— Меня. Просто меня.
Да уж. Для него все просто. А я… Я смотрела на альва и понимала: его нужно узнавать заново, пытаясь отличить истинное от лицедейства. Ну или послать ко всем демонам. Второй вариант был весьма соблазнителен.
— Сначала я не смог удержаться, как твой сосед. — Я чувствовала на себе взгляд Варлока, испытующий, обжигающий и ожидающий. Что я скажу, как отреагирую. Но я молчала, и альв продолжил: — А в библиотеке, когда услышал, как тебя приглашает на вечер какой-то хлюпик…
— Эш, — вклинилась я. — Этого хлюпика, как ты выразился, зовут Эш. И он неплохой парень.
— Может, и неплохой, — проскрежетав зубами, согласился Варлок. — Но и не хороший! Так вот. Когда я услышал, как хлюпик приглашает тебя… Сам не понял, почему вмешался. А ты меня отшила. Да еще как. В образе чемпиона меня еще так не отбривали. Поэтому я решил, что раз ты послала подальше Варлока, то, может, повезет Виру…
— Знаешь, если о везении… От того, чтобы я как следует врезала некоему альву, меня удерживает лишь одна мысль: на тебе только полчаса назад все зажило.
— Если хочешь — ударь, поверь мне, я терпел и не такое. Гораздо хуже ревновать себя к себе же. Когда Вира ты приняла, а Варлока возненавидела.
— Ты псих.
— Не отрицаю. Но ты единственная, кто выбрал меня настоящего, а не образ чемпиона.
— Просто в роли игрока по громобою ты был удивительным говнюком.
— Другие отчего-то предпочитали этого не замечать… — Горькая усмешка искривила его губы. — Другие, но не ты…
Он отпустил мою руку. Больше не удерживал, дав мне право самой выбирать. Не принуждал, не заставлял…
Я могла встать и уйти. И он принял бы мое решение. Откуда-то я это точно знала. Может, потому что только сильные духом способны отпустить тех, кто им дорог, и жить с болью утраты. А слабые будут приковывать тебя цепями и принуждать.
Уже готова была подняться, когда увидела лист. Полуобгоревший, он лежал на краю кровати. И все бы ничего, если бы не одно «но»: формула, выведенная на нем. Это был фрагмент той самой… Символы, врезавшиеся в детскую память. Выпавший фрагмент мозаики, с которым картина обретала иной смысл.
Рука сама собой потянулась к листку. Я так и замерла над ним, впившись взглядом в символы.
Да, я могла встать и уйти. Или же остаться, чтобы выяснить все до конца. И задать вопрос, ответ на который я, кажется, уже знала.
— Что это? — Я развернула лист так, чтобы альв увидел написанное на нем.
— То, что должно было спасти брата, если бы я успел вывести формулу до конца.
— А… нельзя повернуть вспять преобразование? — Сказанное резануло слух, и я поспешила добавить: — Вернуть закаменевших к жизни возможно?
— Я хочу в это верить. Но любые попытки магического воздействия на окаменевших заканчивались тем, что статуи обращались в прах, рассыпались, превращаясь в песок и мелкую крошку.
«Умирали окончательно», — вынырнуло откуда-то из памяти. Словно я давным-давно слышала эту фразу, сказанную маминым голосом.
Так вот над чем работала эйра Эбигейл. И возможно, из-за этого ее и убили. Варлок сказал, все началось пятнадцать лет назад. И тринадцать из них — я сирота.
Слабо верилось в совпадение. И если маму убили из-за формулы, которая могла спасти тысячи жизней, то уйти, сделав вид, что ничего не было, — самое разумное. А потом просыпаться уже каждую ночь от кошмара. Зная, что за свою безопасность я заплатила жизнями детей, совесть не даст мне спать спокойно.
Альв понял мое молчание по-своему.
— Нари, — он осторожно забрал из моих рук листок, — это не твоя загадка…
Странно, он сказал «загадка», но мне почему-то послышалось «война».
