Станция выглядела только что покинутой. На полу валялся раскрытый номер «Пентхауза» с очень миловидной блондинкой на обложке. В полумраке небольших боковых помещений мы смогли различить сверкающие, девственно белые унитазы, тут же по стенам висело такое количество туалетной бумаги, что ею свободно можно было бы обмотать земной шар. Захватив рулончик в подарок профессору, который острее других чувствовал необходимость в этом предмете, мы выбрались наружу. Пора было подумать и о ночлеге: время было уже позднее, около 23 часов, хотя было еще достаточно светло.
Мы установили палатки и только в полночь приступили к ужину, острое чувство голода переполняло мой желудок и весь мой ослабленный пятидесятикилометровым переходом организм. Я вспомнил, что не успел сегодня даже пообедать, так как весь обеденный перерыв провозился с озонометром, пытаясь вдохнуть в него жизнь, хотя, увы, безуспешно. Еще во время первой остановки в 6 часов я вдруг ясно почувствовал, что мой организм начинает есть себя самого изнутри. Именно тогда я дал себе клятву во имя сохранения собственной жизни забыть во время обеда про озонометр. Я решил, что буду проводить измерения вечером, после остановки. Это решение придало мне сил и на некоторое время отвлекло от голодных мыслей, и вот сейчас голод дал о себе знать с новой силой.
Оживление, с которым Этьенн рылся в сумке для ужинов, свидетельствовало, что сегодня он тоже не страдает отсутствием аппетита. Мы, не сговариваясь, бросили в кипяток последний кирпич замерзшего чилийского мяса. Едва дождавшись, пока этот кирпич начнет распадаться на составляющие его маленькие кирпичики, мы, обжигаясь, пальцами выхватили из кипящей воды по кусочку и… Но все оказалось не как-то просто. Скорее всего корова, неизвестные части которой сейчас дымились в наших мисках, была принесена в жертву на одной из труднодоступных вершин в Чилийских Андах, куда она забралась самостоятельно и без страховки, настолько нервным и жилистым было это мясо. Но голод — лучший помощник в таких ситуациях. А затем было пюре с пеммиканом, молоко и чай.
Этот долгий и полный приключений и неожиданных открытий день закончился в нашей палатке в час ночи.
На этот раз, по мнению Всевышнего, мы, наверное, заслужили хорошую погоду в день нашего официального отдыха. Я проснулся в 9 часов утра. Палатка была залита солнечным светом. Было тихо так, как бывает только в Антарктиде, прямо звенящая тишина.
Я вспомнил свою первую антарктическую экспедицию, когда 9 декабря 1973 года я двадцатитрехлетним парнем ступил на антарктическую землю и как в первый же вечер пошел прогуляться в сторону аэродрома, а было это на станции Молодежная. Помню, как меня тогда охватило необъяснимое чувство какого-то внутреннего подъема — ужасно хотелось смеяться. Все для меня было впервые: и белый, первозданно чистый снег, и рассеченные широкими трещинами голубые купола ледников, и вмерзшие в припай огромные глыбы айсбергов, и багровый золотой расплав фиолетовых облаков на западе, и тишина, такая тишина, от которой действительно звенело в ушах. И вот сейчас стояла точно такая же тишина.
Я выбрался наружу. О такой погоде можно было только мечтать: синее, без единого облачка небо, Полный штиль и над всем этим яркое солнце, которое, несмотря на раннее утро, уже вскарабкалось довольно высоко. Я погулял вокруг палатки в костюме Адама без фигового листка, не опасаясь быть неправильно понятым, затем забрался в палатку и пропел удивленному Этьенну: «Нас утро встречает прохладой», опуская на всякий случай строку «Вставай, вставай, кудрявая», чтобы он, не дай Бог, не обиделся. Мое хорошее настроение передалось Этьенну, и мы с ним весело позавтракали, уничтожив недоеденный накануне пеммикан.
Я предложил Жан-Луи устроить по случаю такого великолепного дня легкий помыв головы. Жан-Луи сопротивлялся, ссылаясь на то, что у него не так много волос и что он и без мытья чувствует себя достаточно уверенно в этой жизни. Однако я уговорил его, и уже через некоторое время мы, намытые до блеска, сидели в палатке и вдвоем ремонтировали антенну. Я в перерыве вынес на улицу свой спальный мешок и подставил его солнцу. На освободившееся в палатке место я поставил свой многострадальный озонометр с тем, чтобы еще раз дать ему шанс проявить себя в борьбе с антарктическим холодом.
Послушав приемник на всех диапазонах и не обнаружив никаких признаков жизни, мы стали сомневаться в виновности только антенны в наших неудачных попытках связаться с внешним миром. Возможно, причина в плохом прохождении радиоволн. Тем не менее я еще раз проверил антенну, использовав для этого лампочку и батарейку от фонарика, да и антенна была цела.
Пришел сияющий, как новенький доллар, вымытый и выбритый Уилл. По его настроению чувствовалось, что он готов к раскопкам склада. Джеф и Кейзо возились с нартами, заново перетягивая ослабевшие веревки, профессор сортировал уже отобранные образцы со снегом, собаки отдыхали, причем Тим и Спиннер отдыхали с подобающими их бедственному положению привилегиями — оба лежали на надувных черных матрасах, и чувствовалось, что им это не слишком противно, а совсем даже наоборот.
В 4 часа пополудни мы приступили к раскопкам. От лагеря до склада было никак не менее 200 метров, причем под горку, поэтому мы с Этьенном покатили туда на лыжах и были у склада первыми. Нас отделяли от склада всего два метра снега, но зато какого! Первая же штыковая атака наших лопат была отбита снегом легко и непринужденно, я бы даже сказал со звоном. На снежной поверхности остался лишь небольшой шрам и лежащий рядом сиротливый крошечный ломтик твердого как камень снега. «Эге! — подумал я. — Здесь потребуется отбойный молоток, не меньше!»
Подошли ребята. По лицам их было видно, что и они рассчитывали, что увидят на месте раскопок несколько иную картину. И вторая моя попытка привела к совершенно не адекватному затраченным усилиям результату. Снег не поддавался! Надо было искать какой-то другой инструмент. Уилл с Джефом пошли в сторону стоявшего поблизости небольшого деревянного домика, очевидно, какого-то подсобного помещения, каковых было во множестве на территории станции. Минут через пятнадцать они вернулись с настоящей огромной киркой. Видно, неспроста инструмент такого сорта хранился на станции: уплотненный морозными ветрами снег был, как мы убедились, явно не по зубам таким традиционным для проведения раскопок инструментам, как лопата обыкновенная. Задача немного осложнялась тем, что мы не знали, в какой стороне от торчащего шеста необходимо копать. Шест этот был закреплен на торцевой стенке ящика с продовольствием, и нам необходимо было правильно сориентироваться, чтобы избежать лишней работы.
