— Его зовут Ксан Карагеоргиевич, — сказал он, в то время как ему в тарелку налили порцию фасолевой похлебки. — Возможно, вы его знаете. Он тоже партизан.
— Ну конечно, я знаю майора Карагеоргиевича! — Радости Ники не было границ. — Он один из самых верных помощников Тито и сейчас вместе с ним находится на Дурмиторе.
Собравшиеся вокруг зашумели.
— Карагеоргиевич! — крикнул лейтенант Стефанович тем, кто не слышал разговора. — Сестра британского офицера обручена с майором Карагеоргиевичем!
Стефан получил столько одобрительных хлопков по спине, что едва удержал на коленях тарелку.
— Майор Карагеоргиевич — мой сводный двоюродный брат, — сказал он, и все опять одобрительно загудели.
— Вскоре вы увидитесь со своим двоюродным братом, — пообещал Ники, чрезвычайно довольный, что его дочь выйдет замуж за одного из помощников Тито. — Как только поедим, мы свернем лагерь и двинемся к горе Дурмитор.
Но и через пять дней они еще не добрались до Дурмитора, и Стефан начал подозревать, что они никогда туда не дойдут.
Весь район был оцеплен немецкими патрулями. Дважды, а иногда трижды в день в небе появлялись вражеские самолеты, заставляя партизан укрываться в ближайшей лощине или в овраге.
Когда под покровом темноты они наконец подошли к скалистому подножию Дурмитора, за ними по пятам следовали немцы.
Вскоре Стефан убедился, что темные склоны горы кишат людьми, поднимающимися вверх длинными узкими колоннами. Когда его группа присоединилась к отставшим и раненым, он понял, что здесь сосредоточилось несколько батальонов партизан, и все они стремились преодолеть опасный перевал до рассвета, когда немцы будут атаковать их с воздуха.
Пошел дождь, и почва, превратившись в грязь, предательски скользила под ногами. Короткие привалы были недостаточны для отдыха. Когда подъем стал круче, Стефан забеспокоился о своих лошадях. Он протянул повод вьючной лошади Йеличу, поручив ее его заботам, поскольку тот, как оказалось, обладал кошачьим зрением и ловкостью горного козла.
Перед самым рассветом они достигли пещер, и люди, лошади и мулы, шатаясь от усталости, наконец укрылись в убежище.
— Вы можете связаться с Каиром по радио? — спросил Ники. — Можете им сообщить, что Тито и почти все его люди оказались в ловушке на гребне горы Дурмитор? Способен ли Каир послать самолеты, чтобы остановить немцев?
Стефан покачал головой:
— Из пещеры невозможно установить связь. Но даже свяжись я с центром, в Каире не хватит бомбардировщиков, чтобы прийти нам на помощь. Сожалею, майор Кечко.
— Можешь называть меня просто Ники, — сказал тот, усаживаясь на сухой, но холодный пол пещеры. — А я буду называть тебя Стефаном. У тебя есть фотография твоей семьи, Стефан? Снимок матери и сестры?
Ободранными, мокрыми от дождя пальцами Стефан расстегнул плащ и френч и полез во внутренний карман за своим бумажником. Снаружи послышался гул моторов приближающихся вражеских самолетов.
— Это моя мать, — сказал он, доставая маленькую черно-белую фотографию, которая была сделана на пляже перед отелем «Негреско», и протянул ее Ники. — А это моя мать с Зоркой.
Снимок был сделан летом 1939 года, как раз перед началом войны. А это мой отец.
Когда самолеты начали сбрасывать небольшие десяти— и двадцатикилограммовые бомбы, стены пещеры задрожали и сверху посыпались мелкие камешки. Ники ничего не замечал.
Не обращая внимания на фотографию Джулиана, он весь сосредоточился на лице Натальи и своей дочери.
Дочь была очень красивой. Волосы и глаза темные, большой улыбающийся рот. Он подумал о том, что вряд ли кто-то мог поверить, что Джулиан является ее отцом. Он также подумал, что будет, если попытаться ее вернуть, завоевать ее любовь и уважение. Кечко криво улыбнулся. Все это безумные фантазии. Он никогда не связывал себя ни с одной женщиной, никогда не задерживался на одном месте, у него не было своего дома. Для дочери лучше жить с заботливым и почтенным Джулианом Филдингом, чем в раздираемой междоусобицами Хорватии, мотаясь вслед за отцом по всей стране.
Его улыбка стала еще шире, когда он посмотрел на другую фотографию. По-видимому, она была сделана в прохладный ветреный день. На Наталье было длинное узкое белое летнее платье, а в ушах и на запястье поблескивало золото. Она лучезарно улыбалась тому, кто ее фотографировал, удерживая развеваемые ветром волосы, чтобы они не падали на лицо. Жизнерадостность так и била из нее ключом.
К горлу Кечко подкатил комок. До недавнего времени он годами не вспоминал о Наталье. Но сейчас, глядя на ее чувственную улыбку, он снова ею восхищался. Она была волнующе непредсказуемой, самой страстной из тех женщин, каких он когда-либо знал, и казалось удивительным, что он мог почти ее забыть.
Кечко мысленно вернулся к их последней встрече. За несколько месяцев до этого он надеялся, что, когда вернется на родину, Наталья последует за ним. Затем из Салоников вернулся ее муж, она встретилась со своей семьей в Ницце, после чего заявила, что никогда не сможет вернуться в Белград, так как король Александр это ей запретил. На несколько мгновений Кечко задумался о том, как могла бы сложиться его жизнь, не будь этого запрета, затем неохотно вернул снимок Стефану.
— Ты счастливый человек, — сказал он, когда Стефан опять положил фотографии в бумажник. — Твоя мать и сестра очень красивы. Надеюсь, они также и счастливы?
— Родители моей матери и ее сестра сейчас в Белграде, и это не может не беспокоить, — сухо ответил Стефан. — Но если бы не война, можно считать, что они обе счастливы. Обе радуются жизни и обладают ценным даром радовать окружающих.
Ники кивнул, хорошо зная способность Натальи, о которой говорил Стефан, и был доволен, что дочь ее унаследовала. Затем ему в голову пришло неожиданное сравнение, вызвавшее приятные эмоции.
— Зоркой звали черногорскую княжну, — сказал он на случай, если Стефану это не известно. — А ее отца, как и меня, — Никитой. — Он улыбнулся и поудобнее привалился к стене пещеры. Через несколько минут Ники уже спал.
На следующий день, прикрытые от атак с воздуха сплошной облачностью и туманом, они снова двинулись в путь. Стефан подумал о своих тете и бабушке, совершивших когда-то такой же переход через албанские горы с младенцем на руках, и подивился их выносливости и выдержке.
На второй день Стефану удалось ненадолго связаться с Каиром. Ему передали, что он не единственный британский офицер на Дурмиторе. Четыре дня назад там приземлились еще шестеро десантников, которые сразу же установили контакт с Тито.
— Они, должно быть, в головных колоннах, — сказал ему Ники, когда они с трудом продвигались вверх, увязая по колено в рыхлом снегу. — Не осталось ли шоколада в твоем пайке? Я так голоден, что готов съесть одну из лошадей.