— Камилла Норман, в девичестве Дориэл: вы будете носить это клеймо до скончания дней своих, — выпрямившись, свысока, размеренно и ровно проговорил дэй, глядя Камилле в глаза. — Вы немедленно покинете Пвилл, чтобы никогда больше не вернуться сюда, и никогда больше не причините какого-либо вреда ни одному члену семьи Норманов. Таков приговор мой, Аронделя Патрика Кармайкла, справедливым судом за ваше содеянное зло и лиходейные помыслы. Ибо я есть справедливость. Ибо слово моё — закон.
Содрогаясь всем телом, всхлипывая, глотая слёзы, Камилла метнулась к окну и — прыгнула. Когда Джеми и Леогран, одновременно кинувшиеся следом, толкаясь, шире распахнули витражные створки и высунулись наружу — девушка бархатной погибелью скользила по воздуху, к затянувшей небо облачной черноте, прочь от особняка. Плащ летел за ней по ветру гигантскими крыльями.
— Свят, свят, — прошептал Леогран, судорожно крестясь, — Богиня, как же…
— Леогран!
На повелительный оклик Арона юный герцог обернулся так быстро, что рыжие волосы всплеснулись волной.
— Где зеркало, которое выводит из замка в охотничий домик?
Леогран изумлённо моргнул:
— Откуда вы…
— Нет времени на объяснения. Ведите нас к нему.
Леогран, судорожно сглотнув, покосился на спящую сестру:
— Почему Элль не…
— Её не разбудить до самого утра. Вампирьи чары, — дэй резко шагнул к нему. — Леогран, либо вы немедля ведёте нас к зеркалу, либо в скором времени вам с Лавиэлль придётся открывать двери фамильного склепа Норманов.
Юноша опрометью метнулся к двери.
Мелкими шажками, будто при каждом шаге прилипая ступнями к половицам, герцог приближался к зеркалу. С пустым и кротким взглядом завороженного удавом кролика, с плещущимся где-то глубоко-глубоко, на самом дне зрачков страхом.
Он замер перед самым серебристым стеклом, глядя в сапфирные глаза. Когда-то они были мягкой сумеречной синевы, а сейчас — её глаза светились в темноте…
Неотражённое отражение Раксаны Норман блаженно улыбнулось.
А потом появившиеся из зеркальной рамы руки заключили Оррака в свои объятия.
— Ракс…
Крик оборвался.
В колеблющейся серебряной глади темнела опустевшая комната.
— А что за зеркало? — пропыхтел Джеми, стараясь угнаться за дэем: тот вроде бы и не бежал, а просто быстро шёл, однако ничуть не отставал от сломя голову несущегося Леограна и на стабильный шаг опережал выбивающегося из сил Джеми.
— Чёрный ход.
— А, такой же, как…
— Да, такой же, как был в штаб-квартире Дир Жураг Нара.
Джеми покосился на дэя:
— Не знал, что у вас крест из гномьего серебра…
— Это не гномье серебро.
— Не гномье? Но… как?! Обычное серебро же вампирам не причиняет вреда!
— А я заставил её поверить в иное. В сущности, просто вернул её сознание в те старые добрые времена, когда вампиры не могли переступать пороги без приглашения, боялись святой воды и чеснока… и самого обычного серебра. На нижнюю ступень развития, так сказать.
Джеми, нервно сглотнув, издал некое науке неизвестное междометие.
— Оно активировано, — почти врезавшись в зеркальную раму со сдвинутыми барельефами, Леогран попытался отдышаться, — совсем недавно.
— Тогда времени терять не стоит.
Дэй, казалось, даже шаг не замедлил: как шёл по коридору, так и шагнул в зеркало, словно в открытую дверь. Спустя миг, коротко глотнув губами воздух, за ним последовал Леогран. Джеми, не затягивая, шагнул следом и, за пару шагов преодолев холодную, безвоздушную, будто водяную завесу, очутился в тёплом сухом мраке. Впрочем, осторожно вдохнуть он осмелился лишь тогда, когда услышал оклик дэя — а, поняв, что оклик состоит из слов "Джеми, свет!", вдохнул поглубже и не замедлил щёлкнуть пальцами.
Язычок пламени на его ладони озарил невысокие своды каменного тунелля. Правда, выглядел камень как-то странно: идеально чёрный, ровный и гладкий, но не освещающийся и ничего не отражающий. Будто кто-то решил вылепить из завесы мрака мраморные стены, но ни разу сам этот камень не видел, а потому забыл добавить несколько важных достоверных деталей. В итоге туннель чудился разросшимся рисунком из детской книжки.
Позади мерцала зыбким текучим перламутром зеркальная завеса. Точно такая же угадывалась впереди, аршинах в тридцати от того места, где стоял Джеми — и отчётливой тенью на её фоне выделялась фигурка, замершая у самой грани.
— Таша!
— Это не Таша.
В мгновения преодолев разделяющее две завесы расстояние, Арон резко толкнул в спину девушку — вытянутыми руками сосредоточенно удерживавшую что-то в перламутровом мерцании.
Некоторое время серебристая гладь отражала лишь темноту пустой комнаты, волнующуюся в беспокойных кругах, которые то и дело пробегали по зеркалу. Будто там, под ней, был кто-то, кто рвался наружу.
А потом из зеркала на деревянный пол выпала светловолосая девушка, герцог, пьющий воздух судорожно и жадно, как путник, наткнувшийся на оазис после двухмесячной затерянности в пустыне — и дэй, который вскочил как раз вовремя, чтобы успеть сгрести в охапку не-Ташу, рванувшую к скрючившемуся на полу Орраку.
— Раксана, ваш муж пал жертвой вампирьих чар, — Арон всматривался в светящиеся глаза девушки, обернувшейся через плечо. — Он любил вас и любит до сих пор. Он любил вас так, что сопротивлялся Камилле, сколько мог, но очарование вампира издавна брало верх над самой сильной волей. Не вините его… а та, кого следует винить, уже поплатилась за свои преступления.
Джеми и Леогран, выпрыгнувшие из зеркала за миг до того, изумлённо смотрели, как она смеётся: горько, зло и неизбывно печально. Голосом Таши, улыбкой Таши — которые были Ташиными и одновременно иными.
— Напрасно стараетесь, святой отец, — мотнула головой Раксана. — Я видела достаточно. Я слишком долго ждала, чтобы сейчас вы несколькими словами заставили меня свернуть. Отпустите меня и дайте сделать, что хочу. Иначе я так и не обрету покоя… а вы не обретёте вновь свою дочь.
— Ошибаетесь.
— Нет. Она сама впустила меня. Она сама уступила мне место. Всё законно. И я не уйду, пока не сделаю того, ради чего осталась.
— Уйдёте, — он не грозил, не предупреждал: он констатировал факт. — А если не сможете сами, я вас отпущу.
— Вернее сказать, прогоните?
— Отпущу, — повторил дэй, разжав руки. Взял лицо ни то не собирающейся, ни то не способной убегать девушки в свои ладони и заговорил тихо и певуче: голос его звучал мягко, и, хоть слова были неведомы никому из присутствующих, звучание их казалось близким и приятным каждому, как шелест листвы на рассветном ветру.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
