Усмехаясь в ухоженную бородку, домовой бабки Петровны спросил:
— А не боишься, Елисеюшка, что выйдет, как намедни? Только сели на карточки да вслух сказали, а жизнь-то на тебе — уже и предсказанное торопит.
— Ах, чему быть — того не миновать… Раскладывай, Никодим.
Но прежде чем сесть за карточное гадание, домовые выпили ещё по чашке липового чаю, добрым словом помянув Лешего-лесовика, снабдившего их душистым цветом. А потом про карты вообще забыли — к великому возмущению Дормидонта Силыча. Тот, ещё только заслышав про гадание, принялся ожидать вестей на день грядущий. А тут — такой облом!.. Его поддержали и Глеб Семёнович с Линь Таем, залетевшие на кухню поинтересоваться, не видел ли кто купцова привидения.
— … В темноте тихонько ветерок вздохнул! — завопил из прихожей забывшийся в творческих муках Касьянушка.
— Ща он у меня вздохнёт! — мрачно пообещал Дормидонт Силыч, решительно направляясь к двери.
Бывший агент и китайчонок успели перехватить его и объяснить, что присутствие эмоционально-сентиментального привидения на гадании совсем не обязательно. Пусть лучше в прихожей орёт, чем…
— Вот ведь напасть какая, — расстроенно сказал Елисей и заторопился к Касьянушке. — Хозяину ведь спать не даст.
Все, в том числе и Никодим, протестующее взвыли.
— Раскладывайте ваши карты! — велел бывший агент. — А я товарищу сейчас пару ласковых скажу.
Любопытствующий Линь Тай упорхнул следом за старшим другом. Вернулись через минуты две, когда Никодим уже сосредоточенно изучал полученную комбинацию. Китайчонок фыркал от смеха в ладошки, и заинтригованный Дормидонт Силыч спросил у снисходительно улыбающегося Глеба Семёновича:
— Слышу — тихо вроде. Куда это вы его?
— На балкон. Мы ему сказали: поскольку он у нас божья птичка, то и должен распевать на воле, а не в темноте запертой клетки.
— Ишь, интеллигентно послали!
— Не скажите, Дормидонт Силыч, не скажите! Стишки-то у него неплохие для малограмотного выходят. Только он на балконе заголосил, один из домовых от компьютера оторвался да за ним побежал записывать. Дома, видите ли, младенец есть — будут теперь ему по ночам Касьянушкину колыбельную петь.
— Эвон как? — удивилось купцово привидение.
— Так… — задумчиво сказал Никодим — и все замолчали, затаив дыхание. — Так. Будут у нашего Лексей Григорьича сегодня… Ага… Вон оно как…
— Дык… — задумчиво сказал Елисей и вздохнул. — Дело-то какое сурьёзное. Как же иначе-то… Так, а тут что у нас?
Привидения переглянулись и поняли, что их желание едино: ещё одно "так" со стороны домовых — и в квартире начнётся третья мировая.
— Однеи разговоры… Нет, сначала дорога близкая, потом сердечно-деловой разговор…
— Что?! — в голос спросили Дормидонт Силыч и Глеб Семёнович. Снова переглянулись, и купцово привидение продолжило: — Рази ж бывает так, чтоб разговор и сердечный, и деловой был?
— Карты! — пожал плечами Елисей. — Так они говорят. Затем хозяин наш вернётся — дорога домой. И будет у него деловой разговор с большим деловым человеком и с чадами, да только в доме бубновой дамы.
— У нас, скорее всего, — прикинул Никодим, — у Петровны моей. И два чада, понятно, откуда. Большой человек — Егор Васильич приедет, небось. Так что, Елисей, не погнушайся гостеприимством нашим. От чистого сердца прошу.
— Благодарствую на добром слове, — степенно поклонился Елисей. — Придём, как не быть.
— А мы?! — возопили привидения. — Мы тоже хотим! Никодим, пусти погостевать — век благодарны будем! Мы ж тоже не чужие! Свои ведь!
Никодим махнул рукой.
— Будьте добреньки, пожалуйте. И Касьянушку прихватите, а то мало ли что… Начнёт потом нудеть — ввек не отвяжется.
— От кого не отвяжется Касьянушка? — хрипло спросили от двери. И откашлялись. — И вообще — что за собрание? Доброе утро, между прочим.
— Доброе, Лексей Григорьич!.. Доброго-доброго!..
— А хорошо — Касьянушки нет! — восхищённо сказал Дормидонт Силыч. — Ох, и наплакался он бы над вами, Лексей Григорьич!
— Си… — просипел Лёхин и снова откашлялся. — Синяки украшают мужчину.
— Ничего, — спокойно сказал Елисей. — Щас мы вам, Лексей Григорьич, синячки-то йодом помажем, чтоб, значит, украшеньица-то покрасившее стали, а потом, глядишь, и позавтракать можно будет.
— Не, сначала в ванну. А то я себя таким поросёнком ощущаю, ещё немного — и хрюкать начну.
Собрание вежливо посмеялось, а затем, содрогнувшись, проводило жалостливыми взглядами спину удалявшегося хозяина. Лёхин вышел в одних слаксах, босой и, кажется, сам не подозревал, насколько плачевно выглядит.
… Увидел в ванной, когда подошёл к раковине умыться. Потянулся к крану включить воду и привычно глянул в зеркало. До-олго смотрел. Морда бледная — "Это под электрическим светом!", серые глаза тяжёлые, в набрякших веках — "Ща сполоснусь холодной водой, этого не будет!", провёл пальцами по синякам и опухшим кровоподтёкам на груди и на животе — "Блинчики-оладушки! Разве мы их близко к себе подпускали?!"
… К десяти утра, вымывшийся, успокоенный, в чистой одежде, он сел за стол на кухне. Пришлось, правда, вскочить и помочь Елисею перенести тарелки и чашки.
— А Никодим где?
— У него своих забот полон рот, — отозвался Елисей. — Ты ешь-ешь, не отвлекайся, Лексей Григорьич. Дела тебе сегодня предстоят хоть и лёгонькие, но хлопотные.
— Да? И с чего, думаешь, начать надо?
— Со звонка в больницу. А то бы и съездить не мешало бы — к Вече-то.
— Съезжу обязательно.
— После обеда Егор Васильевич приехать обещался.
— Не жизнь, а сплошной праздник, — пробормотал Лёхин. — То сам в гости, то ко мне гости. Весело живём, Елисей, да?
— Ну, Егор-то Васильич к тебе, Лексей Григорьич, и не заглянет. У бабки Петровны сидеть будет.
— Логично. А потом… Потом — тихий, спокойный вечер.
— Э-э, — осторожно сказал домовой, — друзья-товарищи точно не собирались приходить?
— А кто их знает? — философски пожал плечами Лёхин. И засмеялся. — Ничего, мечтать не вредно!
Позавтракал спокойно, чтобы не огорчать Елисея. Зато и мысли привёл в порядок, сообразил, что в первую очередь делать и в какой последовательности. До обеда забежать в больницу к Вече, потом в кафе-кондитерскую. А после обеда всё уж как-нибудь утрясётся само собой помаленьку. Он взглянул в окно — солнечно! Чего ещё надо для счастья?.. С плеча что-то сонно проворчали прямо в ухо.
— Елисей, у нас зефир остался?
— Вот ещё — баловать проказника! — строго сказал домовой.
Но Шишик уже скатился на стол и шамкнул челюстями на Елисея. Лёхин, посмеиваясь, открыл дверь холодильника и вынул пакет со снежно-белой сладостью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
