Кроме индейцев-тагносов, лишь немногие остались в живых, они и рассказали о страшной бойне. Лишь немногим белым, в их числе злополучному отцу Каталины, позволили уйти в другие поселения и взять с собой остатки имущества.
За какие-нибудь двенадцать часов все поселение Сан-Ильдефонсо – город, крепость, миссия, асиенды и ранчо – перестало существовать. Не стало и жителей этой прекрасной долины.
* * * *
Всего только полдень. Развалины Сан-Ильдефонсо еще дымятся. Его обитатели мертвы, но здесь есть люди. На площади сотни темнокожих воинов, они выстроены квадратом. Перед ними посреди площади разыгрывается необычайная сцена, еще одно действие драмы: завершается месть их вождя.
На ослах, связанные, сидят два человека. С них сняли одежду, и их обнаженные спины выставлены напоказ перед молчаливыми зрителями. Но хотя на этих двоих больше нет развевающихся сутан, их нетрудно узнать по коротко остриженным волосам и выбритым тонзурам.
Это отцы иезуиты из миссии.
Глубоко врезается плеть в обнаженные тела, иезуиты громко стонут и извиваются от боли и страха. Они горячо просят и молят своих мучителей прекратить жестокую порку, но никто их не слушает.
На эту казнь смотрят двое белых. Один из них Карлос, охотник на бизонов, другой – скотовод дон Хуан.
Напрасно стараются святые отцы вызвать в них жалость. Им не растрогать этих двух людей – их сердца окаменели.
– Вспомните мою мать, вспомните мою сестру! – сквозь зубы отвечает Карлос.
– Да, недостойные священники, вспомните! – добавляет дон Хуан.
Снова взлетает плеть и снова опускается на спины, и так до тех пор, пока все четыре угла площади не стали свидетелями наказания.
Ослов подводят к церкви – она почернела от копоти, крыша обрушилась, – связывают их голова к голове; зрителям видны только спины седоков.
В стороне протянулась цепочка воинов, их луки натянуты, и по сигналу град стрел со свистом прорезает воздух. Страданиям святых отцов настал конец: обоих нет больше в живых.
* * * *
Я подхожу к последнему действию страшной драмы; нет слов, чтобы его описать. Все предыдущее тускнеет перед ужасом этой сцены. Она разыгрывается на вершине Утеса загубленной девушки. В этом месте часть плоскогорья узким, длинным мысом врезается в долину, здесь Карлос столь блестяще выдержал испытание в день святого Иоанна.
И сейчас будет снова показано искусство верховой езды. Но как не похожи на прежних участники, как не похожи зрители!
На лошадях сидят два человека. Это всадники поневоле – они привязаны к седлам. Их руки не сжимают поводья – они связаны за спиной, а ноги стянуты сыромятным ремнем, проходящим под брюхом лошади. Для того, чтобы всадники прочно и неподвижно держались в седле, их привязали еще и другими ремнями, идущими от крепких кожаных поясов к передней луке и к крупу лошади. Таким образом, лошадь не может сбросить седока, не скинув и седла, а этому помешает прочная подпруга. Все предусмотрено: эти всадники не вылетят из седел, не показав своего искусства.
Но не по доброй воле они это сделают. Чтобы убедиться в этом, стоит только посмотреть на их лица. Ужасны чувства, явственно написанные на этих лицах: самое низкое, трусливое малодушие, самое беспросветное отчаяние.
Люди эти – средних лет, оба офицеры в полной парадной форме. Но и без того нетрудно узнать в них смертельных врагов Карлоса – Вискарру и Робладо. Только теперь они уже не противники Карлоса – они его пленники.
Но для чего же их посадили на лошадей таким странным образом? Что за комедия должна здесь разыграться?.. Комедия? Как бы не так!
Смотрите: лошади под этими седоками – дикие мустанги. Смотрите: голова каждого мустанга обмотана куском грубой ткани, и он ничего не видит.
Для чего? Сейчас вы это узнаете.
Каждого коня с трудом удерживает индеец-тагнос. Мустанги стоят на Утесе загубленной девушки, перед выступом, который выдвигается вперед.
В ту же сторону обращены и лица выстроившихся в ряд воинов-индейцев. Они безмолвны. Ничем не нарушается зловещая тишина. Впереди на вороном коне – вождь, и к нему прикованы все взоры, словно люди ждут от него сигнала. Лицо его бледно, но сурово и непоколебимо. Месть еще не завершилась.
Он и его жертвы не обмениваются ни единым словом. Все уже сказано. Они знают свою участь.
Они сидят к нему спиной, они его не видят; но в устремленном на него взоре обоих тагносов, удерживающих лошадей, какое-то странное выражение. Чего они ждут? Ждут знака.
Взмахом руки, в молчании подан знак. Тагносы, отпустив мустангов, отскакивают в сторону. Еще знак – и воины, пришпорив своих коней, с диким криком несутся вперед.
Вот уже их копья вонзаются в крупы мустангов, и ничего не видящие лошади скачут к выступу утеса...
Вопль смертельного ужаса, вырвавшийся у седоков, тонет в криках преследователей. Еще мгновение – и все кончено. Перепуганные мустанги сорвались с утеса, увлекая своих седоков в вечность.
Темнокожие воины сгрудились у края обрыва и безмолвно смотрят друг на друга.
Вперед метнулся всадник; сдержав коня у самого края, он посмотрел вниз, в пропасть. Это белый вождь.
Он глядит на бесформенную груду, лежащую внизу. Люди и лошади недвижимы – они мертвы, смяты, раздроблены, разбиты... Страшное зрелище!
Карлос глубоко вздохнул, словно огромная тяжесть свалилась наконец с его сердца. Потом обернулся к другу.
– Дон Хуан! – произнес он. – Я сдержал слово: она отомщена!
* * * *
Заходящее солнце видело длинную цепь воинов-индейцев: один за другим они выезжали из долины и направлялись к Льяно Эстакадо. Но они уходили не так, как пришли. Они возвращались из Сан-Ильдефонсо в родные края с награбленным добром, которое они считали своей законной военной добычей.
Впереди по-прежнему ехал охотник на бизонов, и рядом с ним – скотовод дон Хуан. Только что разыгравшиеся страшные события омрачили их лица, но эти тени рассеивались, когда всадники мысленно уносились в будущее. В конце пути обоих ждали радостные встречи.
Карлос недолго оставался со своими друзьями-индейцами. Взяв золото, которое они ему когда-то обещали, он двинулся дальше на восток и там, в Луизиане, на Ред Ривер, развел плантацию. С ним были красавица-жена, сестра, дон Хуан и несколько старых слуг, и он прожил многие годы в мире и благоденствии.
Время от времени он отправлялся на охоту в страну своих старых друзей вако, которые неизменно были ему рады и по-прежнему называли его своим белым вождем.
