– Господин Ибелиус, – сказал Локк, когда лекарь в тысячный, наверное, раз принялся щупать у него пульс, – мы с вами примерно одного роста и телосложения. У вас, случайно, не найдется приличного камзола? А также бриджей, жилета и прочих предметов одежды, подобающих благопорядочному человеку?
– Ах, были у меня такие вещи, и вполне добротные… но боюсь, Жан еще не сообщил вам…
– Ибелиус сейчас живет с нами, – сказал Жан. – В одной из соседних комнат.
– Собственные мои комнаты, где я занимался врачебной практикой… – Ибелиус нахмурился, и Локку показалось, что стекла его очков слегка затуманились. – Они сгорели на следующее утро после прихода капы Разы к власти. Всех, кто состоял в родстве с убитыми людьми Барсави… всех нас просто выживают из Каморра! Уже произошло несколько убийств. Пока еще я могу выходить в город, соблюдая известную осторожность, но… я лишился почти всего своего имущества, в том числе и какого-никакого гардероба. И пациентов! И бесценных книг! Вот еще одна причина, почему я страстно желаю Разе всяческого зла.
– Проклятье! – с досадой произнес Локк. – Господин Ибелиус, вы не оставите нас с Жаном наедине на пару минут? Нам нужно обсудить одно дело чрезвычайной секретности. Приношу вам свои извинения.
– Не стоит извиняться, сударь, я все понимаю. – Ибелиус встал и отряхнул штукатурную пыль с одежды. – Пойду посижу снаружи, пока не позовете. Ночной воздух улучшит работу кровеносных сосудов и поспособствует притоку уравновешенных телесных соков.
Когда он удалился, Локк взъерошил пальцами сальные волосы и испустил протяжный стон:
– О-ох… я бы не отказался от ванны, но сейчас с радостью согласился бы и просто постоять полчасика под дождем. Жан, для войны с Разой нам требуются средства. Чертов ублюдок присвоил наши сорок пять тысяч, и мы сидим здесь с десятью кронами в кармане. Нам необходимо возобновить наше предприятие с доном Сальварой, но боюсь, все пошло прахом, поскольку я уже четыре дня у него не показывался и никак не давал о себе знать.
– Это вряд ли, – улыбнулся Жан. – Пока ты лежал в беспамятстве, я потратился на письменные принадлежности и чернила. Отправил с посыльным записку супругам Сальвара от имени Грауманна. В ней сообщалось, что в ближайшие несколько дней ты будешь занят одним крайне деликатным делом и, возможно, не найдешь времени для визита к ним.
– Правда? – Локк уставился на друга с ошарашенным видом человека, которого привели к виселице для того лишь, чтобы в последнюю минуту извиниться перед ним и вручить мешок золота. – Ты и впрямь сделал это? Да благословят тебя боги, Жан! Я бы тебя расцеловал, не будь ты такой же чумазый, как я сам.
Охваченный возбуждением, Локк принялся бегать по комнате – ну или, во всяком случае, ходить-взад вперед со всей резвостью, на какую были способны его ноги, все еще дрожащие от слабости. Вот он – прячется в какой-то поганой дыре, внезапно лишенный всех преимуществ, к которым привык за многие годы! У него не осталось ничего – ни стеклянного подземелья, ни хранилища с деньгами, ни гардеробной, ни гримировального сундука… ни шайки. Все, все отнял проклятый Раза.
Вместе с деньгами пропал и объемистый пакет с бумагами и ключами, завернутый в промасленную ткань. В бумагах содержались данные о счетах, открытых в банкирском доме Мераджо на имя Лукаса Фервайта, Эванте Эккари и всех прочих вымышленных лиц, под именами которых Благородные Канальи на протяжении многих лет сотрудничали с Мераджо. На счетах оставалось в общей сложности несколько тысяч крон, но без документов их из банка не забрать. В пакете лежали также ключи от Бушпритового номера гостиницы «Фрегат», где в кедровом платяном шкафу хранилась одежда Лукаса Фервайта… за прочной дверью с хитроумным шестеренчатым замком, который нипочем не вскрыть не то что Локку, но и самому искусному взломщику.
– Черт! – в отчаянии проговорил Локк. – Куда ни кинь, всюду клин. Нам позарез нужны деньги, и Сальвара готов дать их нам, но не могу же я явиться к нему в таком виде. Мне требуется приличное платье, розовое масло для волос, разные сопутствующие мелочи. Фервайт должен выглядеть, как Фервайт, – но как я преображусь в него, имея на руках жалкие десять крон?
