, скажи, будь у тебя дочь, смогла бы ты послать ее на эту свадьбу? Небось подумала бы, как ее замуж потом выдавать-то будешь?
Пораженная Анондомойи могла только молча смотреть на Шучориту, лицо которой пылало от стыда.
— Да я нисколько не настаиваю, — проговорила наконец Анондомойи, — и, если Шучорита возражает, то я…
— Тогда я уж и вовсе не понимаю, что у тебя в голове, — воскликнула Хоримохини. — Ведь твой собственный сын ей тут индуизм проповедовал, а ты вдруг такое предлагаешь! С луны ты, что ли, свалилась!
Куда девалась прежняя Хоримохини, которая в доме Пореша-бабу всегда старалась держаться как можно незаметнее, словно чувствовала себя в чем-то виноватой, которой достаточно было заметить в вас хоть искру симпатии к себе, чтобы она тотчас горячо привязывалась к вам? Теперь она дралась за свои права, как тигрица. Все время ее мучили подозрения. Ей казалось, что все вокруг только и думают о том, как бы отнять у нее Шучориту. Она никак не могла разобраться, кто же — друг и кто — враг, потому-то она так и разволновалась сегодня. Душа ее больше не находила успокоения в молитвах, и бог, к которому она обратилась, когда весь мир ее рухнул, больше не помогал ей. Когда-то она была вполне земным человеком. Потом, после того как на нее обрушились одно несчастье за другим, она решила, что ей уже больше ничего не нужно — ни денег, ни дома, ни родных. Но стоило сердечной ране немного затянуться, и жизнь со всеми ее соблазнами снова заявила на Хоримохини свои права, и в ее изголодавшейся душе опять пробудились после долгого сна прежние желания и надежды. Она очень быстро возвращалась к тому, от чего столько времени отрекалась, и стала теперь куда жаднее к жизни, чем была в прежние дни.