— Да, не моя. Но так получилось, что именно я знаю на нее ответ. Подожди немного. Я сейчас…
Лишь зайдя к себе в комнату за папкой, я узрела в зеркале, в каком неприглядном виде была. Пламя, пощадившее мое тело, к моей рубашке и брюкам «пиетета не питало». Посему одежда скорее напоминала подпалины и дыры, между которыми сохранились островки целой ткани. Пришлось заменить ее на другие штаны и тонкий свитер.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Варлок, видимо, тоже посмотрелся в зеркало. Поскольку, когда я зашла к нему, прижимая к груди бумаги, он уже был в новых штанах и рубашке. Смотреть на него было непривычно: черные, коротко остриженные волосы и челка вместо русого хвостика, без очков, зато с рядом мелких колец на левом ухе. Я украдкой даже посчитала — шесть.
— Что? — настороженно уточнил Варлок.
— Пытаюсь привыкнуть к тебе в таком виде.
— А у меня чувство, что на меня смотрит таксидермист и размышляет, какими опилками начинить мою шкуру…
— Извини, но Вир мне был все же привычнее…
Альв нахмурился и, подняв руку, провернул на ней кольцо. Образ дрогнул и передо мной предстал Вир. Он щурился, как и всякий близорукий, оставшийся без очков.
— Так лучше? — хмуро уточнил альв.
Нет, оказывается, не лучше. Совсем. Теперь, когда я знала, что образ русоволосого Вира всего лишь маска… Однозначно не лучше.
— Нет. К внешности я привыкну. Главное, чтобы ты не вел себя, как озабоченный продлением рода чемпион…
— Например, как Стрела с твоей подругой Алекс? — невинно уточнил Варлок.
У этого альва помимо прочих достоинств был поразительный талант: бесить. Возможно, именно благодаря ему Варлок обзавелся и всеми остальными: ловкостью, быстротой реакции, умением мастерски сражаться. Ибо если ты язва от природы и по велению души, то или ты можешь постоять за себя, или ты труп. А убить Варлока за его ехидство, чую, хотели многие. Но пока в живых был альв, а вот его врагов мне встречать не доводилось.
Варлок вновь принял свой истинный облик и даже засучил рукава, обнажая предплечья, на которых тоже была вязь рун. Я взглянула на него и, подняв глаза к подкопченному потолку, вопросила мироздание:
— Интересно, где могла столько нагрешить, что небеса наказали меня такой остроухой язвой?
— А может, ниспослали за благодеяния?
Я прикинула, чем вчера мог закончиться танцевальный вечер, подогретый эликсиром истиной сути… и уверенно возразила:
— Нет, наказали. А теперь я покараю тебя! — с этими словами я протянула альву бумаги.
Спустя два часа мы с Варлоком, сталкиваясь лбами, все еще ползали по полу, раскладывая листки. И альв в полной мере ощутил, что про «покараю» я не шутила. Если у меня, истинного алхимика, мозги кипели, то что уж говорить о том, кто с формулами столкнулся лишь год назад? Как у него еще не распрямились извилины, а серое вещество не начало вытекать из ушей?
Объяснение, откуда у меня эти записи, я придумала вполне простое и логичное: тему дипломной по преобразованию крови мы с Алекс выбрали давно. Вот я и готовилась к ней чуть-чуть, помаленьку…
— Боюсь представить, что бывает, когда ты готовишься не чуть-чуть, а серьезно, — проворчал Варлок.
— То же, что и у тебя, когда ты решаешь сплести аркан подчинения для обережника, — парировала я.
Альв, прекрасно помнивший, насколько крепким было его плетение, видимо, проникся. И больше вопросов не задавал.
С формулой мы возились весь день, не отвлекаясь на крики домашних. Нас даже никто не побеспокоил. Наверняка решили, что мы уже ушли в университет.
Вечером, когда солнце окрасило багрянцем черепичные крыши окрестных домов, я распрямилась и посмотрела на дело наших рук. Больше ста листов, пожелтевших от времени и кипенно-белых, обгоревших и смятых, исписанных моим размашистым почерком или сдержанно-лаконичным альва, красовались повсюду. На полу, стенах, а парочка — на окне и двери. Но мы все же вывели ряд уравнений. Все они были промежуточными звеньями одной цепи, в конце которой — кольцевая формула, содержащая два кислотных остатка и включения металла.
— Дай мне бумагу и карандаш. — Я не глядя протянула руку, в которую Варлок вложил требуемое и твердую папку.
Я неотрывно смотрела на гармоничный хаос, царивший в комнате. А потом начала записывать итоговое уравнение, не опуская глаз на листок. Рука уверенно выводила символы. Указание последовательности реагентов, условий реакции… Итог уместился в двух строчках. Всего двух!
