Поэтому кучка из двух десятков человек, собравшихся вокруг костра за самыми дальними бараками, не привлекла внимания. Сидят и сидят под неведомо где раздобытую гитару поют песни.
Осыпается листва, наступают холода,
Но веселая шпана не скучает никогда.
Гром разгонит самогон, а на погоду нам чихать
И пойдем по переулкам приключения искать.
Ай не грузи ты нас начальник,
Стукачей здесь не сыскать
И на все твои толмуты
Малолеткам наплевать.
Не боимся, мусор, крови
Что же время зря терять
Петухами, карцерами
Ай братву не запугать.
К этой душевной компании мы и подсели. Точнее подсел здоровяк, нагло потеснив бритоголового с синими от наколок руками. Я прижался спиной к бараку, аккурат сзади ссыкуна. Долговязый тоже здесь, а вот их тёлок не видно.
Заметив здоровяка, они переглянулись, кивнув друг другу. Песня закончилась, и гитарист протянул инструмент в круг, предлагая кому-нибудь другому сыграть. Здоровяк…нет. Мне надоело его так называть. Пусть будет Скрипачом и всё тут.
Скрипач, приняв гитару несколько раз провёл по струнам, затягивая песню неожиданно глубоким приятным голосом.
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времён тех давних,
Летят и подают нам голоса,
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса.
Сидевший напротив Скрипача долговязый, ткнул локтям в соседа, призывая того поделится самокруткой. Получив газетный лист с махоркой, двумя пальцами ловко скрутил папиросу, облизав её край. Подкурив от костра, он опустил кисет себе в карман.
— Слышь, Студебекер. Курево то верни. — Сосед долговязого оказался не доволен изъятием своего имущества.
— Ты с кем так разговариваешь?! Ты ещё на свет из мамки не вылез, а я уже срок мотал. По тюрьмам чалился. У меня только на зону четыре ходки. — Выпустив синий дым в лицо соседу ухмыльнулся долговязый.
— Три. — Прервавшись встрял Скрипач.
— Чего!? — Долговязый мигом переключился.
— Вчера соловьём заливался. О трёх рассказывал.
— А, ты чё, сука, вздумал мои ходки считать! АААА!?
— Получается, за что бы ты не взялся, тебя… Хвать, за сраку и обосрался. За гнилым базаром не следишь. Может и мусоров не ты, а они тебя. На даже какой знатный сиделец… мля.
— Ты жид или аришка? — Не повёлся долговязый, смотря в упор на Скрипача.
— И то и другое.
— Значит, жид. — Сплюнул под ноги долговязый. — Давай, жидяра пархатая, отвечай. Обрезанный, …или нет.
— Может посмотришь? — Скрипач хлопнул себя по паху.
— Вынимай своё матовило. Жидяра поганый. Щя я тя обращу в твою веру. — Долговязый поднялся, подходя к Скрипачу.
Ссыкун заходил со спины, сжимая в руке что-то тонкое и очень острое.
— Видно тебя там мало отделали, я ща добавлю. Надолго запомнишь.
— Да ты же обосрался тля болотная. Портки, небось, сушил. Ручки-то коротки оказались, чтоб меня достать. — Скрипач сказал это стоя вплотную к долговязому.
— Аххх, ты, тварь! — Прорычал долговязый.
Ссыкун поднял руку, чтобы увеличить количество железа в организме Скрипача. За неё я его и схватил, разворачивая к себе. Тройкой быстрых ударов доламывая то, что не доломал стол. После, обеспечил ссыкуну десяток посещений уролога.
Скрипач со своим разделался в два счёта. Долговязый не ожидал, что кто-то со стороны вмешается. Закономерно отхватил. Я наклонился над ссыкуном, затем подошёл к пускающему кровавые пузыри долговязому. Оба скорее мертвы, чем живы, но небо ещё покоптят. Спрятав кастеты увидел протянутую ко мне руку.
— Думал зассышь. Языком-то чесать все горазды. — Скрипач ещё раз от души пнул лежащие тело.
Для наблюдавших со стороны за нашей скоротечной разборкой, это вполне привычное явление. Поняв, что всё уже закончилось, они уселись обратно. Кто-то одобрительно кивал, кто-то тихо поругивался мол: —«Чё. И это всё?!». Кто-то попытался задать вопрос: — «А из-за чего всё началось?» Но таких интересующихся не любят. Поэтому он быстро заткнулся. К пострадавшим никто и не подумал подойти.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Меня зовут Баракуда с одной «р». Но некоторые зовут просто, Уда. Теперь и ты можешь так звать.
