Нелегко было докладывать обо всем этом Лебедеву, хотя он был тверд в доказательствах и читал доклад ровным голосом. Косыгин, вздохнув, отодвинул от себя печатный экземпляр и резким тоном запретил Лебедеву продолжать доклад.
Интересна и показательна судьба этого документа. Доклад был размножен и роздан всем заместителям Косыгина, а затем, буквально на следующий день, экземпляры были у них изъяты и уничтожены. Никаких решений по докладу не принималось».
Таким запомнился эпизод Николаю Константиновичу Байбакову.
Размышляя о причинах такой реакции премьера, он пишет о том, что для Косыгина и его заместителей правда оказалась неожиданной и неприемлемой, так как противоречила всем их представлениям о социалистической экономике, которая не может «болеть» и не соответствовать привычным представлениям. Думаю, это поверхностный вывод. О болезнях социалистической экономики Косыгин знал не меньше Байбакова и, как видно из воспоминаний многих хозяйственников, ученых, политиков (В. Новиков, Л. Штроугал, Д. Гвишиани и других), откровенно обсуждал их. Причина его тревоги, по-моему, в другом. Девятую пятилетку вслед за восьмой Брежнев объявил самой лучшей. Партийный аппарат прибирал к рукам всю власть, в том числе и в экономике. (Когда-то Хрущев хотел, чтобы ЦК занимался только политикой. В 1954 году руководители Узбекистана направили в ЦК КПСС и Совет Министров СССР записку с предложениями о развитии сельского хозяйства республики. Затем Н. Мухитдинов позвонил в ЦК и спросил, получили ли предложения. В ответ услышал: «Получили. Ими будет заниматься Совет Министров, поскольку ЦК теперь хозяйственными вопросами не занимается». Увы, очень скоро ЦК снова замкнул на себя все. Структура Центрального Комитета все больше напоминала Всесоюзный хозяйственный штаб, а не орган политической партии. Обычными для обсуждений в ЦК становились чисто производственные вопросы.)
Косыгина редко видели вспылившим. Джермену Михайловичу Гвишиани запомнилось два-три таких случая. Один из них был связан с отказом Политбюро обсуждать проблемы развития страны и связанные с этим принципиальные трудности формирования очередного пятилетнего плана. Может быть, со своим докладом Байбаков ломился в стену, которую — Косыгин уже знал — не пробить?
«На кого я повышаю голос?!»
Алексей Николаевич, по многим наблюдениям, медленно сходился с новыми людьми, привыкал — до сердечной привязанности — к тем, с кем работал годами, успев оценить их деловые и человеческие качества. И они, его немногочисленные помощники, отвечали тем же.
Четырнадцать лет — сначала помощником, а потом руководителем секретариата — с ним работал Борис Терентьевич Бацанов.
— Осенью 1974 года, — вспоминает он, — Алексей Николаевич предложил мне, младшему по стажу и по возрасту стать начальником его секретариата. С одной стороны, это было повышением по должности, с другой — означало, что я попадаю в каждодневный бумажный и телефонный круговорот с минимумом творческой работы. Рассуждать было некогда, я попросил тайм-аут до утра.
На следующее утро Бацанов сообщил Косыгину о своем согласии и попросил сохранить за ним обязанности помощника по внешнеполитическим вопросам.
— Его ответной реакцией я был просто ошарашен, — продолжает Борис Терентьевич. — Он подошел ко мне, обнял и поцеловал. Такого не было ни до, ни после того, ни в моменты радости, ни печали. И сегодня, вспоминая прошлое, уже с почтительного расстояния, я могу сказать, что этот спонтанный жест стал для меня самой большой наградой.
20 января 1978 года у Косыгина появился новый помощник, Игорь Простяков. До этого он работал в Госплане — руководил подотделом балансов народного хозяйства. Поработал на производстве, в научно-исследовательском институте. Однажды, по срочной просьбе из аппарата премьера, подготовил свой вариант выступления Косыгина. Текст понравился. Алексей Николаевич даже поручил немедленно выдать автору путевку в совминовский санаторий «Сосны».
Новый помощник был ровно в два раза моложе премьера. Но и к нему, как и ко всем другим, Алексей Николаевич обращался только на «вы». И лишь спустя полгода, присмотревшись, оценив, допустил в свой ближайший круг и перешел на товарищеское «ты».
— Что выделяет Косыгина среди других крупных руководителей? — размышляет Игорь Простяков. — Многие из больших начальников, и прежних, и нынешних, любят, чтобы им заглядывали в рот, ловили каждое слово. — Косыгин же был совсем другим. Вот пример, который врезался в память. Алексей Николаевич вызвал меня и поручил посмотреть план на следующий год, который поступил от Байбакова из Госплана: «Через три дня встретимся и обсудим вместе».
Через три дня вызывает. Мы в кабинете вдвоем. Он в торце большого стола, я справа от него, и так мы увлеклись, что постепенно перешли на повышенные тона, доказывая каждый свою правоту.
В это мгновение в сознании Простякова сработал какой- то импульс: «На кого я повышаю голос?!» Он осекся и даже отпрянул. Косыгин тонко уловил, что произошло в душе молодого собеседника, и моментально отозвался:
— Только не это! Ты мой помощник. Спорь со мной, возражай, доказывай, если считаешь по-другому, а поддакивать мне не надо. Я не обязательно со всеми твоими доводами соглашусь, но на тебе я проверяю свои выводы.
И еще один эпизод запомнился Простякову. Рабочий день давно закончился, но премьер не уезжал. Сидели по своим кабинетам и помощники. В девять вечера Простякова пригласили к Косыгину.
— Ты почему сидишь?
— Алексей Николаевич, вы же еще на работе.
— На то, что я задержался, не обращай внимания. Ты задал себе урок на сегодня, и, если его выполнил, можешь быть свободным. А если я задержался, это не значит, что и ты должен сидеть здесь.
Однажды Простяков доложил премьеру, что у него сейчас будет «эфиопский посол», а сам уехал в Подмосковье, куда собирался и Косыгин. Через пару часов подъехал Алексей Николаевич. После рабочей программы, когда настало время обеда, Косыгин пригласил помощника к своему столу и сказал, что хотел бы поднять тост за него.
«Он мне сказал, что будет посол Эфиопии, а я смотрю: входит белый человек».
Простяков растроганно вспоминает ту сценку.
— Понимаете, не отчитал, не упрекнул, а пошутил, да еще поднял тост. Алексей Николаевич не часто улыбался, это правда. Но у него, мне кажется, светилась душа.
Еще одно интересное наблюдение Простякова — оно совпадает с оценками Рыжкова, Лукьянова, Братченко и других. Косыгин просчитывал и прорабатывал многие варианты решений. Принимая, скажем, постановление по черной металлургии, он знал, как оно скажется на легкой промышленности и других отраслях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
