лед растаял, и все пошло и…
— Нет, — ответил Хэнк, обращаясь к костру. — Не так уж мы с ним ладили. На самом деле. Просто мы не ругались…
— А сегодня поругались? — спросил Джо, испугавшись, что он что-то пропустил. — Но вы же не дрались, надеюсь?
Хэнк не спускал глаз с затухающего костра.
— Нет, не дрались. Просто покричали немного. — Он сел и выплюнул окурок в огонь. — Но Боже ж мой, я уверен, что здесь-то и закопана истина, это та самая кость, которая застряла у нас обоих в глотках. Может, на самом деле из-за этого мы и не можем поладить…
— Да? — зевнул Джо Бен, пододвигаясь к огню. — А что это? — Он снова зевнул, у него выдался насыщенный день и еще более насыщенная ночь.
— То, что мы не деремся. Что он не хочет, и мы оба знаем это. Может, из-за этого-то мы и остаемся чужими, как масло и вода.
— Эта жизнь на Востоке сделала из него труса. — Глаза у Джо закрылись, но Хэнк, кажется, этого не замечает.
— Нет, он не трус. Иначе он бы не приехал. Нет. Дело не в том, что он трусит… хотя сам он, может, тоже так думает. Он достаточно взрослый, чтобы понимать, что, даже если он проиграет, никто не собирается его забивать. Я, помню, видел, как он в школе отбирал деньги у малышей в два раза его меньше, потому что он знал, что они его не побьют… Но даже когда он уверен, что его не побьют, он все равно ведет себя так, словно уверен в собственной неспособности победить!
— Верно… верно… — Голова у Джо Бена падает.
— Он ведет себя так… словно у него нет никаких причин, ну ни единой, чтобы драться.
— Может, у него их действительно нет.
— Если их нет у Ли, то у кого вообще они тогда могут быть! — Хэнк не мигая смотрит в огонь.
Шуршит вика, рычит Дядюшка. Что-то шевелится на границе света. Хэнк вскакивает на ноги. Устала устала холодно НО ОН! Кажется, что у собаки стало два хвоста, висящих из огромного распухшего зада.
— О Господи! Ее укусила змея!
Она пытается цапнуть их, когда они берут ее на руки. Она не помнит, кто они такие. Теперь все они части единого целого. Как ЛУНА, и ОГОНЬ, и ДЕРЕВО, и МЕДВЕДЬ, все ЖАРКО ХОЛОДНО ТЕМНО в ее лихорадящем сознании; и бее это часть одного большого ВРАГА, как ВОДА, ОТДЫХ и даже СОН…
Поздно. Задушевно тикают часы. Отцу индеанки Дженни хватает сил лишь на то, чтобы сидеть и глядеть в пустой пульсирующий экран, похожий на голубоватый глаз. Но постепенно из этого глаза рваным строем начинают появляться разрозненные воспоминания и мифы. Они принимаются кружить вокруг костра, который не затухает уже шестьдесят лет. Наконец они рассаживаются кто где, друг на друге, как прозрачные годы, вырванные из целлофанового календаря. «Жили-были…» — произносит известняковый глаз, и все замирают, прислушиваясь…
Генри успешно пререкается с юной тенью из прошлого. Ли удивленно зажигает спичку. Обезумев, скулит Молли на чьих-то руках. За полночь в гостинице «Ваконда», в номере, который они делят пополам, Рей и Род торгуются о том, сколько они заработали у Тедди. Рей пытается насвистывать гитарное вступление Хэнка Томпсона к «Перлу на Земле», но он слишком раздражен, и копченые колбаски, которые Род приготовил на ужин, слишком буйно ведут себя у него в животе, не давая попасть в нужную тональность. Внезапно он обрывает свист и швыряет в корзинку газету, которую читал.
— Мать вашу растак, обрыдло все!
— Спокойно, парень! Просто у них забастовка, — пытается успокоить Род своего приятеля, — Может, пока она у них тут не закончится, поехать в Эврику и посшибать баксы на стоянке у твоего брата? Что скажешь?
Рей глядит на зачехленную гитару, лежащую у него под кроватью, потом подносит к лицу свои руки и осматривает их.
— Не знаю, друг. Будем смотреть правде в лицо: никто из нас не становится моложе. Просто иногда… на хер, на хер все!
На причале перед домом Хэнк кладет потерявшую сознание собаку в лодку и выпрямляется.
— Сделай мне одолжение, Джоби, свози ее к ветеринару…
От удивления Джо даже просыпается. Что? То есть конечно, но…
— Я хочу заняться фундаментом.
— Опять? Ты его замучаешь до смерти со своими проверками и укреплениями.
— Нет. Просто… эти тучи мне не нравятся.
— Ну… о'кей. — И, оставив Хэнка на берегу, он, нахмурившись, — шрам поверх шрамов — плывет через темную реку, чувствуя, что ему тоже что-то не нравится, нечто большее, чем тучи, но он еще не знает что.
Генри ворочается и ерзает в своей скрипучей кровати, беседуя с белыми красавицами, и вставная челюсть пялится на него из стакана с водой. Вив в темноте обнимает подушку, не понимая, почему он не ложится, почему не приходит сейчас! к ней! и вспоминает долгие ночи, которые она проводила одна с куклами, — «Птица на ветке, рыба на волне», — пока ее родители ездили на грузовике продавать продукты в Денвер или Колорадо-Спрингз, в темной комнате, где куклы прислушивались к каждому звуку: «…а моя красотка идет-поет ко мне». Джо поднимается по лестнице, уже абсолютно уснув. Мягкий ворох Джэн ждет его в комнате, полной маленьких сонных комочков, и в своей фланелевой ночной рубашке она выглядит так скромно, что вряд ли сможет соблазнить даже самое тупое воображение. Хэнк, плотно сжав губы, стоит на причале и нервно потирает ладони о бедра. Ли, сняв обувь, сидит на кровати, потом подносит спичку к погасшей сигарете и смотрит на вспышку своих словоизлияний…
«Может, я бы и извинился, что не написал тебе сразу, если бы не был уверен, что тебе будет гораздо приятнее читать не извинения, а описание причудливых причин, побудивших меня тебе написать: я только что вернулся в свою комнату после грязной перебранки с братом Хэнком (припоминаешь? по-моему, ты встречался с его эктоплазматическим двойником в кафешке) и решил, что дать моим нервным окончаниям некоторое утешение в виде марихуаны будет только справедливо. Трава была в сохранности, где я ее и припрятал — в коробочке из-под кольдкрема на дне несессера, который мне подарила Мона, — но где же чертовы гильзы: трава без гильз, старик, что за дерьмо? Все равно что пиво без открывашки. Опиум без трубки. Наши консервированные жизни, в лучшем случае, на девять десятых заполнены вакуумом и плотно закупорены, но,
