— Больше, наверное, — не обиделся, вопреки ожиданиям Декстра, Бродников. — Но рано или поздно оживёт. А вот учителя у меня были. Хозяев не было. И не будет.
— Учителя? — поразился Декстр.
— А что вы удивляетесь, генерал? Практически у каждого встречного можно чему-то научиться. И в прямом смысле, и в переносном. Так что я был учеником у всех людей, с которыми меня сводила жизнь.
— Даже у меня?
— Почему «даже»? — не понял Бродников.
Декстр опять уставился на траву.
— Ваш друг Мельес прав в одном… — сказал он скорее себе, чем Бродникову. — Но самом важном. Я тоже редко у кого видел столько жизни и теплоты.
Декстр встал и сказал, не оборачиваясь:
— А сейчас извините, ар-Каллиман, у меня срочные дела в крепости. — Он включил привязанную к кабинету возвратку.
* * *
Ни решить, что теперь делать с курсантом, ни, тем более, обдумать их странный разговор, Декстр не успел. Магистр как чуял, едва Декстр натянул форму, выдернул в приёмную возвраткой.
Там уже были Кохлер и Каньчинская — высокая зеленоглазая блондинка, красоту фигуры даже мантия скрыть бессильна. Немного растерянные и ошарашенные, их тоже возраткой притащили, генералы заметно напуганы спешкой. Два дежурных капрала привели Ройса. Бледный, осунувшийся, под глазами тёмные полукружья. Ещё бы, восемнадцать часов карцера даром не даются. То слепящий свет, то непроглядная тьма, то мигание, от которого на второй секунде начинают болеть глаза, зажмуриваться бесполезно, мигалка бьёт даже сквозь ладони. И бесконечная заунывная мелодия, скорее тоскливый скорбный вой, чем музыка. Не каждый вынесет, можно и с ума сойти. Большинство угодивших в карцер без колебаний предпочли бы плети, имей право выбора.
Как его только Бродников выдерживал в таких количествах. Но после Весёлого Двора не удивительно.
Бродников. Декстр едва удержал ругательство. Знать бы, что с ним делать.
Ничего обдумать Декстр опять не успел, квакнул селектор, адъютант распахнул дверь в кабинет магистра.
Салливана нет, в комнате отдыха отсиживается, страх нагоняет — ждали в приёмной, теперь и здесь подождите. Каньчинская заметно побледнела, торопливо пересчитывает свои грешки, большие и маленькие. Кохлер подчёркнуто бесстрастен, даже менталка серая, неподвижная. А спина как каменная, напуган генерал почти до обморока. Встали они от Ройса в двух шагах, словно испачкаться боятся. Ройс едва заметно дрогнул. Декстру вдруг стало стыдно, разорванный строй смотрелся убого и жалко, почему-то припомнились нищие на паперти. Он встал между генералами и Ройсом, пусть будет ровная линия, достойная рыцарей. Кохлер и Каньчинская глянули на него с недоумением, а Ройс с испугом, словно ждал, что Декстр поволочёт его обратно в карцер.
Вышел магистр, холодный и бесстрастный как базальтовый идол в храме-пещере местных племён. Глянул на безупречно ровный генеральский строй, глаза на мгновенье в удивлении широко распахнулись, но тут же вернулась прежняя бесстрастность. Магистр смерил каждого оценивающим взглядом, подошёл к Ройсу и коротко, увесисто размахнулся…
Декстр перехватил его руку.
— Учитель, не нужно делать то, за что потом будет стыдно. Ведь Альберт не может ответить вам тем же.
Придушенно пискнул Кохлер, пробормотала короткое матерное присловье Каньчинская, что-то про морского ежа и гомосексуализм. Застыл, не в силах поверить в происходящее, Ройс.
— За своё разгильдяйство Ройс и так уже карцером расплатился, — сказал Декстр. — Его оболтусы — карцером и отработками. У справедливого командира мера наказания не должна превышать меру вины. — Декстр отпустил руку магистра.
— Вон пошли, — приказал генералам магистр. — Декстр, — кивнул он на кресло для посетителей.
Генералы выскользнули из кабинета бесшумно, словно тени.
— Чего ждёшь, садись, — буркнул магистр, сел в соседнее кресло. — Ты сильно изменился, Пауль. — Немного помолчал и добавил: — Очень сильно.
Декстр ответил серьёзным вдумчивым взглядом.
— К худшему или к лучшему, учитель?
— Пока не знаю, — ответил Салливан. — А сам как думаешь?
— Я не замечаю никаких перемен, учитель. Разве что сдуло немного шелухи.
Салливан задумчиво потеребил одно из колец. Поступок Декстра потряс, возмутил, и не надо лгать самому себе, напугал. Но не нужно спешить, разобраться во всём следует тщательно и без лишних эмоций, как если бы речь шла об объектах орденской разработки.
