— Это будет товарищ Огарков, — сказала она, — председатель действующего сельсовета.
Огарков оказался хмурым, неразговорчивым человеком лет сорока, а может быть, разговаривать ему мешала одышка. Шли довольно быстро: до темноты надо было выйти из лесу.
— Как же это вы сумели свой сельсовет сохранить? — спросил Марков.
Огарков ответил не сразу, прошел еще шагов пятьдесят. Потом, разрывая фразы одышкой, сказал:
— Перевыборов не было… Значит, должны работать… Вот и все…
В полночь Марков уже беседовал с товарищем Алексеем. Они сидели в просторной добротной землянке за большим столом, покрытым красной материей. Над ними висела яркая электрическая лампочка с домашним оранжевым матерчатым абажуром.
Все тут в лесу дышало уверенностью. И самый вид партизан, встретивших группу Маркова на лесной окраине. И беспрестанные оклики часовых, когда они шли по лесу. И задумчивый голос гармошки на базе, услышав который Марков в первую минуту не поверил своим ушам. И мерный стук движка, дающего свет. И мирно дымившаяся солдатская кухня, от которой веяло запахом подгорающей гречневой каши…
Они разговаривали с глазу на глаз. Марков рассказал о своем плане перехода в город.
— Без вашей помощи нам этого не сделать, — сказал он. — Да и совет нужен. А прежде всего я хотел бы знать ваше мнение: возможно ли это вообще?
— Сделать это можно, — ответил товарищ Алексей, но потом надолго замолчал, вороша рукой свои густые седые волосы. — Подготовить все надо не торопясь. Речь-то идет, как я понимаю, не об одном человеке.
— Что касается группы бойцов, которую я беру с собой, — продолжал Марков, — положение облегчается тем, что у одного из бойцов в городе живет сестра, она имеет домик на окраине. Брат к ней уже наведывался, говорит, все в порядке. Там спокойно можно определить несколько человек.
— Мы должны проверить сами… — записав адрес, товарищ Алексей спросил: — Какой срок вы себе назначили для перехода?
— В течение месяца, — ответил Марков, хотя до этого думал о более коротком сроке.
— Ну что ж, за месяц мы успеем, — соображая что-то, сказал товарищ Алексей.
— А раньше не выйдет? — не вытерпел Марков.
— Действовать наобум и напролом мы могли, когда начиналась борьба. А теперь обязаны действовать только наверняка. Месяц, не меньше, и тогда мы отвечаем за все обеспечение вашего перехода в город.
Обсудив детали перехода, они продолжали разговор.
— Очень меня беспокоит гестаповская обработка городской молодежи, — сказал товарищ Алексей, — Мы благодарны вашим товарищам за передачу нам адресов боевых и надежных ребят. Они уже действуют по нашим указаниям. Но угроза создания из ребят карательного отряда не устранена. По нашим данным, почти сотня ребят попала в это дело.
— Кравцову приказано сделать все для срыва этой затеи гестапо, — сказал Марков.
— Выполнить такой приказ нелегко… — товарищ Алексей помолчал и спросил: — Вы знаете, что вблизи города находится штаб и подсобные хозяйства генерала-предателя Власова?
— Знаю.
— Случайно вашего человека там нет?
— Есть. Только недавно направлен.
— Он такой рыжеватый парень? — спросил товарищ Алексей.
— Да, — ответил Марков, понимая, что речь идет о Добрынине.
— Значит, верно. Я тоже послал туда своих людей. И они натолкнулись на вашего парня. Почему-то они сразу догадались, что он от вас. Это меня встревожило. Посоветуйте-ка ему вести себя потоньше.
— Хорошо. Спасибо, — рассеянно произнес Марков и спросил: — А может, отозвать его оттуда, чтобы он не мешал вашим?
— Не надо, — возразил товарищ Алексей. — Дело в том, что моим людям закрепиться там не удалось, а ваш вроде уже прирос. Пусть только потоньше действует. — Товарищ Алексей посмотрел на часы. — Ну а сегодня у нас большой праздник. Принимаем первый самолет с Большой земли. Идемте, встретим.
Посадочная площадка была приготовлена на лугу, примыкающем к лесу. Из кромешной тьмы то и дело появлялись какие-то люди, которые, узнав товарища Алексея, здоровались с ним и исчезали.
— Привет товарищу Алексею! — перед ними возник бородатый дядька громадного роста.
— А-а! Начальник аэродрома. — Товарищ Алексей протянул ему руку. — Здорово! Как дела?
— Порядок. Костры разложены, находятся в минутной готовности. Посты наблюдения на месте.
— Охрана выставлена?
— Мышь не пролезет.
— Мышь — ладно, а немец? — рассмеялся товарищ Алексей. — Раненые где?
— Вон там, в кусточках.
Секретарь обкома и Марков прошли к раненым. В темноте белели бинты повязок.
— Как настроение, товарищи?
— Плохое, — последовал ответ из-под куста. — Зачем нас отправляют? Ну кто тяжелый — ладно. А мы-то через неделю-другую в операцию пошли бы.
— Приговор медицины окончательный и обжалованию не подлежит, — пошутил товарищ Алексей.
Никогда в жизни Марков не слушал гул самолетов с таким волнением, как в эту ночь. Ведь то был не просто самолет, а сама Большая земля, сама Москва, сама Россия. Самолет, резко снижаясь, пролетел дальше на запад. Тотчас взметнулось пламя костров. Сделав круг, самолет пошел на посадку. На концах его крыльев зажглись цветные звездочки. Они двигались среди звезд летнего неба и были все ниже и все ближе.
Прокатившись по лугу, самолет остановился. Со всех сторон к нему сбегались люди. Когда подошли товарищ Алексей и Марков, партизаны качали летчика. Его подбрасывали, негромко выкрикивая:
— Ура!
— Москва!
— Хватит! — умолял летчик. Пока шла быстрая выгрузка самолета, с летчиком беседовали товарищ Алексей и Марков.
— Как там Москва? — спросил Марков.
— Нормально, — отвечал летчик, совсем молодой парень с торчащими вихрами.
— Сильно ее разрушили? — спросил секретарь обкома.
— Кто это вам сказал?
— Немцы трепались.
— Их только послушать! — рассмеялся летчик. — Я в Москве чуть не каждый день и только раз видел, как бомба упала. В здание «Известий», знаете, на площади Пушкина?
— И дома этого нет? — спросил Марков, вдруг живо представивший себе это серое прямоугольное здание.
— Почему нет? Только один угол пострадал.
— Через фронт летели благополучно?
— Нормально.
— Не обстреливали?
— Нормально.
— К нашему брату-партизану часто летаете?
— Нормально, почти каждую ночь. Вас же повсюду развелось, — засмеялся опять летчик.
Все у него было нормально: и положение на фронте, и состояние торговли в Москве, и настроение в армии, и работа московских театров. И хотя спрашивавшим так хотелось услышать побольше всяких живых подробностей, все же это словечко «нормально» вмещало в себе что-то такое, что было самым главным и самым исчерпывающим ответом на все их вопросы.
