Петер выпрямился, сжимая посох, и оказался лицом к лицу с Марольдом. Тот, рыча ругательства и заклинания вперемешку, занес руку — даже в темноте было заметно, как от кулака разбойника расходятся волны мрака, куда чернее ночной темени. Времени думать не было, и Петер, коротко взмахнув посохом, врезал им, словно дубиной, чародею по голове. Во все стороны сыпанули искры, защита сработала, но Марольд отшатнулся и попятился, выкрикивая новые заклятия. В его руках снова закипала чернота.
Ригирт неожиданно проворно подскочил, схватил ученика за шиворот и кинулся вон из комнаты, увлекая Петера за собой. С другой руки толстяка сорвалось несколько молний. Скорее всего в цель они не попали, но беглецам некогда было ждать результата. Они уже мчались по коридору, когда в комнате раздался оглушительный грохот, по стенам заметались сполохи, Ригирт с Петером вывалились из дома наружу, пригнувшись, метнулись в сторону… из дверей вылетел темный ком, ударил в землю — с грохотом взлетели языки пламени. Ригирт, по-прежнему не выпуская Петерова воротника, бежал прочь, пригибаясь и петляя, а вслед несся смех Марольда Черного…
Маг с учеником пробежали несколько кварталов, прежде чем Ригирт остановился и разжал кулак, сжимавший одежду ученика. Сопя и тяжело переводя дыхание, маг велел:
— Бежим отсюда! Скорее иди к себе, хватай вещи и дуй в «Счастливое колесо», я там заставлю хозяина вывести Велинартиса — и прочь отсюда.
— Но…
— Никаких «но»! Ученик, нам только что повезло выйти живыми из схватки с великим чародеем… возможно, величайшим в Мире! И я не хочу искушать судьбу вторично.
После разговора с чародеем Лукас не меньше часа бродил по городу, чтобы успокоиться. От одной знакомой лавки к другой, от вывески к вывеске, словно вид удачных работ мог помочь справиться с черными мыслями. Но непрошеные воспоминания сами собой лезли в голову — тот господин, которому разрисовал стену в трапезной замка, говорят, сломал ногу на турнире и охромел. Или заказ цеха мясников в этом, как его… даже название города забылось — но, говорят, ратуша, в которой работал Лукас, потом сгорела. Или чародей, заказавший Лукасу медальон с портретом красавицы жены. До художника недавно дошел слух, что молодая супруга сбежала от заказчика с его же собственным учеником. Или с бывшим учеником?.. Разумеется, совпадения! Пожары случаются сплошь и рядом, благородные господа регулярно ломают конечности на турнирах, а если красавица сбежала от пожилого супруга с пригожим учеником — что же здесь удивительного? Но вот мясник… Неужели картины Лукаса все-таки приносят несчастье? А ведь он пишет с самыми добрыми помыслами! Душу вкладывает в работу! Душу… Быть может, с ним что-то не так?
Лукас помотал головой, прогоняя вздорные мысли. Если почтенный мастер чародей сказал, что в картине нет никакой злой магии, значит, так оно и есть. Колдун так внимательно изучал вывеску с пастухом… Нет-нет, этот солидный чародей не может ошибиться, с картинами Лукаса все в порядке. Художник поднял голову — ого, а уже темнеет! Надо скорее выбираться из города, пока не заперли ворота. Мона, дочь, должно быть, уже ждет и, конечно, поставила свечу на подоконник, чтобы Лукас скорее отыскал дом в лесу. Художник торопливо зашагал по опустевшим улицам к воротам. Успел вовремя, стражники как раз готовились запирать въезд в Пинед. Лукас мимоходом отметил, что нынче не присутствует никто из начальства. Закрытие ворот — это небольшая церемония, обычно кто-то из офицеров обязательно стоит в сторонке и присматривает, или сам начальник стражи Эдвар, или сержант Бэр. Сегодня не было никого.
