— Вы словно оборотень… Как я могу верить вам, если у вас столько лиц?
— Вам ничего другого не остается, пастор. И вы поедете в Швейцарию хотя бы для того, чтобы спасти жизнь своих близких. Или нет?
— Да. Я поеду. Чтобы спасти им жизнь.
— Отчего вы не спрашиваете, что вам придется делать в Швейцарии? Вы откажетесь ехать туда, если я поручу вам взорвать кирху, не так ли?
— Вы умный человек. Вы, вероятно, точно рассчитали, что в моих силах и что выше моих сил…
— Правильно. Вам жаль Германию?
— Мне жаль немцев.
— Хорошо. Кажется ли вам, что мир — не медля ни минуты — это выход для немцев?
— Это выход для Германии…
— Софистика, пастор, софистика. Это выход для немцев, для Германии, для человечества. Нам погибать не страшно — мы отжили свое, и потом, мы одинокие стареющие мужчины. А дети?
— Я слушаю вас.
— Кого вы сможете найти в Швейцарии из ваших коллег по движению пацифистов?
— Диктатуре понадобились пацифисты?
— Нет, диктатуре не нужны пацифисты. Они нужны тем, кто трезво оценивает момент, понимая, что каждый новый день войны — это новые жертвы, причем бессмысленные.
— Гитлер пойдет на переговоры?
— Гитлер на переговоры не пойдет. На переговоры пойдут иные люди. Но это преждевременный разговор. Сначала мне нужно иметь гарантии, что вы свяжетесь там с людьми, которые обладают достаточным весом. Нужны люди, которые смогут помочь вам вступить в переговоры с представителями западных держав. Кто может помочь вам в этом?
Пастор пожал плечами:
— Фигура президента Швейцарской Республики вас устроит?
— Нет. Это официальные каналы. Это несерьезно. Я имею в виду деятелей церкви, которые имеют вес в мире.
— Все деятели церкви имеют вес в этом мире, — сказал пастор, но, увидев, как снова дрогнуло лицо Штирлица, быстро добавил: — У меня там много друзей. Было бы наивностью с моей стороны обещать что-либо, но я думаю, мне удастся обсудить этот вопрос с серьезными людьми. Брюнинг, например… Его уважают… Однако меня будут спрашивать, кого я представляю.
— Немцев, — коротко ответил Штирлиц. — Если вас спросят, кто конкретно намерен вести переговоры, вы спросите: «А кто конкретно поведет их со стороны Запада?» Но это через связь, которую я вам дам…
— Через что? — не понял пастор.
Штирлиц улыбнулся и пояснил:
— Все детали мы еще оговорим. Пока нам важна принципиальная договоренность.
— А где гарантия, что сестра и ее дети не попадут на виселицу?
— Я освободил вас из тюрьмы?
— Да.
— Как вы думаете, это было легко?
— Думаю, что нет.
— Как вы думаете, имея на руках запись вашего разговора с провокатором, мог бы я послать вас в печь?
— Бесспорно.
— Вот я вам и ответил. Ваша сестра будет в безопасности. До тех пор, естественно, пока вы будете делать то, что вам предписывает долг человека, скорбящего о немцах.
— Вы угрожаете мне?
— Я предупреждаю вас. Если вы поведете себя иначе, я ничего не смогу сделать для того, чтобы спасти вас и вашу сестру.
— Когда все это должно произойти?
— Скоро. И последнее: кто бы ни спросил вас о нашем разговоре…
— Я стану молчать.
— Даже если вас будут спрашивать об этом под пыткой?
— Я буду молчать.
— Хочу вам верить…
— Кто из нас двоих сейчас больше рискует?
— Как вам кажется?
— Мне кажется, что больше рискуете вы.
— Правильно.
— Вы искренни в желании найти мир для немцев?
— Да.
— Вы недавно пришли к этой мысли: дать мир людям?
— Да как вам сказать, — ответил Штирлиц, — трудно ответить до конца честно, пастор. И чем честнее я отвечу, тем большим лжецом, право слово, могу вам показаться.
— В чем будет состоять моя миссия более конкретно? Я ведь не умею воровать документы и стрелять из-за угла…
— Во-первых, — усмехнулся Штирлиц, — этому недолго научиться. А во-вторых, я не требую от вас умения стрелять из-за угла. Вы скажете своим друзьям, что Гиммлер через такого-то или такого-то своего представителя — имя я вам назову позже — провоцирует Запад. Вы объясните, что этот или тот человек Гиммлера не может хотеть мира, вы докажете своим друзьям, что этот человек — провокатор, лишенный веса и уважения даже в СС. Вы скажете, что вести переговоры с таким человеком — не только глупо, но и смешно. Вы еще раз повторите им, что это безумие — идти на переговоры с СС, с Гиммлером, что переговоры надо вести с иными людьми, и назовете им серьезные имена сильных и умных людей. Но это — после.
