– Постойте-ка, – спокойно позвал он. – Не уходите. – Леонид Юрьевич и его спутник обернулись. – Мой последний «глупый» вопрос. Вы позволите?
– Конечно, – кивнул Леонид Юрьевич. – Спрашивайте.
– Предвестника можно убить. Но Ангела-то убить нельзя. Ты мне сам об этом говорил. Правильно?
– Смотря когда, – ровно ответил Леонид Юрьевич. – Некоторым это все-таки удается.
– Я надеюсь, ты-то не умрешь? Ничего, если я выстрелю?
– Зачем тебе это? – Леонид Юрьевич, казалось, совершенно не испугался направленного на него пистолета. – Что ты хочешь выяснить?
– Что ты действительно Ангел.
– Я – Ангел, даю слово.
– Ну, вот мы и проверим, – Саша улыбнулся страшной, мертвой улыбкой. – Не возражаешь? Гончий без всякого выражения наблюдал за тем, как Саша взводит курок. Леонид Юрьевич покачал головой.
– Не делай этого. Меня ты, конечно, не убьешь. Ты убьешь своего Ангела. И еще… я должен предупредить тебя.
– О чем это?
– Убив нас, ты навлечешь на себя большую беду. Очень большую. Настолько большую, что ты даже представить себе не можешь.
– Правда? Саша сместил ствол пистолета и нажал на курок. Звонко хлопнул выстрел. Из ствола выплеснулся оранжевый язык пламени, и в его свете улетела в темноту стреляная гильза. Седоголовый пропойца откинулся назад, ухватился за простреленное лицо руками и упал на спину. Саша сразу перестал его видеть.
– Ой! – сказал он громко, издевательски. – Беда! Большая беда! Такая большая, что я и представить не могу!
– Ему ничего не стоило убить тебя, – медленно произнес Леонид Юрьевич. – Но он тебя не убил. Потому что он – Гончий. Гилгул. А вот ты убил его. Убил на Святой земле.
– И что? – зло спросил Саша. – Я убил его, и что теперь?
– Ты пожалеешь об этом, – грустно улыбнувшись, пообещал Леонид Юрьевич. – Очень скоро. Станешь искать успокоения и не обретешь его. Будешь молить о прощении, но никто не ответит тебе и не скажет за тебя, потому что у тебя нет больше Ангела.
– Значит, так тому и быть, – упрямо закончил Саша и спустил курок. Леонид Юрьевич покачал головой. Саша выстрелил еще раз. И еще раз. Теперь он не видел почти ничего, потому что ослеп от вспышек. Только отблеск пламени на гильзах да печальную улыбку на лице неумирающего Леонида Юрьевича. А еще, всего лишь на одно мгновение, он увидел белые, почти прозрачные крылья, распахнувшиеся вдруг за спиной того, в кого он стрелял. И тогда Саша закричал…
23 часа 58 минут Дежурный старшина зевнул и широко шлепнул журналом регистрации происшествий сидящего на стекле комара. От комара осталось лишь мокрое пятно да прилипшие к стеклу лапки и крылышки.
– Во, мля, – пробурчал дежурный. – Весна, мля, апрель, а комарья уже, что этого… в сортире. Откуда берутся? Вот нет, шобы другая какая живность, а вот гнус – он целый год. Из крохотной клетушки политуголка вышли двое штатских. Лица у них были непроницаемо-серьезны. Следом шагал задержанный. Руки его были скованы наручниками за спиной, на распухших, разбитых губах блуждала бессмысленная улыбка. Странный мужик, – дежурный сразу обратил на это внимание, – с распухшим лицом, превратившимся в один сплошной синяк. Черный такой синяк, с фиолетовыми наплывами под глазами. Нос – что твоя подушка. Виски у мужчины совершенно седые, не по возрасту. На вид-то ему больше сороковника и не дашь. За задержанным шагал третий штатский. А за ними поспешал хозяин «Волги», бормотавший торопливо.
– Вот так и случается, начальник. Поехали с племяшами на природу, думали шашлыки сообразить, а тут дождь как раз. Мы в лесочке спрятались, ну и увидели их. Я ведь сразу сообразил, что-то не то с ними. Ну, мы сразу в машину и сюда, за подмогой.
– Поедете с нами, – повернувшись к нему, лениво оборвал штатский, шедший сзади. – На Петровке все зафиксируем.
– Ага, хорошо, – угодливо кивнул тот. – Все понял, начальник. Я, знач, прямо за вами и поеду.
– Иди, иди, – отправил его к выходу штатский, а сам остановился у дежурки. Старшина торопливо смахнул останки комара широкой ладонью, смущенно стащил фуражку и вытер вспотевший лоб.
– В Москву от вас можно позвонить? – спросил штатский и добавил не без иронии: – Коллега.
