с тем сохранения любви. Без символики этой уходящей вдаль перспективы, одновременно интимно-личной и отечественной, «Катюша» не имела бы того огромного значения, которое она имела всегда, и особенно во время войны, и ее не пели бы так часто советские бойцы. Сводить эту песню на чистую художественность значило бы удалять из нее всякое политическое и личное содержание, то есть это значило бы снижать замысел создателя этой песни и снижать героическую настроенность тех, о ком идет речь. В песне «В прифронтовом лесу» вальс – символ различных радостей жизни, вспоминаемых на войне. В «Огоньке» этот огонек в окне любимой – символ родины, за которую сражается боец. В песне «Ой, туманы мои…» «туманы-растуманы» – символ родины для бойца. Что касается других авторов военных песен, то укажем на «Гренаду» М. Светлова, где Гренада является символом счастливого будущего для бойца по окончании гражданской войны. В «Дорогах» Л. Ошанина «пыль да туман, холода, тревоги, да степной бурьян» – символ военных походов. В общеизвестной песне В. Лебедева-Кумача «Священная война» развивается символ отпора врагу на родной земле.
Война со всеми ее трудностями, частой неопределенностью, бесчисленными страданиями и опасностями создает во всех этих песнях напряженнейшую смысловую перспективу и бесконечные ряды отдельных поэтических структур, в которых проявляется одно великое, простое и нераздельное целое, именно родина и ее защита. Удалив всякую символику образов из таких песен, мы совершенно эти песни размагничиваем и всю боевую настроенность людей превращаем в пустое и несвоевременное созерцание чистой красоты.
Основная функция всех этих образов – не быть предметом бесполезного и холодного созерцания, но вооружать людей на защиту родины.
Сюда же примыкают стихотворения и не прямо военного жанра, но весьма выразительно характеризующие советского человека. В «Балладе о гвоздях» Н. Тихонова было бы весьма неумно находить только картину морской службы. Острейшим символом является здесь символ советских моряков как крепких гвоздей для строительства новой жизни, это здесь – самое главное. Героическое поведение советских людей во время войны вызвало у наших поэтов весьма разнообразную символику, о чем можно было бы написать целое исследование. Здесь мы ограничимся только указанием на такие произведения, как «Василий Теркин» А. Твардовского, «Русский характер» А.Н. Толстого, «Ленинградские рассказы» Н. Тихонова, «Пулковский меридиан» В. Инбер, «Шиповник» В. Шефнера, «Бессмертник» А. Сафронова, «Я пою победу» А. Суркова, «Русской женщине» М. Исаковского, «С пулей в сердце я живу на свете» М. Алигер, «Музыка» того же автора, «Сестра» И. Уткина, «Возвращение» Л. Ошанина, «Кукла» К. Симонова.
Далее, весьма значительна та область советской поэзии, которая трактует о символике перехода от старого к новому.
Ряд сильных героических образов в виде символов обращения к будущему содержится в «Слове будущему» А. Суркова. В «Чувстве нового» С. Кирсанова многочисленные новости советской жизни – символ нового вообще. В «Вишне» М. Исаковского посадка вишни трактуется как символ человека, у которого – забота о будущем. У А. Прокофьева в «Лебедях» – символ природы, на которой отражается строительство новых городов. Если в «Поэме ухода» М. Исаковского рисуются многочисленные картины природы и общества как символы расставания с прошлым и перехода к новой жизни, а в «Мастерах земли» того же автора колхозники являются символом новой жизни в деревне, то в стихотворении «Созидателю» Н. Асеева дается перспектива для трудящихся вплоть до космических размеров.
Чисто политические символы развиваются: у Н. Асеева в «Чернышевском», где Чернышевский рассматривается как символ назревающей революции; у В. Маяковского в стихотворении «Товарищу Нетте», где черноморский пароход имени этого зверски убитого дипкурьера рассматривается как символ бессмертия самого Нетте; у А. Безыменского в «О шапке» эта котиковая шапка, полученная по ордеру ЦК, понимается как символ борьбы с нэпом и материального благополучия в будущем; у того же В. Маяковского в поэме «Хорошо!» – не только картины начала революции, но и символы наступающей советской жизни, а в его «Стихах о советском паспорте» этот паспорт оказывается не просто документом, но символом гордости в связи с советским гражданством.
Однако наиболее насыщенным символом в советской поэзии является образ Ленина. Все, писавшие о Ленине, указывали как раз на то, что мы находим самым важным в символе, а именно на такую порождающую модель, которая создает бесконечную перспективу множества всякого рода общественно-политических и культурно-исторических становлений.
В. Брюсов в стихотворении «Ленин» называет вождя революции человеком, «кем изменен путь человечества, кем сжаты в один поток волны времен». А мы в своих теоретических рассуждениях так и понимали символ как то, в чем зажато бесконечное становление, как то, в чем заключается заряженность бесконечными перспективами и возможностями. Об этом буквально говорит Брюсов в таких выражениях о Ленине, как «вождь, земной Вожатый народных воль»; он «на рубеже, как великан», когда «мир новый – общий океан – растет из бурь октябрьских». Лучший и более выразительный образец социально-политического символа трудно даже и привести. Эту заряженность могучей творческой волей в виде только лишь обыкновенного партбилета рисует А. Безыменский в «Партбилете № 224332». Уже и обыкновенное представление о самом обыкновенном партбилете является символом и революции и всего социально-политического строительства под воздействием революции. Тем бóльшая творческая мощь заключена в партбилете Ленина, о чем говорит А. Безыменский. Порождающая модель, заряженная могучей творческой волей, отмечается и М. Лисянским в стихотворении «Слава»:
Сияло имя Ленина,
Идя в века.
Перешагнув поля, моря России,
И не было такого уголка,
Где б это имя не произносили.
Но больше всего, интенсивнее всего изображен Ленин, как символ революции, в поэме В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин». Характерно уже самое начало этой поэмы, в котором поэт перебирает разные эпитеты вождей и правителей и ни один из них не считает достойным Ленина ввиду мирового размаха деятельности Ленина. Тут тоже мыслится бесконечная перспектива порождающей модели, о чем мы говорили выше в теории символа.
Он земной, но не из тех, кто глазом
упирается в свое корыто.
Землю всю охватывая разом,
видел то, что временем закрыто.
Впечатления от смерти Ленина также рисуются у В. Маяковского в виде бесконечного и уходящего вдаль горя: «…Ветер всей земле бессонницею выл»…; «…Улица – будто рана сквозная, так болит и стонет так». С помощью метода символики В. Маяковский показывает присутствие Ленина в миллионах сердец, похороны Ленина, всемирную и космическую скорбь о смерти Ленина и великую будущность революции. Вот буквальная иллюстрация нашего учения о символе как о порождающей модели, как о принципе бесконечного
