Эгвейн нерешительно приблизилась к палатке Ранда. Сквозь клапан входа пробивалась щелочка света. Когда девушка подошла ближе, перед ней будто из-под земли появилась Дева — роговой лук за спиной, колчан на поясе, в руке — копья и щит. Других Дев Эгвейн в темноте не различила, но она знала: они на посту, пусть даже в окружении шести кланов, заявивших о верности Кар'а'карну. Миагома находились где-то к северу отсюда, двигаясь параллельной колонной, — Тимолан и словом не обмолвился пока о своих намерениях. Где остальные кланы, Ранду было безразлично. Все свое внимание он сосредоточил на ускоренном марше к Джангайскому Перевалу.
— Он не спит. Да, Энайла? — спросила Эгвейн.
Дева кивнула, шевельнулись лунные тени.
— Он мало спит. Но человек не может обходиться без сна. — Голос у нее звучал как у матери, беспокоящейся о сыне.
Тень возле палатки шевельнулась, превратившись в Авиенду, кутающуюся в шаль. По-видимому, холода она не испытывала, а час-то уже поздний.
— Я бы колыбельную ему спела, если б считала, что толк будет. Слышала, что над младенцем женщина может и всю ночь не спать, но взрослому-то мужчине надо знать, что другим хочется к своим одеялам. — Авиенда, а вместе с ней и Энайла тихонько засмеялись.
Покачивая головой и дивясь странности айильцев, Эгвейн наклонилась и заглянула в щелочку. Палатку освещали несколько ламп. Ранд был не один. Глаза у Натаэля ввалились, он с трудом сдерживал зевоту. Ему-то спать хотелось. Ранд лежал возле одной из позолоченных масляных ламп и читал потрепанную книгу в кожаном переплете. Если Эгвейн права, то это какой-нибудь перевод Пророчеств о Драконе.
Вдруг Ранд перевернул назад несколько страниц, прочитал и рассмеялся. Эгвейн старалась убедить себя, что ничего безумного в его смехе нет, одна лишь горечь.
— Превосходная шутка, — сказал Ранд Натаэлю, захлопнув книгу и кинув менестрелю. — Прочитай страницы двести восемьдесят седьмую и четырехсотую и попробуй сказать, что я не прав.
Выпрямившись, Эгвейн поджала губы. Нет, с книгами нужно бережнее обращаться! Но в присутствии менестреля ей с Рандом говорить нельзя. Стыд и позор, что он взял себе в собеседники человека, которого едва знает. Нет. С Рандом бывает Авиенда, частенько наведываются вожди, Лан приходит каждый день, и Мэт иногда заглядывает.
— Почему ты не осталась там, Авиенда? Будь ты с ним, может, он захотел бы поговорить о чем-то ином, а не об этой книге.
— Эгвейн, ему захотелось поговорить с менестрелем, а при мне они редко беседуют. Только один на один. Если б не вышла я, ушли бы они с Натаэлем.
— Как я слыхала, дети — сплошные заботы. — Энайла рассмеялась. — А от сыновей так вообще жизни нет. Может, еще когда-нибудь расскажешь мне правду об этом, раз ты теперь от копья отказалась.
Бросив на нее сердитый взгляд — в темноте лунным отсветом блеснули глаза, — Авиенда с видом обиженной кошки зашагала к своему месту у палатки. Энайле и это показалось забавным — она от смеха за бока схватилась.
Ворча что-то нелицеприятное об айильском чувстве юмора — она почти никогда не понимала их шуток, — Эгвейн направилась к палатке Морейн, что находилась неподалеку от Рандовой. Там тоже виднелась щелочка света, и девушка поняла, что Айз Седай не спит. Морейн направляла — крохотную струйку Силы, но достаточную, чтобы ее почувствовала Эгвейн. Рядом с палаткой, завернувшись в плащ Стража, лежал Лан; виднелись лишь сапоги, все остальное сливалось с ночью. Подобрав полы плаща, Эгвейн приподняла юбки и двинулась на цыпочках, чтобы не разбудить Лана. Дыхание его не изменилось, но что-то заставило девушку оглянуться на Стража. Луна блестела в его глазах — он смотрел на нее. Едва она отвернулась, веки его тотчас закрылись. Больше не шевельнулся ни единый мускул; можно подумать, он и не просыпался. Иногда этот человек нервировал Эгвейн. Что бы Найнив в нем ни нашла, ничего такого Эгвейн в нем не видела.
