Линзы моего шлема вспыхнули. Я поднялся с корточек. Префект попытался снова закричать, но вместо этого его вырвало. Я взглянул на него, и вокруг моей головы начала сиять бледным светом кристаллическая матрица психического капюшона.
— Кто вы? — он задыхался. — Что тут делаете?
— Ты знаешь, кто я.
Его глаза пробежались по пластинам моего доспеха цвета полуночи, по эмблемам молнии и орлиного крыла, цифрам, которые были выгравированы на бронзовом солнечном диске, украшавшем нагрудник. Я оперся на посох, обеими рукам держась за железо с кристаллическим сердечником. В разуме префекта формируются узнавание и страх, в то время как часть него пытается отрицать увиденное.
— Я ничего не делал, — заикаясь, произнес он. — Я служу Императору. Я верен Единству Те…
— Генозаповедники, префект. Влажные Хранилища, миллионы сращенных вместе плотью и костьми — Первая программа, и Вторая, и Третья. Город под городом, который поглотил всех, кто вышел за допустимый диапазон отклонений. Запах, который говорил о том, что ты решил разложить отверженных, а не сжечь их.
Префект начал рыдать, из уголков глаз побежали слезы. Я несколько секунд смотрел на него, а потом продолжил:
— Мы здесь не для того, чтобы устанавливать твою невинность или вину. Время для этого прошло. Мы здесь не ради правосудия или спасения миллионов, которых ты заразил. Мы здесь для того, чтобы вознаградить тебя. Мы — следствие твоих действий. Его рука и ласковое лезвие. И…
Я наклонился, от чего сочленения доспеха загудели, и коснулся лица трясущегося человека.
— … мы пришли за тобой.
Он покачал головой, дрожа от ужаса и дерзости.
— Ваш приговор чудовищен. Это не правосудие, а лицемерие!
— Но мы существа, созданные не для того, чтобы жить с этими идеалами, а только претворять их в жизнь.
Минуту он просто обнимал себя руками. Он представлял жалкое зрелище: тощий человек неопределенного возраста, закутанный в вельвет и шелка и плачущий во тьме. От сжавшегося тела поднимался несвежий запах. Он испачкался несколько часов назад, пребывая в лихорадочном кошмаре.
— Все, что я видел раньше, все, что мне снилось…
— Это был только сон.
Он посмотрел на меня, и в его зрачках вспыхнула отчаянная искра надежды, которую смертные призывают даже в самые черные дни.
— Но это не означает, что он был нереален. Тебе снились эти мгновения уже двадцать раз, и будут сниться снова.
Я провел пальцем по его влажной от слез верхней губе.
— Мы говорим уже в восьмой раз, и каждый раз ты плачешь. И не в последний раз.
— Вы… — он запнулся. — Вы ждете, что я попрошу прощения?
— Нет. Ты уже просил его восемь раз.
И тогда он начал смеяться. И продолжал, когда я вернул его в повторяющийся кошмар.
— Какое ты принял решение?
Звук моего голоса прокатился по огромному пространству. Тронный зал был безмолвен и пуст. Мрак в сводчатом помещении был безжизненным, словно пустота, оставленная чем-то нематериальным. Я твердо смотрел на призрачно-бледные черты и черные глаза, наблюдающие за мной от подножья пустого трона. Я не преклонил коленей: власть — это одно, а уважение — совсем другое. Бледное лицо дернулось, губы насмешливо скривились.
— Мое решение? — Он замолчал и постучал пальцем по рукояти цепной глефы. — Вот оно: если мне придется провести больше времени в твоей компании, тогда у меня появится желание сделать что-то, о чем ты пожалеешь.
Севатар сошел с тронного помоста. Даже в доспехе он двигался, как кошка. Я не пошевелился. По привычке я собрался опереться на посох, но его, как и некогда обрамлявшего мою голову капюшона, не было. Без них я словно утратил руку или ногу или лишился части самого себя.
Конечно же, именно по этой причине я стоял в безлюдном тронном зале с Первым капитаном нашего трижды униженного Легиона.
— Эдикт, принятый на Никейском совете нельзя игнорировать, — сказал я. — Ты старший командир Легиона, пока примарх…
— Пока наш отец-во-тьме снова получает наставления от своих братьев, — Севатар отвернулся, рассеянно пожав плечом. — Да, я думаю, что так и есть.
— Необходимо принять решение по либрариусу, — я замолчал, следующие слова, которые я должен был произнести, застряли в горле. — И насчет меня.
Севатар взглянул на меня, хищная улыбка на губах повторилась в его темных очах.
— Я в любой момент мог перерезать твою глотку, — он повернулся и посмотрел на меня, задрав голову и подняв бровь. — Да. Это могло решить некоторые проблемы.
