Свет полудня за окном казался серыми сумерками среди пасмурных крыш и обнаженных ветвей деревьев; это место не походило на деревню, но и до города явно не дотягивало. Туман и сырость пропитали стены кухни. Груда оставшейся от завтрака посуды высилась в мойке, кастрюля с тушеным мясом урчала на газовой плите, испуская пар с жирным запахом дешевого мяса; пыльная пишущая машинка стояла среди бумаг на столе.
— «Твентис сенчури мотор компани», — сказал Ли Хансакер, — носила одно из самых славных имен в истории американской промышленности. А я был президентом этой компании. Мне принадлежал завод. Но они так и не захотели дать мне ни одного шанса.
— Разве вы были президентом «Твентис сенчури мотор»? А я думала, что вы возглавляли корпорацию «Всеобщий сервис», разве не так?
— Да, да, но это одно и то же. Мы перекупили у них завод. Мы собирались преуспеть, как и они, только еще больше. И вообще, кем, черт возьми, являлся Джед Старнс? Да просто механиком в захолустном гараже, — разве вы не знаете, что именно так он и начинал, с пустого места? А моя семья принадлежала к сливкам нью-йоркского общества. Мой дед был членом Законодательного собрания страны. Не вина моего отца, что он не смог дать мне собственный автомобиль, когда послал меня учиться. У всех других школьников были собственные машины. Но семья моего отца была отнюдь не хуже семьи любого из них. Когда я начал учиться в университете… — Он внезапно осекся. — Так из какой вы, говорите, газеты?
Она уже говорила, как ее зовут, а теперь почему-то обрадовалась, что он не понял, кто она, хотя и не знала, зачем ей это и почему ей не захотелось, чтобы он узнал ее.
— Я не говорила, что я из газеты, — ответила Дэгни. — Мне нужна некоторая информация о моторостроительном заводе для моих личных целей, а не для публикации.
— О… — Казалось, он был разочарован. И мрачно продолжил, как будто она была виновата в том, что намеренно нанесла ему обиду: — Я подумал, что вы, возможно, пришли за предварительным интервью, потому что я пишу сейчас свою биографию. — Он ткнул рукой в сторону бумаг на столе. — И мне есть что сказать. Я намерен… Ох, черт подери! — вдруг вскричал Хансакер, внезапно вспомнив что-то.
Он рванулся к плите, поднял крышку с кастрюли и начал энергично мешать свое варево, не думая о том, что делает. Он бросил мокрую ложку на плиту — жир с нее закапал на газовую горелку — и вновь вернулся к столу.
— Да-а, я напишу о своей жизни, если только мне дадут такой шанс, — продолжал он. — Как я могу сконцентрироваться на серьезной работе, когда вынужден заниматься этим? — Он кивнул в сторону плиты. — Друзья, ха-ха! Они полагают, что только из-за того, что они позволили мне войти к ним в дело, меня можно эксплуатировать, как китайского кули! Только из-за того, что мне больше некуда идти. У них-то жизнь что надо, у друзей моих. Он пальцем не пошевелит в доме, просто сидит весь день в своей лавке, в этой вшивой, маленькой, почти не приносящей дохода лавчонке — разве можно сравнить ее с важностью книги, которую я пишу? А она выходит за покупками и просит меня покараулить для нее это чертово варево. Она знает, что писатель нуждается в спокойствии и сосредоточенности, но разве она заботится об этом? Вы знаете, что она выкинула сегодня? — Он заговорщически склонился над столом и показал на мойку с посудой. — Она отправилась на рынок и оставила всю посуду после завтрака там, сказав, что займется ею потом. Я знаю, на что она надеется. Она надеется, что посуду помою я. Так вот, пусть не надеется. Я оставлю все это там, где оно сейчас.
— Вы не позволите мне задать вам несколько вопросов о моторостроительном заводе?
— Не воображайте себе, что моторы были единственным занятием в моей жизни. До них я занимал немало важных постов. Я успешно занимался в разное время предприятиями по производству хирургических инструментов, упаковки из бумаги, изготовлению мужских шляп и пылесосов. Конечно, такого рода занятия не давали больших дивидендов. А вот моторостроительный завод — это уже был для меня огромный шанс. Это было тем, к чему я стремился.
— Как вам удалось приобрести его?
