Российская власть пошла именно таким путем. Она пытается отменить историю, выкорчевать из массового сознания мифы, порожденные революцией 1917 года, чтобы забить опустевшее пространство чем-то новым, более пригодным для решения её текущих задач. Например, идеологией государственного патриотизма, имперской ностальгией, тщательно очищенной от всякой примеси революционного мессианства и классового сознания. Метод замещения далеко не нов. Христиане строили свои храмы на месте языческих капищ, а свои празднования назначали примерно на то же время, что и языческие фестивали.
Большевикам удалось успешно заместить Рождество праздником Нового Года, который вобрал в себя почти все рождественские ритуалы, лишив их религиозно-символического содержания (впрочем, ещё вопрос, насколько это содержание сознается на Западе, где Рождество превратилось в настоящую оргию покупок). Заботу кремлевского начальства о наших мозгах можно понять. Ведь если не внушить народу, что нынешний порядок вещей является единственно возможным, люди, чего доброго, захотят его изменить. Но у российских чиновников есть одна, принципиально неразрешимая проблема.
Для создания нового героического мифа нужны новые подвиги. И герои, совершившие подвиги не на экранах телевизора, а в реальности, на глазах миллионов соотечественников. Вернее, нужны миллионы героев, совершающих миллионы реальных подвигов на глазах друг у друга - из них-то и складываются собирательные образы святых, богатырей и великих революционеров. У сегодняшней России побед нет. Потому и не может быть собственных праздников. Что нам, в самом деле, праздновать? Очередную годовщину бомбардировки грозненского рынка ракетами «воздух - земля»? Или священный для каждого россиянина день, когда мировая цена на нефть достигла 60 долларов за баррель? Вот и приходится властям копаться в прошлом, выискивая даты, которыми можно было бы «заместить» революционные праздники.
7 ноября отменить, а на его место поставить что-то новое, примерно в то же время, но обязательно пораньше, иначе народ непременно по инерции отпразднует сперва старый праздник. Ведь появление новой священной даты могут, с похмелья, и не заметить! Тут уж в полной мере дала себя знать извечная русская стихия бюрократического идиотизма. Дату искали как попало, не слишком вникая в содержание собственной истории (у меня давно возникло подозрение, что отечественные державные патриоты историю родной страны не только не знают, но и не слишком ей интересуются).
В общем, с днем национального единства вышла накладка. Назначили праздновать 4 ноября, в честь освобождения Москвы от польских интервентов в 1612 году. А в 1612 году в этот день, как назло, никакого освобождения Москвы не было. Просто день был как день. В Китай-городе постреливали, поляки сидели в Кремле, Минин занимался кассой, а князь Пожарский следил за дисциплиной в своем дворянском ополчении. Участники похода на Москву, наверное, сильно удивились бы, если бы узнали, что именно этот, ничем не примечательный день, был выбран потомками из всей их богатой событиями эпохи для национального праздника.
Дата 4 ноября не возбуждает воображение, а организуемые властями помпезные празднования лишь усугубляют общее осеннее уныние. Заранее ясно, что людей, которые празднуют 7 ноября, будет больше, сколько бы денег ни потратили на официальные мероприятия, сколькими бы автобусами ни свозили массовку в центр столицы. Официальный праздник отмечать будут только по приказу и только за деньги.
7 ноября будут отмечать, потому что это действительно великий день истории, нравится это кому-то или нет. Для тех, кто ненавидит большевиков, есть возможность 7-го ноября ничего не праздновать. Но даже для самого ярого антикоммуниста дата 4 ноября не имеет позитивного смысла: праздновать нечего. Идеологический бой с тенью Русской революции режим Путина проигрывает. И чувствует это.
Именно потому власти, говоря бытовым языком, «срываются на хамство»: коммунистам и другим представителям «красной оппозиции», которые по традиции проводят 7 ноября свои мероприятия, шествие обещают запретить. Новый государственный праздник приходится защищать с помощью полицейской дубинки.
Обитатели современного Кремля, похоже, чувствуют себя примерно так же как польские «кремлевские сидельцы», прекрасно сознавшие, что вся их власть опирается только на силу, и на страх перед ней. Но власть, которая ничем кроме грубой силы не может аргументировать свои действия, добиться может только одного: она провоцирует насилие.
ВТОРОЙ ПОВОРОТ ХОДОРКОВСКОГО
Михаилу Ходорковскому очень хочется, чтобы его считали левым.
