Викентий довольно вольно обращался с закрытой информацией. Непонятно, как такой балбес мог попасть когда-то в секретную контору. Или он уже после «лавочки» стал пофигистом первой степени? Впрочем, мое дело — не решение проблем Викентия (он имеет полное право быть смелым), а получение сведений, самых точных и по-быстрому.
— Я рад, что вы любили подглядывать. Ну, господин изобретатель, какое-такое страшило встретилось нашим лазутчикам на Земле? Я понял, что это был хищный зверь, который умел имитировать внешний вид своих харчей. В общем, Змей Горыныч.
— Все же у вас очень много первобытного в голове. Процесс поглощения материи, который применял наш «зверь», трудно назвать жрачкой. Он выдавливал материю из гравитационных ячеек, тех самых ячеек, что образуются субнуклонами-гравитонами. Мама-материя теряла привычную структуру и превращалась в массоэнергию, вибрирующую нитеплазму. Собственно из нитеплазмы этот «Змей Горыныч» и состоял.
Нити. Нитеплазма. Я почти о ней догадался. Неужели при всей своей первобытности Терентий К123 не такой дурак?
— Я чего-то припоминаю или мне кажется, досточтимый мудрец? Нитеплазма же — это самая ранняя форма существования материи. То, что получилось после Большого Взрыва.
— На этот раз вам не кажется. Нитеплазма получилась и никуда не исчезла, а протянула до наших дней, прогрессируя на свой лад, превращаясь во вполне живое, вполне паразитическое… и в каком-то смысле разумное существо. Наши разведчики прозвали его Плазмонтом, — тут голос Викентия из вялого стал довольно бодреньким. — Я вижу у вас под курткой пузырится. Это одновременно радует и беспокоит меня.
Ничего у меня не пузырилось, однако бутылку с сияющей антистрессовкой я с собой прихватил. Пока бормотолог не заглотил пару стаканов, то помалкивал, давая полную свободу вопить очумелым фанатам меркурианского «Динамо», которые, казалось, вырвутся из своего визера и в одно гнусное мгновение затопчут все в этой крохотной жизне-сферке.
— Значит, господин ученый, если весь наш мир, включая нас самих, прилежно образуется из полей, атомов, молекул, целых тел, то этот отъявленный гад-паразит состоит только из нитеплазмы?
— Верной дорогой идете, товарищ, — глубоко икнув, произнес Викентий, подобрал что-то непонятное, но шевелящееся с тарелки и засунул к себе в рот. — Наш микромир двуполюсной, макромир фактически однополюсной. А в предматериальном мире, как известно всем порядочным мизикам, четыре полюса, четыре основные энергии с хитрой системой взаимодействия и взаимного перехода. Так вот, судя по материалам разведки, нитеплазма обходится без четкого деления на микро-, макро- и предматериальный уровни. Это иная материя, понятно?
И фемки, выходит, не просто группа акробаток. Хоть и необщительны, но соображают в этих самых полюсах.
Кто-то чрезмерно подвижный с тарелки у Викентия побежал, не даваясь на закуску, но изобретатель проявил необыкновенную прыть и пригвоздил беглеца радиоуправляемой вилкой уже на самом краю стола. Еда, попискивая, лишилась одновременно свободы и жизни. Сломив сопротивление пищи, Викентий продолжил.
— Однако мои расчеты внушают мне — пока что одному — оптимизм. У устойчивой нитеплазмы пара полюсов остается в скрытом виде, и с нами взаимодействуют всего лишь два полюса, два знака заряда. Я их условно называю «левым» и «правым». Правда, и этого тоже хватает для разных сюрпризов. Сдается мне, маги и волшебники кудесили именно с нитеплазмой. И всякая нечисть, от призраков до оборотней, похоже, была из нитеплазменного «теста». А спора Плазмонта — это типичный бес, тошный дух, вселяющийся и соблазняющий разным могуществом.
Маги с волшебниками, оказывается, не просто козлобородые шоумэны. И призраков с оборотнями, и даже тошных духов, выходит, есть за что уважать — за крепкую физическую основу.
— Колдуны колдунами, откуда мне знать, какие у них генетические матрицы, может, они вообще инопланетяне — а нам-то, простым меркурианским балбесам, как эту нитеплазму распознавать? Как расчухать, что посредь атомов твоего собеседника заизвивалась пара ниточек? Их разве разглядишь в мелкоскоп? А, Викентий Инкубатькович?
— Субнуклоновый каскадный микроскоп, может, и засечет, как нитеплазма кушает атомы. Только надо знать, где смотреть. Да еще иметь такой микроскоп. Их, наверное, не более десятка наберется, а на Меркурии вообще ни одного.
— А ваш прибор? Мы его испробовали в долине Вечного Отдыха. Даже засекли одну нитеплазменную спору.
Изобретатель и рационализатор слегка попунцовел.
— То, что я передал в долину, это вовсе не прибор, отзывающийся на нитеплазму, а скорее датчик, который регистрирует взбудораженность нервной системы человека. И больше ничего. Я дико извиняюсь, ввиду острой нужды в деньгах несколько прибрехнул, когда загонял Сереге схему этой установочки. Надеюсь, мое признание останется между нами. Тем более, Сережке такое удовольствие обошлось в жалкие пятьсот имперок.
— Давайте стараться, чтобы между нами оставалось поменьше ваших шалостей, — невесело отозвался я. А изобретатель сразу переключился на более приятную тему.
— Допустим, в подозреваемом присутствует нитеплазменная спора и влияет на его ощущения. Поэтому «оспоренный» человек знает — у него не все в норме. Мой датчик и будет улавливать те изменения психомагнитного поля данного гражданина, которые характерны для тревоги. Лет десять назад многие кшатрии вместо таких датчиков пользовались собственными генными модификациями — психомагнитными рецепторами. Потом это дело прикрыли, потому что солдатики, вооруженные столь мощными рецепторами, запросто считывали весь эмоциональный спектр у своего начальства.
— Значит, в кое-каких направлениях мы не совсем прогрессируем. Это называется, наверное, прогрессивным параличом… Но погодите, тот паренек, на которого среагировал и зажегся датчик, мог быть просто невротиком, передрейфить, запаниковать.
— Конечно, он мог быть просто невротиком, — легко согласился безответственный изобретатель. — Но я полагаю, последующие события убедили вас, что в нем имелся нитеплазменный узелок.
И Викентий засосал стакан антистрессовки с чувством глубокого удовлетворения за свой талант, нисколько не обращая внимания на голографических спортсменов, что вертелись по комнате, и победные запахи, которые тоже производил визер.
— Да, пожалуй, нитеплазменный узелок себя проявил, Викентий Инкубаторович.
Даже сейчас, всего лишь вспоминаючи, невозможно было отделаться от гадких ощущений жути и беспомощности, вызванных той тварюшкой — дико скачущей и еле заметной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