Перед тем как уйти, он спросил:
— Кроме вашей прислуги, в доме никого нет?
— Прислуги тоже нет дома, она уехала к родным в деревню.
— Можно осмотреть дом?
— Пожалуйста…
Штирлиц поднялся на второй этаж и посмотрел из-за занавески на улицу: центральная аллея маленького городка просматривалась отсюда вся. На аллее никого не было.
Через полчаса Штирлиц приехал в бар «Мехико»: там он назначил встречу своему агенту, работавшему по вопросам сохранения тайны «оружия возмездия». Штирлиц хотел порадовать шефа гестапо — пусть завтра послушает разговор. Это будет хороший разговор умного нацистского разведчика с умным нацистским ученым: после ареста гестаповцами специалиста по атомной физике Рунге Штирлиц не забывал время от времени подстраховывать себя — и не как-нибудь, а обстоятельно и всесторонне.
8.3.1945 (09 часов 32 минуты)
— Доброе утро, фрау Кин. Как наши дела? Что маленький?
— Спасибо, мой господин. Теперь он начал покрикивать, и я успокоилась. Я боялась, что из-за моей контузии у него что-то с голосом. Врачи осмотрели его: вроде бы все в порядке.
— Ну и слава богу! Бедные дети… Такие страдания для малюток, только-только вступающих в мир! В этот грозный мир… А у меня для вас новости.
— Хорошие?
— В наше время все новости дурные, но для вас они скорее хорошие.
— Спасибо, — откликнулась Кэт. — Я никогда не забуду вашей доброты.
— Скажите, пожалуйста, как ваша головная боль?
— Уже лучше. Во всяком случае, головокружение проходит, и нет этих изнуряющих приступов обморочной дурноты.
— Это симптомы сотрясения мозга.
— Да. Если бы не моя грива — мальчика не было б вовсе. Грива приняла на себя первый удар той стальной балки.
— У вас не грива. У вас роскошные волосы. Я любовался ими в первое свое посещение. Вы пользовались какими-нибудь особыми шампунями?
— Да. Дядя присылал нам из Швеции иранскую хну и хорошие американские шампуни.
Кэт все поняла. Она перебрала в памяти вопросы, которые задавал ей «господин из страховой компании». Версия дяди из Стокгольма была надежной и проверенной. Она придумала несколько версий по поводу чемодана. Она знала, что это — самый трудный вопрос, которого она постарается сегодня избежать, сказавшись совсем больной. Она решила посмотреть «страхового агента» в деле. Шведский дядя — самое легкое. Пусть это будет обоюдным экзаменом. Главное — начать первой, посмотреть, как он поведет себя.
— Кстати, о вашем дядюшке. У него есть телефон в Стокгольме?
— Муж никогда не звонил туда.
Она еще не верила в то, что Эрвина больше нет. Она попросту не могла поверить в это. После первой истерики, когда она молча билась в рыданиях, старая санитарка сказала:
— Не надо, миленькая. У меня так было с сыном. Тоже думали, что погиб, а он лежал в госпитале. А сейчас прыгает без ноги, но — дома, в армию его не взяли, значит будет жить.
Кэт захотелось сразу же, немедля переслать записку Штирлицу с просьбой узнать, что с Эрвином, но она понимала, что делать этого никак нельзя, хотя без связи со Штирлицем ей не обойтись. Поэтому она приказывала себе думать о том, как умно связаться со Штирлицем, который найдет Эрвина в госпитале, и все будет хорошо, и маленький будет гулять с Эрвином по Москве, когда все это кончится, и настанет теплое бабье лето с золотыми паутинками в воздухе, и березы будут желтые-желтые, высокие, чистые…
— Фирма, — продолжал человек, — поможет получить телефонный разговор с дядей, как только врачи позволят вам встать. Знаете, эти шведы — нейтралы, они богаты, и долг дяди — помочь вам. Вы дадите ему послушать в трубку, как кричит маленький, и его сердце дрогнет. Теперь вот что… Я договорился с руководством нашей компании, что мы выдадим вам первое пособие на этих днях, не дожидаясь общей перепроверки суммы вашей страховки. Но нам необходимы имена двух гарантов.
— Кого?
— Двух людей, которые бы гарантировали… простите меня, но я всего-навсего чиновник, не сердитесь, — которые бы подтвердили вашу честность. Еще раз прошу понять меня верно…
— Ну, кто же станет давать такую гарантию?
— Неужели у вас нет друзей?
— Таких? Нет, таких нет.
— Ну, хорошо. Знакомые-то у вас есть? Просто знакомые, которые подтвердили бы нам, что знали вашего мужа.
