Роберто вытащил из кармана большой белый носовой платок.
– Девочка ничего не знает?
– Конечно, нет!
Он покачал своей большой головой с пышной шапкой волос.
– Как же тяжело ему было! – Роберто взглянул на Александру. – И тебе тоже, mia cara.
– Я не так сильно страдала, как Андреас. Он до сих пор страдает.
– Пока он не научится разделять свою боль с другими, боюсь, у него не будет другого выбора. – Роберто встал. – Идем, – сказал он своим глубоким басом. – Давай пойдем к ней.
Спящая Бобби, как и большинство детей, напоминала ангелочка. Ее нежно-розовые губки, еще не знающие помады и мужских поцелуев, были чуть полуоткрыты, невероятно длинные черные ресницы трепетали во сне, кожа была окрашена легким румянцем.
Роберто наклонился и запечатлел нежный поцелуй у нее на лбу, потом тихонько увел Александру прочь из комнаты.
– Если бы Анна пришла ко мне с таким предложением, – сказал он, когда они вернулись в столовую, – не знаю, что бы я сделал.
– Я думаю, рано или поздно вы бы согласились. Вы так сильно ее любили… вы бы все для нее сделали.
– Может быть. – Он покачал головой. – Но мне было бы тяжело. – Его глаза затуманились. – Чтобы она пришла ко мне, беременная от другого мужчины… нет, для Анны это было бы немыслимо. Но вообще-то, мне бы казалось, что легче стерпеть неверность. Это было бы не так искусственно, не так нарочито, не так… похоже на научный эксперимент.
– Но весь смысл в том, чтобы пресечь в корне самую мысль о неверности! – горячо возразила она. – Это было заранее обдуманное решение, мы оба пришли к нему сознательно, потому что хотели ребенка. – Тут она смутилась, ощутив лицемерие в своих словах. – Вернее, потому что я хотела ребенка.
– Он тоже хотел ребенка, Александра, – заверил ее Роберто. – Ты сама говорила, что чрезмерная враждебность стала результатом его огромной любви к Бобби, потому что для него непереносима мысль о разлуке с ней.
– Но он сам до этого довел! – в отчаянии вскричала Александра. – Мысль о разводе принадлежала ему, он сам на этом настоял!
– Я знаю, cara, знаю. – Он вдруг решительно кивнул. – А знаешь, ты, пожалуй, права насчет переезда в Онфлер. Это пойдет вам на пользу.
– Я этого не сделаю, если Андреас не согласится, хотя до сих пор он соглашался со всем, что бы я ни предложила. Как будто ему все равно. Когда я с ним связалась, чтобы получить разрешение увезти Бобби на эти каникулы, он ответил мне через адвоката. – Она беспомощно развела руками. – Раз уж он все равно отказывается с ней встречаться, не могу себе представить, с какой стати он стал бы возражать на этот раз.
Роберто задумался.
– Возможно, это его шокирует, – медленно проговорил он, – приведет его в чувство. Все еще может наладиться. Жизнь – штука долгая. – Роберто обнял ее за плечи. – Я рад, что ты наконец решила поделиться своей тайной со мной.
– Мне жаль, что Андреас сам вам не рассказал много лет назад. Вы могли бы ему помочь.
– У меня есть предложение, – вдруг объявил Роберто.
– Какое?
– Я полагаю, нам следует откупорить ту бутылочку кальвадоса, что ты мне привезла. Это будет как раз к месту.
Роберто подошел к отделанному ореховым деревом бару и вынул бутылку.
– Присядь, – сказал он, открывая бутылку и наливая кальвадос в коньячные рюмки.
– За что пьем? – спросила Александра.
– За Онфлер, – предложил он, протягивая ей рюмку и придвигая поближе свой стул. – За новое начало, новые надежды и за старую дружбу.
– Я люблю вас, папа, – тихо призналась Александра. Она протянула руку и погладила его по щеке, уже колючей от отросшей к ночи щетины. – И вашего сына я тоже люблю.
– Я знаю.
Александра подняла свою рюмку.
– За наше будущее, – сказала она. – За нашу девочку.
Кальвадос блеснул золотом в их рюмках.
– За Бобби, – сказали они хором.
Александре понадобилось всего семь дней, чтобы найти для них дом, но это произошло совершенно случайно.
«Жаворонок» стоял в отдалении от других домов на вершине пологого холма над дорогой, соединявшей Онфлер с Довилем. Агент по продаже недвижимости из Трувиля пришел в ужас: он намеревался продать этой богатой и знаменитой американке один из самых престижных особняков, расположенных поблизости. «Жаворонок» представлял собой заброшенное строение с облупившейся штукатуркой, частично сгнившими стропилами и вздыбившейся соломой на крыше. Внутри все было еще хуже: устаревшая проводка, сгнившие трубы и птичьи гнезда. Но Александра увидела этот дом на закате, случайно выглянув из окна машины по дороге в Довиль: штукатурка порозовела, беспорядочно оплетавший стены и крышу плющ как будто горел огнем, а дикие розы, в беспорядке разросшиеся в саду, напоминали букет невесты.
Александра с трудом заставила себя отвести взгляд. Ей сразу захотелось нарисовать этот живописный дом.
К весне следующего года «Жаворонок» уже приобрел вид жилого дома. Александра через адвоката связалась с Андреасом и сообщила ему, что решила продать квартиру у Центрального парка. Она ожидала уже привычного формального ответа в письменном виде и была удивлена, когда Андреас попросил о личной встрече.
* * *
Пятого июня они встретились на нейтральной территории – в Дубовом зале ресторана гостиницы «Плаза». Встреча оказалась болезненной для обоих, но они успешно скрывали это. Они говорили друг с другом, как вежливые незнакомцы, обменялись бумагами, на мгновение слегка соприкоснулись пальцами и так же быстро отдернули руки. Наконец они заговорили о Бобби.
– Давно хотел тебя поблагодарить, – смущенно проговорил Андреас, – за фотографии и школьные отчеты.
– Мне казалось, что это будет справедливо.
– Это более чем справедливо.
Наступило молчание. Александре хотелось поскорее уйти; она знала, что все так и будет – мучительно и невыносимо. Она силой заставила себя усидеть на месте и даже пыталась есть свой салат, хотя он вкусом напоминал солому.
Наконец Андреас нарушил затянувшееся молчание вопросом:
– Как она?
– С ней все в порядке, – с фальшивой бодростью улыбнулась Александра. – Хорошеет с каждым днем. Здорова, слава богу. – Она опустила глаза. – Ей не терпится переехать во Францию.
– Не сомневаюсь. – Он вдруг весь залился темной краской гнева. – Я хочу видеть ее, Али.
Она положила вилку. Ее сердце беспорядочно застучало.
– Прошло больше трех лет, Андреас. Не думаю, что это будет справедливо по отношению к ней.
На миг в его глазах явственно проступила слепая ярость, но он тут же снова овладел собой, словно шторы опустились.
– Понимаю. Она привыкла к тому, что меня рядом нет. Ей будет слишком больно, если я вдруг явлюсь с кратким визитом.
