И только потом, позже, когда я немного приду в себя, начинаю понимать — да, психолог, безусловно прав. Все вы правы насчет моей личности — она именно такая грязная и плохая и есть. Но вот почему я ушел из Ликея… конечно, вам трудно подобрать другое объяснение, и вы объясняете это именно этими моими грехами, этой моей внутренней грязью. Причем вы даже благородно замечаете, что это не моя грязь, что это все от дьявола, а сам я — Бессмертный Дух… короче говоря, это дьявол подтолкнул меня к тому, чтобы уйти из Ликея. И действительно, с вашей точки зрения другого объяснения моему поступку нет. Потому что это же нужно, чтобы к человеку пришел Христос. Живой. Чтобы человек его почувствовал — только тогда он сможет понять другого, который тоже это почувствовал когда-то. Услышал этот Зов, ощутил эту Благодать. А грехи — они остаются, не может человек мгновенно от всего очиститься… я изменился, конечно, изменился, но все равно очень много грехов еще осталось. Сейчас мне легко об этом говорить, а когда обследование… Вот после Нового Года опять мне идти. Я уже сейчас об этом с ужасом думаю.
Я у батюшки спрашивал, может, не надо мне пилотом быть, смириться… на простую работу меня возьмут и без этих обследований. Ведь это же плохо — муть со дна души поднимать. Ты думаешь, у нас исповедь… так ведь на исповеди ты просто свои грехи перечисляешь, ты не анализируешь, не разжевываешь их. И тебе они отпускаются, ты после этого обновленный, совсем другой человек. Но как бы мне тяжело ни было, все равно без неба тоже… еще хуже будет. Однако я подумал, что если это против воли Церкви, то в принципе, я готов отказаться от полетов. Но батюшка сказал, что я должен работать пилотом и делать то, что мне скажут, принимать это, понимаешь? Однако принимать — это значит, спокойно относиться к этим обследованиям, не бояться, к психологу отнестись с любовью… это у меня пока не получается. Впрочем, без Божьей помощи вообще никогда ничего не получится.
Ну вот, а в целом… ты говоришь, тебе жалко меня стало. Да нет, неправильно это. Иногда просыпается мимолетное сожаление о прошлых временах… особенно жаль «Фокса», так бы хотелось снова его в воздух поднять. О Космосе, об утраченных возможностях тоже как подумаешь — сердце защемит. Но поверь, я столько приобрел взамен, такое сокровище — ничего другого просто и не нужно… А теперь вот еще с Леной познакомился. Я даже не знаю, за что мне такое сокровище досталось… мне кажется, я ее недостоин. Сейчас особенно кажется. Ты прости, Джейн, что так все получилось. Это моя вина. Я, честно говоря, даже не знаю, что делать дальше. Но вот сейчас рассказал тебе все, и почему-то на душе как будто стало легче… пусть я плохой, но Лена на самом деле меня любит. Не знаю, за что, но почему-то любит. Я не могу ее обмануть, не могу ей боль причинить… гадость я сделал, страшную гадость. И тебе вот, наверное, сейчас боль причиняю. Не знаю, может, простишь и ты меня когда-нибудь…
Глава 9
Выход
Джейн сидела у печки, опустив голову, бессмысленно ворошила кочергой горящие угли. Она не смотрела на Алексея…
— Тяжело? — спросил он, не выдержав паузы.
— Ничего, — тихо ответила Джейн. Алексей подошел к ней, сел рядом, но чуть отстранившись.
— Прости меня, — повторил он, — знаю, что я козел… Джейн. Я не могу… ты хорошая. Но я не могу с тобой. Я не свободен. Прости.
Джейн посмотрела на него. Глаза ее налились влажным блеском.
— Алекс… я…
Она закрыла лицо руками.
— Спасибо, что рассказал, — голос ее прерывался, — За откровенность… спасибо. Я не должна была так поступать. Я вовсе не хотела… получилось, что я будто тебя соблазнила.
— Мы оба ликеиды, — ответил Алексей, — Мы развращены всей нашей жизнью. Мы не могли поступить иначе. Для нас ведь секс — что-то настолько простое и естественное… Джейн, я прошу тебя… мы можем быть друзьями. Я знаю, ты хорошая, чистая, ты можешь все понять.