Шагая по тракту, Лукас слышал позади скрип массивных петель, потом глухо щелкнул окованный стальными полосами засов, входя в пазы. Зазвенели ключи. Художник не стал оглядываться, он торопился, пока не стемнело окончательно — тогда тропинку в лесу не отыщешь… Чем сильнее смеркалось, тем меньше Лукас думал о проклятиях и предназначениях. Напрягая зрение, художник высматривал покосившийся столб, у которого следовало свернуть с тракта. Вот и он. Лукас сошел с дороги и прибавил шаг. Теперь художник уже ругал себя, что слонялся по Пинеду, вместо того, чтобы засветло возвратиться домой. Дочь, наверное, волнуется, да и вставать завтра спозаранку, в монастырь идти…
Лукас подрядился расписать стены здешней обители, завтра следует начать — сперва обмерить оштукатуренные поверхности, составить план, потом можно браться за эскизы… Большая работа, на год или два. Когда пойдет роспись, надо будет подмастерьев набрать… Задумавшись о предстоящих трудах, Лукас увлекся — и вдруг сообразил, что идет слишком долго, наверняка должен бы показаться огонек свечи Моны. Художник стал озираться в поисках потерянной тропы — показалось, вроде с одной стороны деревья расступаются, и Лукас пошел туда, ощупывая едва различимые в темноте шершавые стволы выставленной ладонью. Другой рукой он прижимал к себе вывеску. Лес здесь не слишком густой, и хищников не водится, так что Лукас не боялся. Но вот Мона там волнуется, должно быть.
Вскоре в самом деле стало светлей, деревья расступились, и путник очутился на открытом пространстве. Здесь, на опушке оказалось не так темно, как под сенью деревьев, можно разглядеть окрестности. Перед Лукасом лежала дорога, а в отдалении темнела громада городских стен, он вышел на тракт почти к самому Пинеду. Если немного подождать, взойдет луна и будет видно совсем хорошо, решил художник.
Со стороны Пинеда донеслись звуки голосов. Разобрать ничего не удалось, слышно было только, что говорящие недовольны… похоже, брань. Ничего удивительного — стал бы кто-то орать среди ночи с добрыми мыслями. Лукас предположил, что какой-нибудь запоздавший путник ломится в ворота, а стража гонит беднягу прочь. Ночью городских ворот не отворяют.
Глава 6
Свена разбудили сердитые голоса. За окном препирались и переругивались несколько мужчин. Спросонок парень решил сперва, что проспал, но между ставнями не видать света — стало быть, еще ночь. Какой урод может орать среди ночи? Жил Свен у самых городских ворот. Днем здесь всегда шумно, народ снует туда и сюда — кто в город, кто наружу, но ночью обычно царит тишина. Ворота-то заперты! А тут — крики, брань!
Свен почувствовал раздражение, ему с рассветом в кузницу, нужно выспаться. Парень перевернулся на другой бок, надеясь, что крикуны угомонятся… куда там! Шумят пуще прежнего, того и гляди, весь квартал поднимут!
В соседней комнате заскрипела кровать — вот, еще и мать разбудили.
Представив, как старуха станет зудеть, Свен рассердился. Ну, сейчас он ночным буянам задаст! Окончательно проснувшись, подмастерье натянул штаны и пошлепал к двери.
У ворот, как всегда, светили фонари. Светили — не совсем верное слово: мигали, коптили, тускло мерцали. Городская стража из экономии заправляла их скверным маслом. Тем не менее Свен разглядел, что на стражников напирает давешний колдун — наставник Петера. Да и сам старый приятель тоже переминается с ноги на ногу, зевает и поправляет упряжь на ослике. Должно быть, навьючили второпях, плохо сбрую подогнали. А колдун гремит:
— Мне плевать, что не велено! Я решил отсюда убраться, и я покину это разбойничье гнездо! Если не отопрете добром, выломаю ваши ворота! Да-да, выломаю!
— Так нам запрещено… — вяло спорил заспанный стражник, отступая под напором чародея, — начальство голову оторвет, ночью-то открывать…
— Отпирай, говорю! Твое начальство! Мне плевать, что оно тебе оторвет! А ну, быстро открывай ворота!
Стражник, пятясь, скрылся в портале. Свен сообразил, что к магу лучше сейчас не лезть. Но что гонит чародея, еще вчера вальяжного и неторопливого, среди ночи из Пинеда? Ригирт, грозно наступающий на солдата, как раз оказался под тусклым фонарем, Свен разглядел, что одежда колдуна измята и изодрана, а шапочку он потерял. Среди растрепанных кудрей отсвечивала небольшая плешь. Свен подошел к Петеру и буркнул:
