на меня и терпеливо ожидая, когда я догоню его. Я опускаю взгляд, слишком боясь поднять глаза и посмотреть, что находится внутри камеры, когда подхожу к нему сбоку. — Считай это предложением мира за то, что произошло с Лукасом Миллером.
Из-за интриги я медленно поднимаю голову, и мой взгляд останавливается на человеке внутри камеры. Он болтается на тяжелых цепях, одетый только в испачканное нижнее белье. Кровь растекается по полу под ним и медленно стекает в небольшой сток в задней части камеры.
Он выглядит совершенно побежденным, без сомнения зная, что больше никогда не увидит дневного света. Мой желудок сжимается, когда я смотрю на него, сожаление поселяется глубоко внутри, но, когда он поднимает голову и его знакомые голубые глаза останавливаются на мне, мое сердце сжимается, не зная, что делать.
Максвелл Мариано. Мой отец-неудачник.
Я отступаю на шаг, один его вид для меня как удар под дых.
— Что, черт возьми, это такое? — Требую я, не в силах отвести взгляд от отца, когда по его лицу медленно расплывается улыбка.
— Предложение мира, — говорит Маркус, в его тоне слышится замешательство. — В чем дело? Я думал, это то, чего ты хочешь? Это подарок.
— Я… — Я качаю головой, меня охватывает ужас. — Ты хочешь, чтобы я убила его? Моего отца?
— Ты сказала, что годами страдала от его жестокого обращения, — говорит Леви. — Тебя заставили есть из мусорных баков и бояться за свою жизнь, каждый день живя с ним. Он крал у тебя снова и снова, а ты просто хочешь стоять здесь и глазеть на него?
Отец смеется и сплевывает кровь на грязный бетон.
— Она слишком слаба. Она никогда этого не сделает.
Ярость захлестывает меня, и я тянусь сзади к штанам Романа, хватаю его пистолет и вырываю его. Я направляю его прямо в грудь моего отца, гнев кружится во мне подобно дикому торнадо.
— Я слаба только потому, что ты сделал меня такой, — киплю я. — Я провела годы, убегая от тебя, финансируя твои дерьмовые пристрастия, боясь, что однажды ты совершишь какую-нибудь глупость, например, продашь меня, чтобы расплатиться со своими долгами, и посмотри, где мы сейчас находимся. Эти ублюдки стоят у меня за спиной, а не у тебя.
Страх мелькает в его глазах, прежде чем он стряхивает его.
— Неважно, кто стоит у тебя за спиной, милая. Ты никогда не нажмешь на курок. В тебе этого нет.
Слезы выступают у меня на глазах, когда я борюсь с желанием сделать что-то, что, я знаю, вернется и будет преследовать меня. Я сражаюсь между добром и злом, силой и слабостью, честью и позором.
В глубине моего горла образуется комок, из-за которого почти невозможно дышать.
— Ты никчемный кусок дерьма, — выплевываю я. — Если я не убью тебя сейчас, это наверняка сделает Джованни, черт возьми.
— Ты ни черта не знаешь о Джованни.
— Неужели? — Я смеюсь. — Я только что провела вечер в его особняке, сидя за его обеденным столом и слушая его планы о том, как он уничтожит тебя. Меня никогда не было в твоей жизни, так каким образом, черт возьми, продажа меня его семье оплатит твой долг? Все, что ты для меня сделал, это познакомил меня с тремя мужчинами, которые будут бесстыдно стоять рядом со мной, пока я буду уничтожать тебя. Итак, расскажи мне, как ты провел свой вечер?
Мой отец стискивает челюсти, и я делаю шаг вперед, не готовая услышать еще одно слово, слетающее с его губ. Джованни был прав, он ничего не стоит, и пока он жив, он будет продолжать приходить за мной. Он будет уничтожать меня до тех пор, пока мне больше нечего будет дать, и это будет на моей совести — то, как я позволю разыграться сегодняшнему вечеру.
Но он также прав, у меня нет сил убить человека, будь то мой отец или кто-то еще. Может быть, если я останусь с братьями ДеАнджелис достаточно долго, это может измениться, но я еще не такая. Мысль о том, что на моих руках может быть чья-то кровь, сковывает меня страхом.
Мои пальцы сжимаются вокруг замка камеры, и я широко открываю ее, благодарная за то, что парни остались позади, когда я вхожу внутрь. Мой отец следит за каждым моим шагом, и когда я приближаюсь к нему, отвращение тяжело сжимается у меня внутри.
— Может, я и слаба, — говорю я ему, — может, я и не смогу нанести смертельный удар, но я чертовски уверена, что могу превратить твою жизнь в ад точно так же, как ты превратил в ад мою.
Его глаза расширяются и… ХЛОПОК.
Пуля проходит прямо через его коленную чашечку, и волна удовлетворения захлестывает меня. Я чувствую себя в приподнятом настроении, на седьмом небе от счастья. К черту обезболивающие и морфиновый коктейль, мне чертовски хорошо.
Крики моего отца эхом разносятся по подземному театру, и вот так до меня наконец доходит. Я поворачиваюсь к парням и улыбаюсь, глядя, как мой отец истекает кровью позади меня.
— Акустика здесь невероятная.
Маркус ухмыляется. — Как я уже сказал, мы все еще можем сделать из тебя жену мафиози.
Я закатываю глаза и выхожу из камеры, прежде чем вернуть пистолет Роману. Он принимает его без вопросов, когда его глаза задерживаются на моих, проверяя, какой части моей души мне это стоило.
— Я не такая, как вы, ребята, — говорю я им. — Я не могу просто убить человека, не потеряв при этом себя, и я не могу стоять здесь и просить вас сделать это от моего имени, потому что эта кровь все еще будет на моих руках.
Я бросаю взгляд на Леви и Маркуса, чтобы убедиться, что они слушают так же внимательно, как и их старший брат.
— Вы не должны убивать его ни при каких обстоятельствах. Я запрещаю вам. Я хочу видеть, как он боится за свою жизнь так же, как я боялась за свою. Я хочу, чтобы он оглядывался через плечо, куда бы он ни пошел. Я хочу, чтобы он каждую ночь размышлял о том, чтобы покончить со своей жалкой жизнью из страха, что долги настигнут его. Итак, сегодня вы не убьете моего отца. Вы вышвырнете его на растерзание волкам, и он будет бороться за свою жизнь, и если ему случится умереть в процессе, то это его вина. Если ему случится выжить, то мы проведем остаток наших жизней, преследуя его, как он, черт возьми, того заслуживает.
И вот так я ухожу, моля