Слово «учитель» Декстр говорит с той же безличной интонацией, что и «магистр». И назвал его учителем по собственной инициативе, да ещё при посторонних, хотя до сих пор обращался так только наедине и только с разрешения Салливана. Это было знаком поощрения, правильности поступков, благосклонности.
— Тебя что-то сильно измотало, Пауль.
— Последнее время приходится много работать с документами, а я всегда плохо управлялся с бумажками.
Раньше Декстр никогда бы так легко не сказал учителю, что делает что-то плохо. Такие признания всегда были мучительны, в глазах Салливана он хотел быть безупречным.
— Дело не только в бумагах, — ответил Салливан. — Тебя гнетёт что-то ещё.
Декстр пожал плечами.
— Как и всех. Война грядёт.
— Твои курсанты готовы к битвам? — спросил магистр.
— Лабиринт покажет. Но думаю — да. В большинстве. Отсев всегда неизбежен, но обычный процент не превысит.
Слова правильные, а вот интонация… Слишком деловая, только что не казённая, словно отчитывается не учителю, а инспектору ордена.
— А Чижик? Он пройдёт лабиринт?
— Не знаю, — твёрдо сказал Декстр.
— Он твой ученик.
— Нет, учитель. Возможно, Чижик и был моим учеником, но давно и недолго. Так недолго, что я и не заметил. Но теперь он мне не ученик и никогда им не будет. Я не справился с заданием, учитель.
— Не заметно, чтобы тебя это особенно огорчало, — сказал Салливан.
— Огорчайся не огорчайся, а уже ничего не изменишь.
Прежде такие слова Декстр говорил бы на коленях, придавленный к самому полу неудачей и стыдом. Да и слова были бы другими, раньше ему бы и в голову не пришло сказать учителю, что огорчаться тут нечему, что выросло, то и выросло. Дать совет как равному.
— И чего натворил твой Чижик на этот раз?
— Он — ничего. Натворили мы, учитель. Взялись ловить рыбу слишком крупную и сильную для наших сетей. Орден Чижику неинтересен. И я вполне его понимаю, — словно бы с удивлением сказал Декстр. Немного подумал и сказал: — Орден превращается в театр, в игрушку для вечных недорослей. Именно поэтому нас перестали уважать. Мы сами не знаем, для чего существуем, сами превращаем себя в ничто, а потом удивляемся, почему нас называют дарможралами.
Салливан поглаживал подлокотник кресла. Скверная истина ему открылась. Он и предположить не мог, что так может быть.
— Ты мне больше не ученик, Пауль.
Декстр глянул на него, подумал.
— Да, — согласился он, — по всей вероятности. Рано или поздно это должно было произойти, не такой уж вы бездарный наставник, чтобы учить вечно.
— Спасибо, — с сарказмом ответил Салливан. — Польщён твой высокой оценкой.
— Мартин, — впервые Декстр обратился к нему по имени, — ученики должны становиться мастерами, иначе учительство теряет смысл.
— Даже так… Не ожидал от тебя. Такое мог бы сказать Чижик, но не ты.
— Именно потому, что он давным-давно это понял, ему и не нужен учитель.
Салливан вцепился в подлокотник кресла так, что побелели пальцы.
— Надеюсь, вам, генерал, — он изо всех сил старался, чтобы голос звучал спокойно и ровно, — никогда не придётся услышать от ученика «Ты мне больше не нужен».
— Я тоже надеюсь, что успею сказать ученику «Я тебе больше не нужен» до того, как он поймёт это сам. И сумею разглядеть эту минуту, понять, что ему пришло время летать самому. Мартин, — повернулся к нему Декстр, накрыл его руку своей так, словно хотел от чего-то защитить, — я глубоко благодарен тебе за все те годы, что ты учил меня быть рыцарем, Ястребом, открывал мне небо. И рад, что могу сказать тебе с полной уверенностью: ты тоже можешь летать сам. Без подпорок. Без поддержки. Сам.
Салливан не ответил, просто не знал, что отвечать тому, кто понял его лучше, чем Салливан сам себя понимает. Кто, пусть и на несколько минут, стал его учителем.
— Тебе надо немного побыть одному, — сказал Декстр. — Я скажу адъютанту, что ты очень занят, и чтобы не совался к тебе, пока сам не вызовешь.
Декстр поднялся, пошёл к двери.
— Это всё, что ты хотел мне сказать? — бросил вслед Салливан.
— Да, — твёрдо ответил Декстр. — Хотя… Твой нынешний ученик, Александр. Он ведь ещё ребёнок, Мартин, всего-то тринадцать лет. Не бойся быть с ним хоть немного посердечнее. Ни твоего авторитета, ни его уважения это ни чуть не умалит, скорее наоборот.
