Джосс кивнула и, оглянувшись, посмотрела на Люка.
– Ты хочешь пойти со мной или погуляешь на улице?
– Не глупи. – Он шагнул в подъезд вслед за женой. – Конечно, я хочу пойти с тобой.
Выкованная из железа кабина лифта – маленькая, ажурная и устрашающая – ползла на третий этаж невероятно медленно. Открыв тяжелую дверь кабины, Люк и Джосс оказались на чисто вымытой абсолютно пустой лестничной площадке. Дверь открыли лишь через несколько минут. Поль Девиль, а это был, как догадалась Джосс, именно он, оказался мужчиной в возрасте около восьмидесяти лет, высоким, седовласым, удивительно хорошо сохранившимся и полным шарма. На лице его немедленно появилась приветливая улыбка.
– Мсье, мадам? – Он вопросительно посмотрел сначала на Люка, потом на Джосс.
Джосс глубоко вздохнула.
– Мсье Девиль? Вы говорите по-английски?
Улыбка стала еще шире.
– Конечно.
Он был одет в рубашку с расстегнутым воротником и толстый шерстяной свитер. На рукавах красовались пятна краски.
– Мсье, я – дочь Лауры. – Она с напряженным вниманием всмотрелась в его лицо, внутренне ожидая резкой отповеди, но на лице старого художника, последовательно сменяя друг друга, появились выражения потрясения, изумления и восторга.
– Джоселин?
Он знал ее имя.
Лицо Джосс расплылось в улыбке облегчения. Она кивнула и подтвердила:
– Джоселин.
– О, mа chérie! – Он прижал ее к себе и расцеловал в обе щеки. – Наконец-то. О, как долго мы – Лаура и я – ждали этого момента! – Он внезапно отстранился. – Вы знали – простите мою бестактность, – что она умерла?
Джосс кивнула.
Он повторил ее движение, потом порывисто сжал ее руку.
– Прошу вас, входите, входите. Это ваш муж, не так ли? – Он отпустил Джосс и сердечно пожал руку Люка.
Джосс еще раз кивнула.
– Мы просим прощения за то, что явились без предупреждения.
– Это неважно, главное, что вы наконец приехали! Входите же, я приготовлю кофе. Хотя нет, по такому случаю требуется нечто лучшее. Что-нибудь особенное, чтобы отпраздновать такое событие. Садитесь, садитесь.
Он провел гостей в огромную студию. Стены первого этажа были увешаны картинами. Возле большого окна стояли два мольберта с холстами; отгороженное мольбертами пространство служило маленькой гостиной: три удобных кресла, прикрытых шерстяными чехлами, кофейный столик, телевизор. Все остальное пространство завалено книгами и бумагами. Место одной стены почти целиком занимала лестница, ведущая на галерею второго этажа, где, наверное, находилась и спальня. Старик скрылся на кухне. Пока Джосс и Люк в немом восторге рассматривали буйство красок на холсте, он вернулся, неся с собой бутылку вина и три бокала.
– Voilá! Нам с вами есть за что выпить. – С этими словами он поставил поднос на столик перед креслами. – Ну что, вы видели портреты вашей мамы? Вот и вот.
Их было несколько. Громадные, отражающие стиль художника полотна, отличавшиеся крупными мазками ярких красок, – чистые эмоции, тепло и лучистая энергия, и в то же время удивительная способность схватить самое существенное в образе хрупкой женщины, изображенной на портретах. Волосы – на двух портретах они были темными, с несколькими выделявшимися белыми прядями, на последнем – седые, окончательно побелевшие, растрепанные цыганские волосы. На всех портретах мать была запечатлена закутанной в пестрые шали, но кожа отличалась матовой прозрачной белизной английской аристократки; глаза дразнили, но оставались при этом задумчивыми и исполненными печали. Джосс долго стояла перед этим портретом.
– Я написал его после того, как мы узнали, что она больна. – Поль встал за спиной Джосс. – Она была на двадцать лет моложе меня. Какая жестокость, что она покинула этот мир так скоро после того, как мы обрели друг друга.
– Вы расскажете мне о ней? – Глаза Джосс наполнились слезами.
– Конечно. – Он взял гостью под руку и подвел к креслу. – Садитесь. Я налью вам вина, а потом расскажу все, что вы захотите узнать. – Он начал разливать вино. – Вы, конечно, отыскали Белхеддон и поселились там, – говоря, он не отрывал взгляд от бокалов.
Джосс кивнула.
– Только поэтому я знала, где искать вас. – Она взяла бокал. – Вы бывали там? – Она снова взглянула на портрет.
Он кивнул, протянул Люку его бокал, потом сел сам, вытянув вперед длинные ноги, обтянутые джинсами.
– Вы довольны своим наследством? – Вопрос был задан нарочито небрежно. Художник невозмутимо пригубил вино.
Джосс пожала плечами.
– С ним не все гладко.
Поль медленно наклонил голову.
– В старых домах всегда не все гладко.
– Почему? – Джосс отвела взгляд от картины и посмотрела в глаза Поля. – Почему она оставила мне этот дом, хотя сама панически боялась в нем жить? Почему, если она знала, что в нем опасно находиться? Я не могу этого понять.
Поль некоторое время смотрел в глаза Джосс, потом поставил бокал на стол. Пожав плечами, он неловко поднялся на ноги и подошел к громадному окну. Небо немного прояснилось, и осенний день перестал быть свинцово-тяжелым. Скупые солнечные лучи легли светлыми полосами на крыши окрестных домов. Стоя спиной к Джосс, Поль сунул руки в карманы джинсов и ссутулил плечи.
– Она очень сильно страдала и мучилась, Джоселин. Душа ее буквально рвалась на части. Я знал ее около десяти лет. Мы встретились через много лет после смерти вашего отца. Конечно, она рассказала мне о вас и о ваших братьях. Она вообще много об этом говорила. – Он задумчиво оглядел крыши домов, потом поднял глаза к небу, словно этот взгляд мог оживить прошлое.
– Я просил ее выйти за меня замуж, – продолжал Поль, – но она отказалась. Она была пленницей дома. – В голосе художника явственно слышались горькие нотки. – Она ненавидела его, но она и любила его.
Он надолго замолчал.
– Вы, конечно, спрашивали себя: почему она отказалась от вас? – Задавая этот вопрос, Поль продолжал стоять спиной к Джосс.
Джосс кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Поль принял ее молчание за утвердительный ответ.
– Я не знал ее в те времена, и лишь в малой степени могу представить себе ту боль, которую она испытала после смерти вашего отца. Она обожала его всю оставшуюся жизнь. – Он улыбнулся самоуничижительной улыбкой. – Я был для нее самым лучшим из вторых. Но даже тогда я не мог представить себе, как могла она отказаться от вас – звена, связывавшего ее с памятью о столь горячо любимом муже, – и отдать вас чужим людям. Всего один или два раза она пыталась что-то мне объяснить, но все же она не допускала никого, в том числе и меня, в ту часть своей жизни. Думаю, – он помолчал, подыскивая подходящие слова, – думаю, она чувствовала, что если вы останетесь в Белхеддоне, то с вами может случиться то же, что и с мальчиками. Так что единственной причиной, заставившей ее оставить любимое дитя на попечении чужих людей, было желание спасти вам жизнь. – Он обернулся и сделал энергичный выразительный жест. – Не сердитесь на нее, Джоселин. Она сделала это, чтобы спасти вас. Ее поступок принес ей одно лишь несчастье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