– Да вот же, – старшина придвинул допотопный эбонитовый аппарат. – Сперва девяточку наберите, до гудочка. Потом восьмерочку. А потом уже номерок. Стоявший рядом с окошком поселковый участковый с погонами сержанта крякнул для начала разговора и поинтересовался у штатского:
– А все-таки хотелось бы уяснить для себя, товарищ… Извините, не знаю, как вас по званию…
– Капитан, – ответил тот, накручивая диск.
– Ага. Значит, товарищ капитан. Вот этот задержанный, он кто? А то тут вы понаехали, с области, вон, тоже. Когда это такое было, чтобы из-за одного человека столько народу приезжало? Он что, террорист какой-нибудь? Этого… международного масштаба, – спросил сержант. Тот хмыкнул, качнул головой.
– Ну вы даете, мужики. Совсем, что ли, телевизор не смотрите? Это же… – Он сделал знак рукой, мол, подождите минуту. – Алло? Левушка? Смирнитский. Ну, все в порядке у нас. Все в порядке. Да, взяли, а как же. Нет, никого не зацепил. Два трупа рядом обнаружили, там сейчас эксперты работают и следователь из облпрокуратуры подъехал. Представляешь, даже свидетель обнаружился. Всегда бы так. Значит, через полчасика жди. Всей компанией. Ты там пока для клиента «одиночку» освободи. А то ведь такого к нормальным уркам посадить – он их загрызет ночью всех. Говорю же, совсем без «чердака» мужик. Тогда придется в карцер. Да ничего с ним не сделается, еще на пользу пойдет. Да точно, точно. Не надо ему никакого врача. До утра посидит, а там видно будет. Давай, а то нам еще рапорт строчить. Ну все. Бывай. Он повесил трубку и шагнул было к двери, но сержант не собирался отпускать «городского» без объяснений.
– Товарищ капитан, вы не ответили, – напомнил он. – Насчет этого… Задержанного.
– А, да. – Тот остановился, оглядел насмешливо «коллег», покачал головой: «Поймали и даже не знают кого». – Эх вы, сыщики. Потрошитель это.
– Хто? – переспросил изумленно старшина. Капитан усмехнулся и вышел из отделения.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Ему снился сон. Во сне этом было много странного, чудного. Он видел высокие дома, совсем не похожие на его дом. Он видел людей, одетых в необычные одежды. Таких одежд ему видеть раньше не приходилось. Сон словно отщелкивал застывшие картинки жизни в обратном порядке, все быстрее и быстрее. Огромная лодка, тонущая в черной масляной воде, которой не видно предела и в которой бьется тысяча людей. Затем туман над странным, сумеречным городом, над крышами которого он увидел высокую островерхую башню с большими круглыми часами. На смену первому городу пришел второй – еще более древний, с огромной площадью, до краев заполненной народом. В центре площади пылал костер, а на костре… Ему показалось, что это был человек. Картинки сменялись все быстрее. Следом за пушечным дымом, стелющимся над окопами, и солдатами в кирасах появились всадники в железных доспехах. Затем – лучники в латуни и коже. Мелькание картинок стало почти неразличимым, и все-таки он умудрялся замечать некоторые из них. Палящий день, невысокая гора, окруженная двумя кольцами воинов, и три креста на верхушке горы. Каменный театр, на арене которого обезумевшая толпа режет мужчину в белых одеждах и красном плаще. Мелькание, мелькание, мелькание. Горящий город со знакомыми глинобитными домами, утопающий в огне. Мечущиеся в поисках спасения горожане и солдаты в забрызганных кровью доспехах, бегущие по улицам. И кто-то высокий, статный, с коротким мечом в руке, шагающий впереди всех. И было еще что-то. Едва уловимое мгновение, за которое сон ушел, растворился, растаял в темноте забытья. И растаяли вместе с ним корабль, город с островерхой башней и костер, на котором бился в агонии человек. Растаяли затянутые дымом окопы и кресты, стоящие на вершине низкой горы. Растаял пылающий город, а следом за ним стерлись и яркие, пестрые пятна воспоминаний. И тогда он…
…вздрогнул и проснулся. Было душно. Наверное, духота и разбудила его. А еще стрекотал неподалеку сверчок и с улицы доносилось пение ночной птицы. Он зажмурился посильнее, пытаясь вспомнить, что же ему снилось, но сон уже ушел, не оставив после себя воспоминаний. Лишь осадок, неприятный, страшный. Кто-то прикоснулся к его плечу. А спустя секунду он почувствовал вонь, накатившую ужасающе-тяжелой волной.
– О-ат, – шипящим шепотом произнес человек, тронувший его за плечо. – О-ат по-ыпаться. О-ат. По-хо. О-ат. По-хо. Он открыл глаза и резко повернулся. Рядом с его лежанкой на корточках сидел Исаак. Тихий помешанный, живущий по соседству.
– Что случилось, Исаак? – спросил он, приподнимаясь на локте и вглядываясь в противоположный угол лачуги, где мирно спали жена и дочери. Толстяк указал на задернутый пологом дверной проем и механически закачал головой, застонал, словно ему причинили страшную боль.
