Потому что в его самых первых воспоминаниях о странной, не от мира сего матери она, позванивая вот этими самыми сережками, строила вместе с ним замки из спичечных коробков, сидя с ним на полу в его детской.
Отлично, он получил статуэтку. Он был рад. Но какой ценой она далась ему, он не мог сказать. Все зависело от того, насколько трудно будет вновь разыскать Эмму.
Глава 17
Невозможно обмануть честного человека.
Поговорка, ходившая в среде мошенников начала XX века
Эмма приехала домой, на свою ферму, после полудня. Дела на ферме обстояли совсем неплохо. Соседи ее и люди Стюарта сработали на славу. И баран Джона тоже славно потрудился. Мэриголд вроде бы забеременела, что выглядело истинным чудом, поскольку овца была уже далеко не молода. В прошлый раз этого не произошло. Все пять остальных племенных овец тоже подавали признаки беременности. Эмма самым тщательным образом осмотрела каждую и убедилась в том, что ее предположения подтвердились.
Весной появятся ягнята.
«Какая радостная надежда!» — говорила она себе, укладываясь спать. Дома, после двух недель отсутствия. Но уснуть она не могла. Всю ночь она лежала с открытыми глазами и думала: «Ты все правильно сделала. От начала и до конца. Поздравляю. Ты теперь взрослая. Совсем взрослая женщина. И ты будешь жить одна. Потому что ты любишь не того мужчину. Мужчину, которого ты предала».
Утро следующего дня выдалось прохладным, но ясным. Эмма встала вместе с солнцем, залеживаться в постели было некогда. Привычные дела ждали ее. В вязаных перчатках с отрезанными пальцами она приготовила чай, потом замесила тесто на печенье и поставила в печь — заодно и дом прогреется. Мука у нее была, а вот изюм она вчера купила в деревне. Затем накинула клетчатую шаль и вышла во двор, чтобы позавтракать на солнце.
И там был этот проклятый замок на вершине холма. Пустой. Башенки замка Данорд проглядывали из-за деревьев, стрельчатые окна казались зловещими, словно глаза слепца — они не могли увидеть ее с такой высоты, крохотную фигурку в крохотной деревушке, и поэтому лишь безучастно взирали на то, что было им недоступно. Эмма вздохнула. Сможет ли она жить в тени этого замка? Она будет пытаться.
Скучала ли она по хозяину этого замка?
Она закрыла глаза. Еще как скучала. Он ни на мгновение не покидал ее мыслей.
Со временем все изменится к лучшему. После долгого, изнурительного бега всегда колет в боку. Ничего, поболит и пройдет. Надо просто продолжать двигаться, продолжать жить. И боль утихнет. Но, открыв глаза, она помимо воли снова посмотрела худа, в сторону проглядывающих из-за верхушек деревьев маленьких башен. Тогда она опустила глаза. Замка не было. К чему задирать голову? К чему смотреть вверх, витать в облаках? Она всего лишь тридцатилетняя нищая фермерша? Недоверчивая настолько, что предала самый редкий подарок, который выпадает в жизни, — любовь.
Ее недовольство собой росло. И день за днем ей становилось все хуже. Она с трудом заставляла себя двигаться, выполнять обычные дела. Наконец среди ночи она решила, что ей надо действовать. Сделать что-то для Стюарта. Отдать долг. Сделать что-то существенное, чтобы он понял — ей не по себе от того, что она причинила лишнюю боль человеку, которого и так жизнь не баловала проявлениями любви и заботы. Но что она могла сделать для богатого, наделенного властью виконта?
Конь. Кони, его восьмерка, были так для него важны. Теперь их осталось только семь. Если бы она могла найти замену тому, восьмому, он снова мог бы ездить в карете, запряженной восьмеркой. Если бы она только могла найти такого, который бы хоть отчасти подходил к остальным!
И что самое удивительное, довольно скоро торговец, который специализировался на породистых лошадях, сделал ей деловое предложение. Животное она еще не видела, но торговец говорил довольно убедительно. И в самом деле, конь выглядел хоть куда. Черный, с белыми носочками. Как раз для выезда Стюарта. Превосходный экземпляр! Единственная загвоздка — конь стоил больше, чем она предполагала. Она и помыслить не могла, что человек способен столько заплатить за лошадь! Эмма смеялась, назвав Джону Такеру цену.
— Всю мою ферму можно оседлать за такие деньги!
Вот так ей и пришла на ум эта идея; На следующий день она продала Джону Такеру свою ферму. Он не мог заплатить наличными, но он, она сама и торговец из Рипона пришли к соглашению. Джон предложил, чтобы Эмма пожила у его престарелой сестры, помогая ей и ее старому мужу за скромное вознаграждение, а Джон вносил бы за нее арендную плату — деньги, которые непосредственно шли бы торговцу в обмен на лошадь. Земля становилась обеспечением кредита. Таким образом восхитительный конь стал ее собственностью. Или Стюарта. Она написала вежливое письмо, в котором выразила надежду на то, что конь его устроит и станет восьмым в упряжке. «Пожалуйста, примите и не задавайте вопросов».
Она договорилась, что коня доставят ему в Лондон на следующей неделе, и в самом деле почувствовала себя много лучше.
Мод и Питер Станнелы. она поселилась у них. В ясные дни она могла видеть замок, но лишь смутно. В тот самый день, когда конь и сопроводительное письмо должны были оказаться у Стюарта в Лондоне, Эмма и Мод сортировали овец в загоне — собирали их в группы в зависимости от того, в какие сроки у них должны появиться ягнята. Овцы были на сносях. Вначале должны были окотиться овцы постарше, скрещенной породы, потом тонкорунные_овцы помоложе, а уж затем короткошерстные. Весна в Йоркшире была во всех смыслах порой обновления, новых поколений и новых надежд.
И Мод, и Эмма, услышав шум, подняли головы. Затем бросились бежать к дому, стуча деревянными подошвами башмаков.
Что это за звон? Этот знакомый, ужасный стук? Эмма взбежала на крыльцо, распахнула дверь, и тут она обернулась и с крыльца увидела шестерку сияющих черных лошадей, в унисон покачивающих головами, бегущих плечо к плечу, почти так же стремительно, как в августе прошлого года; без видимых усилий они тянули за собой большую, черную, объемистую карету, до боли знакомую. И эта карета стремительно приближалась. Когда экипаж подъехал к воротам, шуму стало еще больше. Кони, разгоряченные бегом, не желали останавливаться — они фыркали, били копытами, рессоры скрипели. Кучер остановил коней там, где заканчивался небольшой огород Станнелов, унылый и мертвый зимой. Огромная черная карета с гербом на двери, шесть черных лошадей, клубами выдыхающих пар в холодный февральский воздух, — все это было здесь настолько неуместно, что казалось иллюзией, обманом зрения, если бы не вполне земные звуки, которые производила вся эта махина.
