Далее Дизраэли пишет маркизе, что наиболее раздражающим в деле формирования правительства является то, что весь «двор был за нас», т. е. за Дерби и Дизраэли, и тем не менее к власти придет «всегда вызывающий отвращение Пальмерстон». «Именно он, кажется, сейчас определенно является тем человеком, который создаст правительство. И это несмотря на то, что он в действительности жулик, совершенно не имеет физических сил, это в лучшем случае имбирный лимонад, а отнюдь не шампанское; сейчас он… очень глохнет, очень плохо видит, у него искусственная челюсть, которая так и грозит вывалиться изо рта, когда он пытается говорить. И у него имя, которое страна полна решимости ассоциировать с энергией, мудростью и красноречием. О нем так и будут думать, пока жизнь не проверит его и он не провалится…» Да, такое мог написать о своем коллеге по палате общин только человек, преисполненный злобы и ненависти. История не подтвердила оценку Дизраэли. Десять лет еще Пальмерстон оставался эффективным, энергичным лидером, «провел страну через испытания Крымской войны и продолжал провозглашать принципы либерального национализма», — пишет в 1987 г. Л. Стречи, биограф королевы Виктории. Он же отмечает, что «либеральный национализм Пальмерстона разделяли многие его соотечественники». С этим можно согласиться, заменив лишь слово «либеральный» словом «шовинистический». Неудивительно, что во время войны шовинизм в Англии подогревался всеми политическими и психологическими средствами.
Удивительно другое. Дизраэли почти ежедневно видел Пальмерстона в палате общин. Он знал, что его корреспондентка встречается с Пальмерстоном в свете и прекрасно осведомлена о его состоянии. Как же он мог таким подробнейшим образом живописать маркизе «старческую немощь и дряхлость» Пальмерстона, т. е. рисовать явно нереалистическую картину? Психологическая загадка. Объяснение, вероятно, состоит в том, что эмоциональное состояние Дизраэли было таково, что он неосознанно поддался соблазну принять желаемое за действительное и описал своего недруга таким, каким ему хотелось бы его видеть, а не таким, каким он был в то время в действительности. Пройдет немного времени, и Дизраэли столкнется с убедительным, хотя и своеобразным свидетельством хорошего физического состояния и жизнелюбия Пальмерстона.
Пальмерстон оказался энергичным, уверенным в себе премьер-министром. При нем министры имели возможность по своему разумению руководить своими департаментами, но все важные вопросы Пальмерстон решал сам. Ему сопутствовало везение: англичанам и их союзникам наконец ценой огромных жертв удалось взять Севастополь. Дизраэли в душе завидовал ему. Успех и сила всегда вызывали в нем зависть.
Когда война разразилась, Дизраэли занял позицию патриотической поддержки своего правительства и его военных усилий. Об этом он официально заявил в палате общин от имени своей партии и собственного. В то же время он считал эту войну ненужной и, как лидер оппозиции, не упускал случая покритиковать правительство, когда оно допускало промахи и ошибки в руководстве военными действиями. В этой области его расхождения с премьер-министром Пальмерстоном были серьезными. После падения Севастополя Дизраэли начал выступать за заключение мира, тогда как крайне агрессивный Пальмерстон хотел добиться безоговорочной капитуляции России. Не вполне совпадали взгляды Дизраэли и на то, как закончить войну с Россией, с позицией его шефа. Дерби находился где-то между Дизраэли и Пальмерстоном, Он заявлял, что «никогда не пойдет на то, чтобы ослаблять правительство, против которого он выступает, увеличивая его затруднения в ведении войны». Дизраэли же полагал, что если не ограничить как-то Пальмерстона, то он «будет вести эту войну столько же, сколько продолжалась Пелопоннесская война или Тридцатилетняя война в Германии». Но если оценить ситуацию в целом, то все эти расхождения во мнениях были лишь оттенками, тактическими вариациями главного — и оппозиция в лице консерваторов, и правительство Пальмерстона выступали за выгодное для Англии завершение Крымской войны. В парламенте господствовала двухпартийная политическая линия по этому вопросу.
Дизраэли хотел знать как можно больше и точнее, что происходит в недрах правительства: точная и исчерпывающая информация дает политику очень большое преимущество. В стремлении заполучить это преимущество Дизраэли шел на рискованные и весьма сомнительные шаги. Он вступил в тайный сговор с человеком, который присутствовал на заседаниях правительства и был в курсе всех дискуссий. От него Дизраэли регулярно получал ценную информацию. Иногда, чтобы произвести выгодное впечатление на Дерби, Дизраэли сообщал ему некоторые добытые этим путем сведения. Но что это был за путь? Сегодня, вероятно, действия Дизраэли определили бы как шпионаж в среде правительства собственной страны. Но тогда скандала не произошло. Агентурная разведка Дизраэли была сохранена в тайне.
В конце концов оборонительные усилия России, и прежде всего героизм ее солдат и моряков, привели к тому, что Пальмерстон был вынужден признать необходимость отказа от своих максималистских замыслов, а Наполеон III был сыт по горло этой войной. Война оказалась совсем не такой, как ее планировали в Лондоне и Париже.
Считается, что военная и экономическая отсталость феодальной России обусловила ее поражение в Крымской войне. Но следует рассмотреть войну всесторонне и не преувеличивать весомость слова «поражение». По существу англичане и французы выиграли сражение лишь за Севастополь. Но нужно учитывать, какой ценой, а также то, что, заняв разрушенный город, они тут же проявили озабоченность, как из него выбраться. Английский историк С. Штейнберг писал в 1963 г., что в английских войсках, действовавших в Крыму, «свирепствовали болезни, они страдали от холода, плохого снабжения. Из-за этого они несли тяжкие потери… Ужасающие условия в Крыму вызвали бурю возмущения в Англии и отставку премьер-министра лорда Абердина». После подписания Парижского мира Дизраэли, уже с известной исторической дистанции, говорил, что война велась Англией так плохо, что «он, со своей стороны, после всего, что он видел, был склонен приветствовать любой мир, лишь бы он не был постыдным». В 1987 г. Л. Стречи, оценивая роль Англии в Крымской войне, констатировал: «Крымская война была первой войной Англии в Европе после борьбы против Наполеона. Ее войска, показавшие себя ловкими и четко организованными на плацах парадов, действовали очень плохо на вражеской территории. Ими плохо командовали, их неудовлетворительно снабжали, они погибали тысячами…» Все это не тот язык, каким говорят победители. О безусловной победе не говорит и С. Штейнберг. У него читаем: «Русские эвакуировали Севастополь. Хотя их сухопутная армия не была разбита, падение Севастополя в конечном итоге привело к окончанию войны».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