— А я уже тебя по-другому для себя начал называть.
— И как же?
— Скрипач.
— Почему скрипач? — Как-то тупо спросил Уда.
— Потому что на гитаре хорошо играешь. — Пожал я руку. — Моё имя Филин.
Параллельно происходящим событиям.
Закутанная с плащ фигура быстро двигаясь через толпу новых жителей этого мира ступила в тень скрывающей селение от чужих взоров стелы, оказавшись в миг в окутанном тьмой полуразрушенном огромном зале. В этом месте нещадное время схлестнулось с монументальным строением разумных. Величественный двадцатиметровый купол сдался одним из первых, провалившись внутрь самого себя, открыв путь свету, дождю, ветру, мёртвой листве. На некогда роскошном чёрном мраморном полу вырос слой земли. Вездесущий и стойкий, к самым суровым условиям, вьюн упорно, сантиметр за сантиметром поглощал расписанные стены, цепляясь за малейшие неровности, скрывая под собой историю обитавшего здесь народа.
Массивные двери залов сгнили, оставив после себя ржавый, некогда оковывающий их металл. Одна из стен пала, открывая нечастым посетителям сад. Растущие там красивейшие цветы, требующие к себе исключительного ухода, были пожраны обычными сорняками. Колючие кустарники, славящийся своей способностью накапливать солнечный свет, а ночью отдавать его, создавая приятное голубоватое свечение, умерли. Высаженный из него герб правителей города, разросся до бесформенной колючей кляксы.
Деревья, посажанные для создания прохладной тени в летний зной и ублажения взора своим цветениям — одичали. Несдерживаемые ничем, они устремились вверх, бесцеремонно вламываясь в окна богато обставленных кабинетов, корнями взламывая пол, а листвой давая пищу зелени.
Фигура переступила с ноги на ногу, осматриваясь. Трудно сказать, было ли страшно этому человеку. Он явился сюда, ведомый верой в собственную избранность.
— Всё же я не разочаровался в тебе. — Прогремел голос, многократно отразившись от стен.
— Для меня это честь. Отказ был бы величайшим оскорблением. — Фигура упала на колени, говоря с тяжёлым придыханием.
— Можешь подняться. Я долго наблюдал за людьми. За вашими поступками, за вашим общением, за тем как вы выживаете. Огромный потенциал вашего вида закопан под грудой бесполезного мусора: чужих идей, представлений о сущем, пропитанный лицемерием морали. Я помогу очистится людям, помогу стать им теми, кем я их вижу. А ты станешь их поводырём. Поможешь ли ты мне в этом?
— Конечно.
— Я рад это слышать. В тебе есть сила. Сила влиять на умы, ведя их к спасению и избавлению. Я хочу, чтобы твоя сила проявилась полностью. Часть моей плоти поможет тебе в этом.
— П-п-повелитель… — Одними губами шепнула фигура.
— Молчи. Я избрал тебя. Теперь твой путь предопределён. Неси МОЁ имя людям!
В небе что-то сверкнуло. Сквозь разрушенный купол упала золотая искра, расплескавшись по земле. Медленно она начала собираться, перетекая словно ртуть, освещая всё вокруг золотым светом и постепенно собираясь в предмет. Такой простой, такой знакомый с детства, такой родной, всегда дарящий защиту и умиротворение в мятежной душе.
Фигура вновь упала на колени. Дрожащими руками поднимая его и прижимая к сердцу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Это ещё не всё. Теперь здесь развернётся битва за спасение людских душ. Тебе нужно стать частью этого мира. Дабы нести свет истины, карая огнём и мечом отступников.
— Склоняюсь перед вашей волей. — С самым глубочайшим почтением произнесла фигура.
— Тогда прими и этот дар.
Из-за камней поднялся шурд. Приближаясь к замершей фигуре, он не кричал, не размахивал оружием. Он спокойно шёл, смотря перед собой стеклянным взглядом. Из его пасти до самой груди тянулась нитка слюны. Более крупный, чем его собратья. Но он не кабальеро. В нём, несмотря на то, кто он, чувствовалось что-то…что-то аристократическое.
