Жизнь еле тлеет...И, тихо шурша,
К смерти ведёт жизни чёрная скатерть....
Смерть, о, как часто я видел тебя!
В снах своих жутких в безлунные ночи
И я просыпался, от страха крича,
В холодном поту и дрожащий сверх мочи.
Ну а теперь я и рад испугаться.
Но страх так же чужд мне, как сны и мечтанья...
О, если б я мог к себе в сердце забраться
И парою слов изменить всё сознанье.
Но я не могу в себе что-то менять.
Так и живу я во мгле заточенья.
Бессмысленно жить. Не хочу умирать.
Не могу допустить, чтоб кануло в забвенье
Всё то, что пережито мною за век.
И мною осмыслено в час полуночный.
Я многое видел, пустой человек.
Я многое знаю, безумный досрочно.
Я видел, как люди сжигали мосты.
Ломали любовь и калечили судьбы.
Их души тогда уже были мертвы.
Господь позабыл вставить сердце им в груди.
Я прожил свой век в дни раздоров и войн.
Люди выгоды ради стреляли друг в друга.
Уходил на войну, возвращался домой.
Мир сменялся войной - вновь, как в замкнутом круге.
Я любил, как и все. Упивался луной...
Убивал, воровал, резал глотки другим...
Годы шли. Ну а мир всё сменялся войной.
Кто сегодня друзья, те назавтра - враги.
Доверял, врал в глаза, ненавидел, дружил,
Уходил, возвращался, друзей предавал.
Я пасьянс своей жизни уже разложил.
Карты врали, а я...изнутри умирал.
Жизнь окончена. Мне уже нечего ждать.
Всё прошло - все мечты, миражи и волненья.
Но, назад оглянувшись, могу я сказать -
Я не зря прожил жизнь. Хоть и грызли сомненья,
Хоть мне сердце пронзали, на внешность глядя;
Хоть без воли моей мне судьбу изменяли.
И ломали меня... Истязали меня...
Улыбаясь в глаза, в спину камни бросали.
Но я жил, стиснув зубы и сжав кулаки!
Опьянённый ветрами, во снах забывался...
Что судьба подносила мне с лёгкой руки
Принимал без раздумий. За счастье сражался.
Говорить можно долго...Но только зачем?
В своих главных грехах я уже вам сознался.
Мне пора. Видно, мир истощился совсем,
Коль уж если бумаге я исповедался...
Смерть стоит за окном, чтоб собрать свой улов.
Сердце снова с умом моим вместе.
И в молчании полном, без пафосных слов,
Я пою лебединую песню.
* * *
Мне грустно. И что же? Кому-то есть дело?
И кто-то утешит, поддержит меня?
Зачем? Я не личность, а бренное тело.
Я лишь существую, под ноги глядя.
Поднять глаз не смею - накажут за смелость.
Ни слова сказать, ни дышать, ни мечтать.
Я был человеком. Мне счастья хотелось.
Но рабских цепей мне уже не порвать.
Заковано сердце, в наручниках разум...
В неволе душа...и всех мыслей контроль.
Порывы, стремленья в запретах погрязли,
Свобода осталась навек за чертой.
Стою на коленях в грязи и пороках,
Внутри, как скорлупка ореха пустой...
И где "власть народа" в написанных строках?!
На спинах рабов процветает покой.
Зачем мне мечтать о любви и покое,
Коль мне не нужны любовь и покой?
Если познано высшей инстанции горе?
Коль навеки душа моя стала рабой?..
И сколько таких же, как я - покорённых?
И страждущих воли на шаре земном???
Навеки в свободу и солнце влюблённых,
Живут, позабыв об уделе ином.
Я грешил, видит Бог, никого не стыдясь,
И плевать я хотел на сторонние мненья.
Влезал часто в душу, унизить стремясь.
Унижал ради лишь развлеченья.
И наказан теперь - в искупленье грехов,
Бессловесной скотиною сделан.
На руках и ногах - цепи ржавых оков.
И мой век до секунды измерян.
Когда-то, я помню, я видел закат,
Между горных вершин на Алтае.
И я жил. Я дышал. Я безумно был рад,
Вместе с ветром снежинки глотая.
Любовался, усевшись на мокром песке,
Ураганом на бешеном море.
Как оно бушевало, в смертельной тоске,
С гнётом времени тягостным споря.
Я бродил по долинам Альпийских равнин,
И вдыхал во всю грудь горный воздух.
Не нуждаясь ни в ком, совершенно один,
Размышлял до полуночи поздней.
Как в родном городке я, в весеннем лесу,
Вдруг наткнулся на ранний подснежник.
И застыл, одну ногу держа на весу,
Не задев лепестков его нежных.
Приподнял от земли и, нагнувшись, присел
И почистил от грязи листочки.
Так как он я бороться, увы, не сумел.
Я споткнулся на первой же кочке.
Я забыл обо всём, чем был жив я тогда,
Я забыл обо всех прежних чувствах.
Что ж, судьба самых слабых ломает всегда,
И я слаб. Болен. Страшно измучан.
Впрочем, так и должно - за ошибки души
Своей кровью всегда тело платит.
Человек, ты грешить никогда не спеши.
Кандалов на Вселенную хватит.
Любовь и Грех
Во времена, когда царили боги,
На нашей злой, неправедной Земле,
Явился Грех во царские чертоги,
На огненном, пылающем коне.
Небрежно кинув на седло поводья,
Он подошёл к Всевышнему Отцу.
"Ты знаешь, ныне я свободен.
И желобы мне, вроде, не к лицу.
Но надоело править безгранично,
Вершить судьбу Вселенной одному.
Людское мне покорство непривычно -
Я уговаривать привык, а посему -
Прошу послать Любовь на Землю.
Бороться с нею я тогда смогу,
Ведь доброта в сердцах не дремлет;
Борьба приносит в жизни остроту!"
Нахмурил Отче грозно брови,
В ладоши трижды хлопнул, а затем
Взглянул на Грех вдвойне суровей,
И указал на дальнюю из стен.
Сиянье вдруг всю комнату залило,
На стену падал сверху яркий луч.
И из луча фигура появилась,
Прогнав из зала тени грозных туч.
Казалось, будто время встало,
Не движется по небу Солнца шар -
На всю планету красота сияла!
Подняли лица к небу млад и стар.
"Я здесь, о Грех! Идти с тобой готова!
Дай руку мне и в мир людей веди!" -
Любовь сказала, и с последним словом
Засыпали всю комнату цветы.
С тех пор по жизни, только двое,
Любовь и Грех спешат в сердца.
Любовь - в одно, а Грех - в другое.
Быть счастью не давая до конца.
Егор "Bondor" Бондаренко
О птицах
Накипело, заболело -
Ты сжимаешь в злобе пальцы.
Закружилось, завертело -
Места некуда деваться.
Рана старая завыла -
Солью брызнули на язву.
Ничего та не забыла,
И надеяться напрасно.
Непроглядный дым клубится,
Мысли топнут в чёрной мгле.
Говорят синица – лучше,
Чем журавль в вышине?
Снова змеем обернувшись,
Убежишь как от огня,
Силе птицы ужаснувшись,
Зашипишь на журавля.
И синицу прогоняешь,
В клочья, растерзав надежды.
Больше ей не доверяешь
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