Опустившись на колени возле полога, девушка заглянула внутрь. Морейн сидела, окруженная сиянием саидар — рука поднята, с пальцев на золотой цепочке свисает маленький голубой камешек, который обычно украшал лоб. Камешек светился, добавляя свою лепту в сияние единственной лампы. В очаге лежала горстка пепла, даже запаха его не чувствовалось.
— Можно войти?
Эгвейн пришлось повторить, прежде чем Морейн ответила:
— Да, конечно. — Свечение саидар потухло, и Айз Седай начала вновь закреплять в волосах тоненькую золотую цепочку.
— Ты подслушивала? — Эгвейн устроилась возле Морейн. В палатке было не теплее, чем снаружи. Девушка направила Силу, язычки пламени запрыгали поверх пепла в очаге, и она закрепила потоки. — Ты же говорила, что больше не будешь.
— Я сказала: раз Хранительницы Мудрости могут наблюдать за снами Ранда, то он имеет право на уединение. А когда он от них отгородился, они больше меня не спрашивали, а сама я не предлагала. Не забывай, у них свои цели, которые могут не совпадать с целями Башни.
Вот как скоро речь зашла именно об этом! Эгвейн по-прежнему не знала, как рассказать о том, что ей стало известно, и не выдать себя Хранительницам, но, наверное, единственный способ — сказать прямо, а дальше действовать поосмотрительней.
— Морейн, на Престоле Амерлин — Элайда. Что случилось с Суан, я не знаю.
— Откуда тебе известно? — тихо произнесла Морейн. — Ты что-то узнала, ходя по снам? Или наконец-то проявился твой дар Сновидицы?
Такова была планида Эгвейн. Некоторые Айз Седай в Башне полагали, что она может быть Сновидицей — женщиной, чьи сны предрекают будущее. У нее бывали сны, которые — она знала — очень важны, но совсем другое дело научиться их истолковывать. Хранительницы утверждали, что знание придет к ней само и ни одна Айз Седай ей в этом деле не помощница. Снилось ей многое. Ранд, сидящий на стуле, и Эгвейн откуда-то знала, что хозяин стула злится и готов убить Ранда за то, что заняли его место. Эгвейн сумела уразуметь лишь одно — владелец этого стула — женщина. Иногда сны образовывали сложные картины. Перрин, усадив Фэйли себе на колено, целует ее, а она играет его коротко подстриженной бородкой, которой он щеголял во снах. Позади них развевались два стяга: красная волчья голова и багряный орел. У плеча Перрина стоит мужчина в ярко-желтом кафтане, за спиной незнакомца — меч. Откуда-то Эгвейн знала, что он — Лудильщик, но ведь ни один Лудильщик к мечу не притронется. И каждая деталь видения, кроме бороды, казалась ей очень важной. Знамена, то, что Фэйли целуется с Перрином, даже Лудильщик. Всякий раз, когда Лудильщик делал шаг к Перрину, будто холодок рока обдавал все вокруг. И еще один сон. Мэт мечет кости, а по лицу его стекает кровь; широкие поля низко надвинутой шляпы не позволяют видеть рану; Том Меррилин сует руку в огонь за маленьким голубым камешком, который сейчас свисает на чело Морейн. Или сон о буре — накатывались громадные темные облака, и не было ни ветра, ни дождя, а зубчатые стрелы молний, в точности похожие одна на другую, нещадно хлестали землю. Да, у Эгвейн были сны, но пока Сновидицы из нее не получалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