— Он был создан для меня, моя мечта, обернувшаяся действительностью. Завод был закрыт — он обанкротился. Наследники Джеда Старнса быстро довели его до этого. Не знаю уж точно, как это все случилось, но они затеяли какую-то глупость, и компания прогорела. Парни из железной дороги закрыли там местную линию. Место стало никому не нужным, никто туда не ехал. Но он-то был там, большой завод со всем оборудованием, станками, со всем тем, что принесло Джеду Старнсу миллионы. Это было как раз то, что мне было нужно, тот самый шанс, на который я имел все права. Тогда я собрал вместе нескольких друзей, и мы учредили корпорацию «Всеобщий сервис» и вложили в нее немного денег. Но у нас их было недостаточно, нам был необходим кредит, чтобы помочь начать дело. А дело было верное. Мы были молоды и готовы начать большую карьеру, мы были довольны и с надеждой смотрели в будущее. И вы думаете, хоть кто-то нас ободрил? Ничуть. Они ничего не дали, эти жадные, завистливые стервятники, окопавшиеся в своих привилегиях! Как же можно преуспеть в жизни, если никто не дает вам завода? Мы не могли соперничать с этими сопляками, которые унаследовали целую кучу заводов, разве не так? Разве мы не имеем права на такие же возможности? Вот так, и незачем при мне говорить о справедливости. Я работал как вол, пытался упросить хоть кого-нибудь дать нам кредит, но этот подлец Мидас Маллиган сразу бросил меня на канаты. Дэгни выпрямилась:
— Мидас Маллиган?
— Да… Банкир, который выглядел как водитель грузовика, да, впрочем, и говорил, и действовал так же.
— Вы знали Мидаса Маллигана?
— Знал ли я его? Да я единственный, кто задал ему трепку… хотя это и не принесло мне ничего хорошего.
Время от времени Дэгни с чувством внутреннего неудобства вспоминала о Мидасе Маллигане, о его исчезновении, как вспоминают рассказы о кораблях-призраках, которые носятся по волнам, покинутые командой, или о непонятных огнях, вспыхивающих на небе. Об этих загадках она вспоминала без всяких причин, если не считать того, что это были тайны, которым никак не следовало быть тайнами; конечно, на то были свои причины, но ни одна известная причина не могла прояснить их.
Мидас Маллиган был в свое время самым богатым и, следовательно, самым порицаемым человеком в стране. Он никогда не оставался в проигрыше, куда бы ни вкладывал свой капитал. Все, к чему он прикасался, превращалось в золото. «Это потому, что я знаю, к чему можно прикасаться», — объяснял он. Никто не мог понять систему его расчетов: он отвергал сделки, которые казались совершенно надежными, и вкладывал весьма крупные суммы в предприятия, о которых другие банкиры и слышать не хотели. В течение многих лет он был спусковым крючком, посылавшим неожиданные, совершенно невероятные пули промышленного успеха, свистевшие во всех уголках страны. Именно он первым вложил деньги в «Реардэн стил», таким образом он помог Реардэну завершить покупку брошенных сталелитейных заводов в Пенсильвании. Когда один из экономистов, обращаясь к нему, назвал его удачливым игроком, Маллиган ответил:
— Знаете, почему вам никогда не быть богатым? Потому что вы считаете мою работу азартной игрой.
Ходили слухи, что тот, кто хочет иметь дело с Мидасом Маллиганом, должен соблюдать неписаное правило: проситель кредита никогда не должен упоминать о своих личных нуждах или каких-либо личных чувствах. В противном случае беседа прекращалась и просителю больше никогда не представлялось случая говорить с Мидасом Маллиганом.
— Отчего же, могу, — ответил Мидас Маллиган, когда его спросили, может ли он назвать человека более скверного, чем тот, чьему сердцу неведома жалость. — Человек, который пользуется жалостью к себе как оружием.
В течение всей своей долгой деятельности он не обращал внимания на нападки общества, кроме одного раза. Его звали Майкл, но как-то раз один из газетчиков из клики радетелей за человечество назвал его Мидасом Маллиганом, и это прозвище пристало к нему как ругательное. Маллиган обратился в суд с требованием официально изменить его имя на Мидас. Суд удовлетворил его требование.
В глазах современников он был человеком, совершившим один из смертных грехов: он гордился своим богатством.
Дэгни хорошо знала все, что говорили о Мидасе Маллигане, но никогда с ним не встречалась. Семь лет назад Мидас Маллиган исчез. Однажды утром он вышел из своего дома, и больше никто ничего о нем не слышал. На следующий день вкладчики банка Маллигана получили извещения, в которых их просили получить свои депозиты в связи с тем, что банк закрывается. В последовавшем расследовании выяснилось, что Маллиган запланировал закрытие банка заранее и позаботился обо всех деталях; служащие просто выполняли его инструкции. Это было самое образцовое закрытие банка, которое когда-либо видела страна. Все вкладчики получили свои деньги со всеми процентами, вплоть до сотой доли процента. Все имущество банка было продано по частям различным банковским организациям. Когда подвели баланс, оказалось, что он сведен аккуратнейшим образом до последнего цента, ничего не осталось сверх должного, и таким образом банк Маллигана прекратил существование.
