— На эти шли… плоды… даже сами… в общем, бельки.
— Костный мозг? — спросил Кранц.
— Да, — выдавил Ливэй. — И это… печень, селезёнка…
А я вдруг заметила, что не все столы одинаковы: пара дальних странно и ужасно напоминает гинекологические кресла. Я сжала кулаки. Мне хотелось заорать.
— Туда нельзя! — вдруг рявкнул Ши.
Я даже вздрогнула — и оглянулась.
Бердин и Лэнга пытались открыть стеклянную дверь, ведущую в крохотное помещение, похожее на шлюз.
— Нельзя? — удивился Кранц. — Почему?
Ши замолчал и опустил взгляд в пол.
Ливэй подошёл к двери и открыл: кажется, она тоже реагировала на биометрию.
В шлюзе стояли друг на друге несколько пластиковых контейнеров. Нижние — запакованные, верхний — открытый. И в верхнем, в аккуратных фирменных пакетах из прозрачной плёнки, лежали шкурки бельков.
А вторая дверь вела через этот шлюз в другой цех. Юлька туда посмотрел — и его лицо стало как посмертная маска.
— Биодобавки и еда, — сказал Ливэй. — Дешевле всего… но всё равно только для… для элиты… прочим не по карману.
Юлька взял меня под руку — очень кстати, меня качало. Я шла на подгибающихся ногах и заставляла себя снимать, снимать: я наклонялась пониже, я даже заставила себя взять в руки аккуратнейшую упаковку с крохотными полупрозрачными кусочками голубовато-белого мяса. Чтобы те, кто потом будет смотреть фильм, могли прочесть надписи по-китайски и по-английски: «Бодрость, мужская сила и радость вас ждут!»
На упаковке остался красный отпечаток моей ладони. Оказывается, я поранила её своими собственными ногтями — но боли не чувствовала совсем.
И что меня больше всего поразило — это что шедми не прикончили Ши прямо там, в этом цехе. У Бердина, по-моему, просто руки чесались, он вполголоса материл и здешний персонал, и Ши, и людей вообще, и себя, и войну. Только по шедми вообще ничего было не разобрать.
Я потом уже поняла: у них был чёткий план действий.
Они хотели увидеть детей.
И я хотела. Я уже поняла, что это будет — и примерно так и оказалось. Китайцы никогда не отличались особенным гуманизмом в отношении «живого сырья», будь то земные животные или внеземные младенцы. Они экономили. Экономили на них и деньги, и пространство, и ресурсы. От вида этих выложенных больничной светлой плиткой боксов, провонявших рыбьим жиром, меня охватила болезненная запоздалая ярость. Их тут держали, как кур! Да и то — жестоко, жестоко так держать кур!
Чисто-чисто, до стерильности чисто. Видимо, чтобы пушистые шубки бельков хорошо выглядели… потом. Чистые тесные клетки за зеркальной стеной, белая плитка. На десять бельков — пара детей постарше, мальчик-девочка. Чтобы было кому бельков кормить, пока им не придёт время… а в отдельных клетках, в конце коридора — беременные девочки, много беременных девочек. Слышали они нас или что-то почувствовали — но молча, как обычно у шедми, стояли, прижимаясь ладонями к стеклу, и смотрели на нас: громадные всепонимающие глазищи…
Бердин схватил какую-то железку, вроде куска трубы, разбить стекло — его Ливэй остановил, дал приказ компьютеру открыть боксы. И они вышли. Не побежали, как земные дети, а вышли, стали бельков вытаскивать оттуда… и только когда они вытащили всех бельков из этих клеток — кто-то, кто был ближе, уцепился за взрослых.
За нас.
Они даже сходу поняли, что мы все — их взрослые теперь.
Они обнимали и меня.
Но они не подошли ни к Ливэю, ни к Ши.
Ливэй на них смотрел. На корточки присел, чтоб было повиднее — но встал. И по его лицу было видно, что ему страшновато, дискомфортно очень в этом зачумлённом кругу: множество молчаливых детей, которые и не плачут, только смотрят громадными чёрными глазами — как тени или недобрые духи.
А мне пришло в голову, что это они именно из-за Ши и Ливэя и не говорят. Они поняли, даже бельки, что китайцы — здешние люди, их мучители и убийцы, а мы — чужие здесь, вместе с их Старшими пришли их спасать.