В самом деле, именно славы борца за интересы трудового народа недоставало опальному олигарху для того, чтобы считаться полноценным политическим заключенным. Одно дело, когда человек пострадал в ходе борьбы за власть внутри элиты. Здесь страсти тоже кипят нешуточные, жертвы приносятся немалые. И герои шекспировских трагедий, брошенные в темницы Тауэра, могут вызвать наше сочувствие, но они - не политзаключенные. Их политика не имеет ничего общего с политикой, затрагивающей интересы масс.
У Ходорковского, однако, есть проблема. На свободе он ни малейшей симпатии к левым идеям не выказывал. Левизна стала сквозить во взглядах опального олигарха лишь после того, как он оказался в застенке. Конечно, это тоже вполне в духе русской культуры: попав в тюрьму, бывший магнат начинает думать о жизни, страдает от угрызений совести и, в конечном счете, становится новым человеком. Однако текст, опубликованный в газете «Ведомости» под заголовком «Левый поворот», не вызвал среди самих левых ни малейшего энтузиазма. Прошло некоторое время и появилось продолжение: «Левый поворот 2».
Прежде всего, бросается в глаза, что свои статьи о «Левом повороте» Ходорковский публикует в правых изданиях, в деловой прессе. Другой он просто не знает и в других категориях не мыслит. «Левизна» Ходорковского вообще сочетается с полным отсутствием интереса к левой мысли. Реальное левое движение в России и мире для него интереса не представляет, что производит особенно гротескное впечатление во второй статье. Автор сначала сообщает, что его спрашивают: «Существуют ли сегодня в России дееспособные, современные оппозиционные силы с левыми и леволиберальными взглядами?» (КоммерсантЪ, 11.11.2005, № 212) А затем преспокойно оставляет этот вопрос без ответа и переходит к другим темам.
Куда больше интереса у Ходорковского вызывает вопрос о том, как преодолевать структурный кризис российской экономики. Во-первых, надо смелее тратить деньги стабилизационного фонда. Из этих средств можно финансировать «переход от экономики «нефтегазовой трубы» к «экономике знаний». Во-вторых, надо обеспечить резкий рост населения, причем так, чтобы обойтись без мигрантов (исключительно за счет мер по стимулированию рождаемости). В-третьих, надо ввести одноразовый налог, через который правящий класс «откупится» от народа, компенсировав общество за несправедливость приватизации. Есть ещё ряд положений, но они настолько банальны, что на них нет смысла останавливаться.
На первый взгляд, идеи Ходорковского выглядят достаточно привлекательно, хотя сразу бросается в глаза, что в них нет ничего левого. Это перечень мер, которые должно осуществить ответственное либеральное правительство. При более внимательном чтении, однако, бросается в глаза, что, несмотря на кажущуюся серьезность, программа утопична. Вот, как Ходорковский видит будущую хозяйственную систему: «40% - «экономика знании»; 40% - нефть, газ, металл, лицензионное производство; 20% - сельское хозяйство, включая переработку и торговлю». Легко заметить, что в этой схеме нет места для промышленности. Понятно, что автор опирается на модные теории информационного общества, но проблема в том, что эти теории неверны. Любой государственный муж на Западе уже давно знает, что опорой «экономики знаний» является сильная промышленность. Даже если западные концерны физически переносят в страны Азии часть производства, они продолжают развивать корпоративный производственный потенциал. «Знания» востребованы ровно постольку, поскольку существует нуждающаяся в них промышленность. Страна без самостоятельного промышленного потенциала будет поставлять знания за границу по дешевке таким же образом, каким сейчас поставляет сырье. В экономическом смысле сырьевая экономика без промышленности, конечно, выгоднее, чем очень дорогая и крайне уязвимая «экономика знаний» без промышленности.
Демографические планы Ходорковского тоже не выдерживают критики. Рост уровня жизни сам по себе резкого роста рождаемости не вызывает, иначе сейчас на планете самыми массовыми народами были бы не китайцы с индусами, а шведы с финнами. В лучшем случае политика стимулирования рождаемости приведет к стабилизации населения на уровне 140-150 миллионов, остановив депопуляцию России. Кстати, нет никакой катастрофы, если население останется на этом уровне. Но в любом случае надо выбирать: либо ориентироваться на нынешнюю численность населения, либо добиваться требуемой Ходорковским численности в 220-240 миллионов за счет иммиграции.