Джейн вдруг зарыдала — как вчера, уткнулась лицом в половик. Алексей больше не прикасался к ней, сидел рядом и лишь повторял беспомощно: «прости… ну прости».
Наконец девушка перестала плакать, села, растерла ладонями покрасневшее лицо.
— Тебе не за что извиняться… Это моя вина. Но я тоже… я не могла… ты знаешь, я не совсем поняла все то, что ты рассказывал. И я не согласна с этим. Насчет Ликея, и так далее… ты неправ. Хотя с тобой ужасно поступили, ведь ты не сделал ничего плохого. Но ты тоже неправ, что осуждаешь Ликей, всю философию Ликея — это же совершенно не так. Но в чем-то я тебя понимаю… то, что ты стал слабым, научился плакать. Я недавно тоже это ощутила. Я стала такой слабой, когда в тебя влюбилась… я перестала быть ликеидой. Я все время была в отчаянии и не знала, что делать. Наконец мне помогли… тоже психолог. Мне помогли, и я решила быть сильной… а тут оказалась с тобой наедине, и не выдержала. Не смогла больше быть сильной. Я должна была думать о тебе, а подумала… да ни о чем я не подумала. Вдруг эта любовь дурацкая вылезла, и вот я тебе все сказала…
— Любовь не дурацкая, — сказал Алексей, — это ничего, Джейн… это все хорошо. Это пройдет у тебя.
Джейн кивнула.
— Да… я знаю… я ничего, не думай. Я не претендую. Ты женись на Лене… Я просто дура. И пойдем уже… погода хорошая.
Они взяли немного сухарей, оделись и двинулись дальше.
Пурга совершенно стихла. Небо сияло голубизной над верхушками сосен. Снега за ночь прибавилось, идти теперь было тяжеловато. Но от ходьбы мрачное настроение постепенно рассеивалось. Алексей даже улыбался безотчетно, и тут же пугался своей улыбки — ничего себе, уже все себе простил?! Ведь только что такой грех совершил… Но он уже знал, что прощен, уже знал. Пока рассказывал Джейн свою жизнь — уже понял это. Он никогда больше не повторит такого, он будет внимателен к искушениям. И батюшке, конечно, придется рассказать, а там уже — поступать, как велено. Но вряд ли батюшка благословит рассказать Лене обо всем. Не стоит ее тревожить… Ведь этот случай просто не будет иметь никаких последствий. Правда, Джейн… Общаться ли с ней дальше, как с приятельницей — об этом тоже лучше батюшку спросить. Но даже если общаться… ну, несколько лет, потом ее Миссия кончится, она уедет. Да и при Лене он никогда… Теперь он уже знает, чего опасаться.
Алексей теперь очень хорошо и четко понимал, что привело его к греху. Вначале — самолет… Для него самолет — это искушение, он чувствует себя слишком уверенно, в нем просыпается ликеид, всемогущий, не нуждающийся в Боге. И эта диверсия — он радовался тому, что так вовремя успел заметить пламя и отреагировать. Обычный человек, не профессионал, взорвался бы вместе с самолетом. И этот поход по заснеженному лесу, так напоминающий Путь Воина, пройденный когда-то. И эта естественная, вновь проснувшаяся легкость отношений с женщинами… когда-то это было так естественно для него — приласкать потянувшуюся к нему душу. Он любил Динку, но позволял себе все, ему даже в голову не приходило, что это плохо — разве Динке это мешало, приносило какой-то вред? И вот так он смог забыть заповедь, забыть Лену с ее чистотой, главное — забыть Христа… и после этого он впал в отчаяние, казалось, простить этот грех невозможно. Но ведь он грешен по природе, значит, никуда не денешься — встаешь и идешь дальше, но больше уже этого греха не повторишь. Алексей повторял про себя «Господи, помилуй» — сотни, тысячи раз, в такт ходьбе. Иногда, искоса взглядывал на Джейн. Девушка казалась спокойной, разве что лицо какое-то — потерянное. Ничего, она успокоится, говорил себе Алексей. Правда, она ничего не поняла из моего рассказа, но этого и следовало ожидать. Она не впадет в отчаяние из-за любви. Это не тот человек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
