Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Америке у состоятельных мужчин, занимающих высокое положение, стало модным иметь ранчо, где они одевались в модифицированную ковбойскую одежду. Тотчас же многие молодые городские жители, не имевшие ранчо, появились на улицах в ковбойских костюмах (еще более модифицированных). Можно, конечно, полагать, что на них оказали влияние вестерны, но в это не очень-то верится, так как в этом случае такой костюм по-прежнему оставался бы маскарадным, а вот если современные настоящие мужчины, занимающие высокое положение, носят его во время отдыха, тогда всё в порядке и вскоре он получит широкое распространение.
Вам может показаться, что ни один из этих примеров не объясняет эксцентричности в одежде юноши-подростка, который не считается с условностями и носит галстуки, длинные волосы, шейные платки, разноцветные шарфы, браслеты, ботинки с пряжками, брюки клеш и рубашки с кружевными манжетами.
Из какого вида спорта он все это взял? Если говорить о девочке-подростке с ее коротенькой юбкой, то здесь все понятно: помимо того что она переместила свою эрогенную зону на бедра, она лишь «вырвала лист эмансипации» из мужской книги моды и украла спортивный костюм, чтобы носить его каждый день. Теннисная юбка 30-х годов и юбка для катания на коньках 40-х годов XX века были уже практически готовыми мини-юбками; для превращения в повседневную одежду дерзкому дизайнеру оставалось лишь слегка их модифицировать. Ну а разодетый молодой человек? Что же он-то такое делает? Принимая во внимание недавно заявившую о себе молодежную субкультуру, ответ, кажется, заключается в том, что появилась необходимость создания нового, гармонирующего с ней костюма, который имел бы как можно меньше общего со столь ненавистной субкультурой взрослых.
Статус в молодежной субкультуре практически не связан с деньгами, но зато имеет много общего с сексуальной привлекательностью и половой зрелостью. Это вовсе не означает, что в одежде молодых людей появилось много деталей женской одежды потому, что они стали женоподобными (расхожее мнение старших); скорее это говорит о том, что они более ориентированы на демонстрацию своей сексуальной привлекательности.
В недавнем прошлом внимание этому уделяли в основном женщины, но сейчас это касается обоих полов. На самом деле это можно считать возвратом к мужской манере одеваться, существовавшей еще до XVIII века. Мы можем стать свидетелями возвращения и усовершенствованной косметики для мужчин.
Трудно сказать, как долго продлится этот этап, потому что все это постепенно начнут перенимать и взрослые мужчины, которых и так уже раздражают молодые люди, выставляющие напоказ свою сексуальность. Возвратом к демонстрации качеств самца молодые люди, принадлежащие к молодежной субкультуре, нанесли удар по самому больному месту: ведь сексуальная потенция у мужчин сильнее всего в 16–17 лет. Отказавшись от одежды, говорящей об элитном отдыхе, и заменив ее одеждой, говорящей о сексе, они выбрали идеальное оружие, и все же – молодежь взрослеет. Было бы интересно посмотреть, что будет лет через двадцать, когда появится новая молодежная субкультура.
Значит, практически все, что мы носим сегодня, есть не что иное, как результат принципа борьбы за стимул, заключающегося в характере перемен, направленных на то, чтобы вызвать шок от внезапной новизны. То, что дерзко сегодня, становится обычным завтра и приевшимся послезавтра, и мы быстро забываем, откуда это взялось. Кто из мужчин, облачаясь во фраки и цилиндры, осознает, что надевает костюм сквайра конца XVIII века, отправлявшегося на охоту? Сколько бизнесменов, одетых в темные пиджачные пары, осознают, что подражают одежде некоего спортсмена начала XIX века?
А сколько молодых людей, одетых в спортивные куртки, считают себя наездниками? Сколько юношей, одетых в рубашки с открытым воротом и широкие вязаные свитера, считают себя средиземноморскими рыбаками? И сколько девушек в мини-юбках считают себя теннисистками или фигуристками?
Шок проходит, новый стиль быстро усваивается, и тогда на место одного стимула должен прийти другой. Но мы можем быть полностью уверены: каким бы дерзким ни было сегодняшнее нововведение в мире моды, завтра оно станет респектабельным, а затем выйдет из моды, превратившись в напыщенную формальность, так как на его место придет нечто новое и мятежное. Только постоянно сменяясь, крайности в мире моды, эти супернормальные стимулы дизайна, могут добиться влияния на массы. Возможно, необходимость есть не что иное, как мать изобретения, но, если говорить о супернормальных стимулах, затрагивающих мир моды, будет верным и то, что новизна есть не что иное, как мать необходимости.
Итак, мы рассмотрели пять принципов борьбы за стимул, которые связаны с усилением поведенческих реакций индивида. Иногда же появляется необходимость в совершенно противоположной тенденции. Когда это происходит, тогда вступает в силу шестой, и последний, принцип.
6. Если стимулы слишком сильны, вы можете ослабить свои поведенческие реакции, снижая способность реагировать на эмоции, поступающие извне.