Действительно, общая стоимость костюма и галантерейных мелочей, которые Локк носил в образе вадранского торговца, доходила до сорока полных крон – такую сумму в два счета не соберешь, обчищая карманы на улицах. Вдобавок заведения немногочисленных портных, способных удовлетворить утонченному вкусу, были неприступными, как крепости, и находились в богатых кварталах, где желтокурточники рыщут не взводами, а целыми батальонами.
– Вот же досада! Просто руки опускаются, – сокрушался Локк. – Все упирается в одежду. Одежда, одежда… Даже смешно – всего лишь какие-то несчастные тряпки, а без них никуда.
– Но у нас все-таки есть десять крон, – заметил Жан. – На питание нам и одного серебряка надолго хватит.
– Да, это все же лучше, чем ничего…
Локк тяжело уселся на соломенный тюфяк и подпер кулаками подбородок. Уголки рта у него опустились, брови сдвинулись, и лицо приняло мрачно-сосредоточенное выражение, знакомое Жану еще с детства. Через несколько минут Локк вздохнул и поднял глаза на друга:
– Ладно, завтра возьму семь или восемь крон и отправлюсь в город – если достанет сил, конечно.
– В город? У тебя есть план?
– Нет. Ничего даже близко похожего. Ни одной толковой мысли в голову не лезет. – Локк слабо усмехнулся. – Но ведь именно так и рождались все лучшие мои планы, верно? Главное – найти какую-нибудь отправную точку, а уж дальше за мной дело не станет.
Интерлюдия
Заклинатели Белого Железа
В Каморре говорят, что разница между честным и нечестным дельцом состоит в том, что честный делец, разорив человека, имеет любезность не перерезать ему глотку напоследок.
Подобные высказывания несколько вредят репутации обитателей улицы Златохватов – торговцев, перекупщиков и ростовщиков, чьи усилия помогли поднять из руин Теринской империи не только Каморр, но все до единого города-государства и обеспечить пышное процветание… отдельных счастливых слоев теринского населения.
От размаха дел, которыми ворочают на улице Златохватов, у простого лавочника голова пошла бы кругом. Бывает, какой-нибудь купец в Каморре передвинет пару костяшек на счетах – и уже на следующий день запечатанные секретные бумаги отправляются в Лашен, откуда в скорейшем времени четыре галеона с тремястами душами на борту отплывают к самому северному порту Эмберлена, нагруженные всевозможным богатым товаром. Каждое утро сотни торговых караванов по всему континенту пускаются в путь или прибывают к месту назначения, согласно предписаниям и указаниям хорошо одетых людей, которые плетут коммерческие сети протяженностью в тысячи миль, попивая чай в задних комнатах деловых контор.
Но есть еще разбойничьи шайки, которым заранее сообщают, где и когда устроить засаду, чтобы караван того или иного купца бесследно пропал по пути из одного города в другой. Есть келейные переговоры без протоколов и большие деньги, что переходят из рук в руки, минуя всякие учетные ведомости. Есть наемные убийцы, черные алхимики и секретные соглашения, заключенные с преступными сообществами. Ростовщичество, мошенничество и внутренние спекуляции. Сотни тайных денежных махинаций, столь сложных и хитроумных, что для них еще и названий не придумано, искусных манипуляций с деньгами и документами, столь изощренных и коварных, что даже вольнонаемные маги низко склонили бы голову перед изобретателями оных.
Из всего этого и складывается торговля. А в Каморре, когда заходит речь о честной или нечестной коммерческой практике, о торговой деятельности самого широкого размаха, на ум всякому человеку прежде всего приходит одно имя: Мераджо.
Джанкана Мераджо – седьмой в своем знаменитом роду. Его семья владела и управляла банкирским домом на протяжении двух с половиной столетий. Но урожденное имя, в общем-то, значения не имеет – достаточно просто сказать: Мераджо из банкирского дома Мераджо. Эта фамилия давно стала обозначением должности.
Семья Мераджо приобрела начальное состояние благодаря внезапной смерти герцога Страволи Каморрского, скончавшегося от болотной лихорадки во время государственного визита в Тал-Веррар. Николия Мераджо, капитан быстроходного торгового брига, первой вернулась в Каморр с известием о смерти герцога и тотчас потратила все свои сбережения до последнего медяка, чтобы скупить все запасы черного крепа в городе. Затем она перепродала ткань по грабительским ценам представителям власти, желавшим провести похороны со всеми подобающими траурными почестями, а часть вырученной прибыли вложила в покупку небольшой кофейни на приканальной улице, которая впоследствии получила название (во многом по милости ее семейства) улицы Златохватов.