Я медленно выдохнул сквозь зубы. Сказать, что между нами было мало братской любви, значит назвать солнце свечой.
Я не отрывал глаз от его лица. Те, кто нас не знал, всегда говорили, что Повелители Ночи из подземелий Терры и куча отбросов Нострамо во многом похожи. Действительно, бледная кожа и отшлифованные ночью до черноты глаза отмечали всех нас, но для тех немногих, кто отличался внимательностью, мы совершенно разные существа. Черные стоки придали нашим чертам бесцветность. Глаза терран даже более чувствительны к солнечному свету, чем у нострамцев. Мы редко моргаем. Наша кожа от природы безволосая, зубы остры и не нуждаются в шлифовке. К тому времени в Легионе нас осталось мало, невзрачных и исчезающих пережитков. Я хотел бы сказать, что оставшиеся терране были островком медленно угасающего благородства, но это было бы неправдой.
Немногие видели разницу между тем, кем мы были и кем стали. Даже те, кто некогда служили возмездию, теперь превратились в слуг ужаса. Иногда я размышлял, была ли вообще разница между ними.
— Указ… — осторожно начал я.
— Ты и в самом деле ненавидишь нас, ведь так? Всех, кто пришел позже, кто пришел из другой ночи…
Я промолчал, и оскал мертвеца на лице Первого капитана стал шире.
— О, я не осуждаю твою ненависть. Я разделяю ее. Просто она меньше задевает меня.
— Севатарион…
Я замолчал и придал своему голосу уверенность. В воздухе сверкнула, словно искорка инея, частичка моего гнева. Странно, но Первый капитан стал очень, очень спокоен.
— Яго Севатарион, ты дашь мне то, что я прошу.
Слова стерли насмешку с его лица. Он пересек зал сполохом доспеха и сервомеханизмов. Неактивированная цепная глефа ударила меня в грудь, прежде чем я даже поднял руки.
Я упал, но Севатар схватил меня за горло и, притянув к себе, заговорил шипящим шепотом.
— Если ты так отчаянно жаждешь решения, тогда вот оно — я изгоняю тебя. Ты больше не из Восьмого, если вообще когда-то был. Я окрашиваю твои руки в красное. Если мы снова встретимся, я приговорю тебя к смерти. Ты изгой. Ты ничто.
Первый капитан отшвырнул меня, и я рухнул на пол с лязгом керамита о камень. Он стоял с непроницаемым лицом, глаза были скрыты тенями.
— Устраивает?
Я поднялся. Я не был ни шокирован, ни сломлен. Я был разгневан. Во рту ощущался вкус крови. Несмотря на мои попытки обуздать гнев, он пылал все ярче.
Но меня разозлило не его решение. Нет, этот гнев не шел ни в какое сравнение.
— А остальной либрариус?
— Мне плевать, — выпалил он и отвернулся, направившись к трону примарха.
— Когда-то он был нужен, Севатарион, — обратился я резким от гнева голосом. Он оглянулся через плечо, улыбка вернулась. — Была причина, по которой тогда мы были более значимы, чем сейчас.
— Избавь меня от приступов ностальгии, — сказал он, закатив глаза.
Это произошло прежде, чем мысль сформировалась в моем разуме, прежде чем я даже смог осознать, что утратил контроль. По стенам растеклись языки зеленого пламени. Севатар повернулся, цепная глефа с ревом ожила, и в этот момент волна энергии ударила и впечатала его в трон. В один миг между вспышкой пламени и тенью моя рука оказалась на его горле, пальцы сдавили шейный замок и плоть под ним.
— Ты убил нас, — прорычал я.
Я оскалился, и по черепу поползли разряды молнии. Зубья цепного оружия продолжали вращаться, но мой разум окутал конечности Севатара, сжимая и сдавливая их. Я не думал ни о том, зачем это делаю, ни о запрещающем указе.
— Ты уничтожаешь наш Легион, — я впечатал его голову в железный трон одной только мыслью. Сервомеханизмы выли, пока он боролся со мной. — Ты и твой отравленный мир…
Вспышка. Неровный несвет. Мысленное пламя. Агония.
Я отшатнулся, изо рта хлынула кровь, забрызгивая доспех и пустые, обнаженные руки. Единственное о чем я смог подумать, что теперь они и в самом деле отмечены кровью. В голове кружились образы и воспоминания, которые мне не принадлежали.
Севатар не поднялся. Он сидел на троне примарха, тяжело дыша, его глаза уставились на пустое место, где, как мне казалось, я схватил его.
— Уходи, — прохрипел он.
— Севатарион… — начал я, глотая воздух сквозь свертывающуюся во рту кровь.
— Прочь с глаз моих!