Этот принцип связан с «отсечением лишнего». Для некоторых животных в зоопарке заключение оказывается пугающим и приводит к стрессам, особенно когда они только что прибыли, переехали в новую клетку или же оказываются в одной клетке вместе с враждебно настроенными или неподходящими соседями. Находясь в возбужденном состоянии, животные могут страдать от переизбытка стимулов. Когда это происходит и они не в состоянии ни сбежать, ни спрятаться, им необходимо выключить стимулы, поступающие извне. Они могут сделать это, просто забравшись в угол и закрыв глаза. Это, по крайней мере, дает возможность избавиться от визуальных стимулов. Чрезмерный, слишком продолжительный сон (средство, используемое как животными, так и людьми) также годится как некая особая форма отсечения, но животные не имеют возможности вечно сидеть в углу или спать.
Бодрствуя, они некоторым образом могут снять напряжение, прибегнув к «стереотипам» – к маленьким уловкам (повторяющимся подергиваниям, раскачиваниям, прыжкам, поворотам), которые благодаря постоянным повторам стали еще и неким успокоительным средством. Дело в том, что для животного, страдающего от переизбытка стимулов, окружающая среда кажется настолько странной и пугающей, что любое, даже самое бессмысленное действие (если только оно давно знакомо) будет действовать успокаивающе – как будто в толпе встретился старый друг. Такие стереотипы можно наблюдать в любом вольере: огромные слоны ритмично покачиваются взад-вперед; молодой шимпанзе раскачивается из стороны в сторону; белка бегает по кругу, подобно гонщику по вертикали; тигр трется носом о решетку до тех пор, пока не обдирает его до крови.
Если некоторые модели поведения, связанные с переизбытком стимулов, время от времени наблюдаются у животных, страдающих от скуки, в этом нет ничего удивительного, так как стресс, вызванный крайней нехваткой стимулов, в известном смысле ничем не отличается от стресса, вызванного их переизбытком. Обе эти крайности неприятны, и связанный с ними дискомфорт вызывает стереотипную реакцию, так как животное отчаянно пытается избавиться от них и вернуться к умеренным стимулам – золотой середине, которая и есть цель борьбы за стимул.
Если обитатель людского зверинца начинает испытывать переизбыток стимулов, он также прибегает к принципу «отсечения лишнего». Когда различные принципы громогласно заявляют о себе и начинают конфликтовать друг с другом, ситуация становится невыносимой. Если мы в состоянии убежать и спрятаться, тогда всё в порядке, но наши обязательства по отношению к жизни в суперплемени обычно не позволяют этого сделать. Мы можем закрыть глаза и заткнуть уши, но здесь нужно нечто большее, чем беруши и повязка на глаза.
В крайнем случае мы прибегаем к искусственным средствам: принимаем успокоительные таблетки, снотворное (иногда так много, что уходим от проблем навсегда), чрезмерное количество алкоголя и различные наркотические вещества. Этот вид борьбы за стимул можно назвать «химическим сном». Для того чтобы ответить на вопрос: «Почему именно так?», стоит подробнее коснуться естественного сна.
Огромная ценность нормального ночного сна заключается в том, что он дает нам возможность разобраться в хаосе прошедшего дня и разложить всё по полочкам. Представьте офис, куда за день приходят горы документов, бумаг и писем. Столы доверху завалены ими, и работники не могут справиться с потоком материалов и информации. В течение дня им не хватает времени, чтобы все это разобрать; они отправляются домой, оставив в офисе полный беспорядок. На следующее утро поток документов возобновится с новой силой, и ситуация мгновенно выйдет из-под контроля.
Если в течение дня мы страдаем от переизбытка стимулов в результате того, что наш мозг получает слишком много новой информации (большей частью противоречивой и трудно поддающейся классификации), мы ложимся спать в состоянии, похожем на то, в каком был оставлен в конце рабочего дня только что упомянутый офис. Но нам повезло больше, чем перегруженным работой сотрудникам: ночью кто-то приходит в офис, находящийся в нашей черепной коробке, всё разбирает и аккуратно раскладывает по полочкам, готовя его к натиску следующего дня. Этот процесс, происходящий в мозгу человека, мы и называем сном. Во время сна мы можем отдохнуть физически; практически так же мы можем отдохнуть, если просто пролежим всю ночь. Но, бодрствуя, мы не будем видеть сны, следовательно, основной функцией сна является сновидение, а не отдых наших уставших членов. Мы спим для того, чтобы видеть сны, и видим сны большую часть ночи. Новая информация укладывается в нашей голове, и мы просыпаемся с отдохнувшим мозгом, готовые начать еще один трудный день.
- Принудительный менеджмент а-ля Макиавелли. Государь (сборник) - Гектор Задиров - Образовательная литература
- Солдаты холодной войны - Филип Таубман - Образовательная литература
- Исторические происшествия в Москве 1812 года во время присутствия в сем городе неприятеля - Иоганн-Амвросий Розенштраух - Образовательная литература
- Умный ген. Какая еда нужна нашей ДНК - Кэтрин Шэнахан - Образовательная литература
- Китайская цивилизация - Марсель Гране - Образовательная литература