Рейтинговые книги
Читем онлайн Плачь, Маргарита - Елена Съянова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99

Еще нет лагерей смерти и газовых камер, массовых расстрелов и разрушенных городов. Будущие пугала мира еще чисты! Они еще не совершили ничего страшного. Они, кажется, могут и остановиться. Нет. Все то зло, которое в будущем будет проявляться в чудовищных действиях, присутствует уже сейчас и здесь целиком. Уже существует эти две раздвоенности: первая — между искренней убежденностью, почти верой, и актерством, лицемерием, игрой на публику и вторая — между внешним миром, где любая коварная интрига допустима, и миром внутренним, «своим», где герои искренни, они любят и любят их. Бесы словно их отпускают.

Но речь не о том, что в одном «мире» (внешнем, общественном) фашисты — «плохие», а в другом (в семье, с близкими) — «хорошие»… В согласии с обыкновенной шизофренической раздвоенностью фашиста послушно раздваивается и взгляд писателя. Во «внешнем» для них мире фашисты привычны нам. Это фашисты-политики — такие, каких мы знаем по любому учебнику или исторической монографии. Этот привычный образ фашиста-политика решается, конечно, художественно, но он нисколько не противоречит уже известному нам.

Когда у Съяновой фашист действует в «частной жизни», меняется и метод, и фашист нам незнаком и нов. Тут уже не взгляд со стороны: писатель точно транслирует мысли и чувства своих героев, выступает медиумом, они говорят через нее. (Представляю, как это было для нее мучительно. Тоже своего рода одержимость.) И тут образец для любого исторического романа. Если он — об античности, разумеется, там должны действовать боги, о Средневековье — драконы и волшебники (потому что тех и других исторические персонажи реально «видели», жили среди них), если — о фашистах, то, конечно, должна присутствовать и их точка зрения, их мифы.

«Частная» жизнь фашиста проходит в женском мире, на острове женщин, куда он отправляется отдыхать. На этой параллельности, независимости двух сфер существования, на этом раздвоении жизни и отношений строится и роман, и разворачивается трагедия, которую читатель живо чувствует. Эта трагедия почти загадочна: как можно было существовать в этом постоянном разрыве и болезненном, но, кажется, незаметном для них противоречии? Как это вообще можно было выдержать?

Но зло, которое заклинают герои, не оставляет их и среди им близких, самых любимых, разрушает жизни, приносят несчастье. В романе «плачет» не одна Маргарита, но и все эти женщины — жены и сестры, их хор, подобный агривянкам у Еврипида: от почти соратницы Эльзы Гесс до погубленной Ангелики. Все они оплакивают то уходящих и оставляющих то мучающих их мужчин. Маргарита только наиболее независимая, самовластная в этом хоре, оттого и принадлежит ей центральная роль.

Писатель нашел удивительный и едва ли не единственный способ изобразить фашиста так, чтобы он выглядел как живой, противоречивый и привлекательный человек, оставаясь историческим злодеем.

Этот способ связан с устремленным на героя взглядом женщины — сестры, жены, любовницы… — влюбленного судии, очень пристрастного и строгого.

Второе раннее преступление фашиста — разрушение самого себя, понятно, что внутреннее, но и физическое, прямо телесное тоже. Герои постоянно корчатся от боли. Мы почти ощущаем, как разваливаются их тела. Любой гуманист, самого разного толка, может быть доволен, читая роман Съяновой. Пожалеть страдающего преступника — то, к чему мы после тысячелетия христианства, наверное, уже можем подняться.

Но доволен и тот, кто думает только о жертвах фашизма и ни на какое сочувствие преступнику не согласен. Фашиста не в будущем (о чем мы знаем и помним, читая роман) ждет наказание, не в предстоящей катастрофе и поражении или в суде и разной степени приговоре, он наказан уже здесь и сейчас, сразу и сполна — и никакой Нюрнберг с этим не может сравниться: его жизнь превращается в постоянный и неуклонно творящийся ад.

* * *

Этот ад, с «мильоном терзаний» моральных и физических, парадоксально более всего и привязывает героя, Гесса или Лея, Гитлера или Геббельса, к их борьбе и деятельности, которыми ад и вызван. Ад их в себе и держит. Психологически это очень понятно. Уже слишком много вытерпел герой и с каждым новым шагом терпит все больше. Это «вытерпленное» накапливается и, значит, крепнет связь с адом. Замкнутый круг. Неужели все бросить и все муки были зря? Чем больше мук, тем невыносимее мысль об этом «зря» и об этом «бросить».