Вот тогда-то до меня и дошло, почему на самом деле Кранц не убил Ши в кабинете — и не убил бы, хоть и грозил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ринхэй и Лэнга взяли Ши за шиворот и вытащили на середину этого круга.
— Он, — сказал Лэнга, показав на Ливэя двумя руками, этакой стрелкой из указательных пальцев, — рассказал нам, где вас найти, и помог войти сюда.
И две девочки в затрёпанных в лохмотья комбезах потянули Ливэя из круга в сторону. Он так обрадовался, что поцеловал одну в макушку — и она подняла на него удивлённый взгляд. Ливэй смутился, растерялся, улыбнулся — и стал гладить её по голове.
А Ши остался в кругу один.
Лэнга вытащил из ножен на поясе почти точную копию боевого кинжала Ферберна-Сайкса. Я думала, он… но он протянул этот нож Ши.
Ши шарахнулся, как от змеи — и Ринхэй толкнул его обратно в круг.
— Возьми, Чанг, — сказал Кранц. — Шедми разрешают тебе искупить вину. У них принято — в глаз. В левый. Но если тебе удобнее резать горло — никто не будет возражать.
А Ши держал ладони так, чтобы точно не коснуться ножа ни в коем случае.
— Нет! — сказал он и затряс головой. — Убери!
— У тебя есть шанс, — сказал Кранц. — Показать детям, что ты гад, но не слякоть.
Лицо Ши исказилось от ужаса и бессильной злости.
— Всё равно вы не уйдёте! — выкрикнул он истерически. — У меня связи в правительстве! Оно пошлёт ноту! В Федерацию! Вам конец!
— Мы не работаем на Федерацию, — сказал Кранц и повернулся к шедми. — Он в Океан не пойдёт. Да и нечего ему там делать.
— Ты преступник! — рявкнул Ши и вдохнул побольше воздуха, чтобы ещё что-то говорить, но в этот момент Кранц взял нож из руки Лэнги и воткнул его Ши в грудь.
Только миг на это и ушёл.
Ши не успел ничего сказать, закричать и даже закрыть глаза. Он просто грохнулся на пол — и дети шарахнулись, чтобы, падая, он случайно до них не дотронулся.
И когда он умер, по толпе детей прошёл шёпот, как ветерок. И улыбки.
— А мы домой полетим? — спросила девочка возраста Аэти.
— Тютю! — радостно закричал белёк и ухватился за мою ногу.
И вокруг оказались живые дети.
Вот тут я и разревелась.
22. Тари
Я стою на палубе исследовательского судна звёздно-полосатых. Это довольно большой корабль, с площадкой для орнитоптеров и двумя батискафами для исследования глубин. Когда-то экипаж этого корабля изучал передвижения и коммуникации синих китов… тут работали вместе люди и шедми.
Теперь шедми — океанологи, ихтиологи, экологи — давно в Океане наших предков. А люди — наши уцелевшие друзья. На корабле — одно из немногих мест, где мы можем составить совместный план действий.
И только одна я тут шедми. Среди человеческих бойцов, человеческих дипломатов, человеческих учёных… Я не успела никого из них узнать близко. У меня ещё нет друзей среди них. Мне ничего не остаётся, как довериться людям, потому что здесь я нужна, мой пеленгатор, настроенный на маячки детей, нужен. Я детям нужна.
Больше ничто не имеет значения. Просто круглоротка в поисках своих мальков.
Ради этого меня прятали в футляре для роботов. Потом был долгий полёт, после которого у меня до сих пор тяжесть в зобу и в желудке, я не очень люблю летать. Что ещё понадобится делать — не представляю.
Но готова на что угодно.
Меня мучают ужасные мысли. Мне мерещится далёкий зов. Я готова на всё и хочу только одного: забрать наших детей отсюда на Океан Второй — и пусть мы будем строить свой новый дом в новом мире.
Пусть нас просто оставят в покое.
Я вспоминаю о «голых на голой земле» — но уже думаю, что это хорошо. Лишь бы подальше от всего этого кошмара. Мы все знаем, как выживать и восстанавливать, мы бы выжили и восстановили свой мир.
Пока я любуюсь миром людей. Он прекрасен. Не похож на Шед; немного похож на Океан Второй, только ещё теплее: воздух здесь как дыхание. Небо высокое, ясное, голубое и прозрачное, как молодой лёд. Океан — синий, как кровь.
Мне кажется, что и здешний океан знает нас.