Есть и другая сторона. Все эти муки и страдания, в которых никто не виноват, кроме самого героя, чаруют и сами по себе. Создается впечатление, что герой их к себе призывает. Чудовищные приступы болей и головокружений, накатывающие волны слабости, чередование болезненного возбуждения, как перед эпилептическим припадком, и депрессии… требуют невероятных сил. Кажется, что обыкновенный человек всего этого не выдержит. Все эти боли и припадки герою словно бы нужны, чтобы превратить его в страдающего полубога. Известный персонаж и популярный миф. За постоянно носимое в себе невероятное страдание, кажется, и любят съяновских фашистов их женщины, а не за ораторские или литературные способности.

В романе Елены Съяновой очень важна «авиационная» тема — и в следующих частях эпопеи она только усилится. Тема эта оправдана художественно еще более, чем исторически. «Летчик и самолет» как единое целое становится центральной метафорой в восприятии героями себя и мира.

Лей и Гесс, и правда, были летчиками. Присоединим к ним также Геринга. Три летчика в верхушке Третьего Рейха — это уже производит некоторое впечатление. Но этого, конечно, ничтожно мало, чтобы говорить о каких-то летательных, авиационных истоках немецкого фашизма. Можно, правда, вспомнить и почти стилизованную под летную эсэсовскую форму, и «птичку» как непременный ее атрибут, и очарованность небом — преувеличенную гордость авиацией. Но мы имеем дело с романом, и в романе особенная психология и своеобразный опыт летчика только объясняют отношение фашиста с миром и собой.

Летчики Рудольф Гесс или Роберт Лей были участниками Первой мировой войны и пережили немецкий позор. Они были унижены, но не запачканы — в прямом смысле: землей, кровью, как воевавшие в других родах войск. Взгляд летчика на войну — сверху Это сочетание общей со всеми униженности и не совсем обычной незапачканности формировало черту характера, необходимую «вождю». Эту черту можно назвать чувством собственного достоинства, а можно — самоуверенностью.

И летчик никогда не видит трупа врага (его врага). Те трупы, которые он может встретить, попав на землю и перемещаясь по ней, всегда убиты не им. Смерть людей для летчика — абстракция. Результат его деятельность, который он видит, — красивые расцветающие цветы пламени внизу (бомбардировщик) или дуэль по всем правилам искусства в воздухе (штурмовик). Но мертвое тело для него в любом случае находится в другом пространстве, чем то, где воюет он.

Абстрактность чужой смерти, ее безличность всегда будет сопровождать деятельность гитлеровского окружения. Как для летчика существует только объект или цель, так для Гиммлера, который никогда летчиком не был, будут только ведомости с цифрами.

Своеобразное одиночество летчика (сколько бы партнеров ни неслось рядом в воздухе), его произвольность (или иллюзия ее), самовластность, почти каприз… Он и его машина, которая выполняет по его воле любые фигуры и маневры. Образ легко переносится и применим. Пикирующая и наносящая удары машина — Германия, остальные страны — объекты и цели.

В пьесе Сартра «Затворники Альтоны» главный герой, бывший некогда «солдатом фюрера», восклицает: «Либо все виноваты, либо никто». Елена Съянова, кажется, больше склоняется к тому, что виноваты все. И мы должны чувствовать свою вину. Скорее всего, это «чувство вины» очищает.

Ответственность всех не делает «отдельную», «личную» вину меньше, но углубляет ее, придает ей роковые трагические черты. Совершенно ясно: действуй Роберт Лей с его обычными энергией, талантом и обаянием в другую эпоху — при Фридрихе Великом, письма которого станут в следующем романе Елены Съяновой любимым чтением Гесса, или при «великом» Бисмарке — и в учебниках истории нашлось бы несколько страниц для описания достойной удивления деятельности Роберта Лея. Но он попал в другое время и стал преступником. То же самое и с Гессом. Весьма вероятно, что в 20-е годы, когда оба связали свою судьбу с национал-социализмом, и в Германии выбор перед ними стоял очень простой: либо остаться в стороне от истории, вести тихую добропорядочную жизнь, пересидеть, что для таких людей было немыслимо, либо творить фашизм. Была, правда, еще одна возможность: коммунизм. Но представить невозможно среди коммунистов Гесса или Лея, с их внутренней раздробленностью, лицедейством, нервозностью, беспокойной торопливостью, снобизмом. Лагерей уничтожения или медицинских экспериментов над неполноценными никто предвидеть еще не мог.

1 ... 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Плачь, Маргарита - Елена Съянова бесплатно.
Похожие на Плачь, Маргарита - Елена Съянова книги

Оставить комментарий