Баранов Василий Данилович
Скиталец
Начало пути
Я не смогу написать, как они, потому что они не пишут как я.
Часть 1
Все-Ничто всколыхнулось. Оно двигалось. Было ли это движением? И да, и нет. Оно не знало ни движения, ни покоя. Человек не способен описать подобное. Это лежит за гранью разума. Оно, не знающее пределов и времени, совершало очередной акт творения. Так появились Древние. Они стояли, опираясь ногами на Бездну, простирая руки к бесконечности. Нет меры бездне и бесконечности. Бесконечность есмь бездна, а бездна есмь бесконечность. Близнецы не похожие друг на друга. С раскрытых ладоней Древних слетали драконы, прекрасные птицы Вселенных. Самый старый и мудрый народ. Перворожденные от Древних. Драконы летели к звездам, перелетали из одного мира в другой, разнося весть о явлении Древних. Вселенные — коврики под ногами тех, кто опирался ногами на Бездну, лужайки, где пасутся драконы. Вселенных было множество. Древние следили за ними. Но вот старший из древних обнаружил, что две вселенные опасно расходятся, нарушая равновесие миров. Нужно забросить якорь из одной из них в другую, подтянуть их друг к другу, а затем сшить нитью перемещений края. Простая работа для Древнего. Нужно только взять в руки иглу.
Данька спал. Его сон, словно страж, охраняла настольная лампа. В круге ее света стояла
кровать, на которой лежал парень. Он лежал под одеялом, надежно охраняемый светом. Тьма, одесную тебя, к тебе же не приблизится, обачи очима твоим возопивши. Воздаяние грешников узришь, яко Господиви упование Вышнего положил, Зло и рана не приблизятся телесе твоему, не приткнешь о камень ногу свою и попрешь Льва и Змия…. Тьма бродила по комнате. Она ходила из угла в угол. Не могла проникнуть за грань светового круга. Она липкой паутиной нависала в углах под потолком. Срывалась с потолка и вновь бродила по комнате. Временами забиралась под кровать, где корчила омерзительные рожи. Тянула оттуда руки, словно стараясь кого-то ухватить. Вновь начинала нервно ходить из угла в угол. Она была в ярости. Этот круг света не позволял ей добраться до парня. А как бы она хотела добраться до него. Вцепиться руками в горло, увидеть капли холодного пота на лбу, ужас в глазах и услышать учащенное биение сердца в груди. Но свет, свет не подпускал ее. Она подошла к письменному столу, присела на стул. Ждать. Она умела ждать. Ее час придет. Авария на трансформаторной подстанции или электрическая лампа перегорит. И тогда… Она умеет ждать. Она дождется. Ждала терпеливо. Но вот рассвет робко заглянул в окно. Тьме пришлось встать и пойти к двери. Рассвет уже стоял ногами на подоконнике. Тьме нехотя вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. А рассвет спрыгнул с подоконника и простер свои руки, озаряя все вокруг. Власть тьмы закончилась.
Эта квартира помнила своего хозяина, хотя прошло много лет. Этот большой обеденный стол помнил, как за ним собирались веселые гости во главе с хозяином и его женой. Звенела посуда, вынутая из того большого шкафа. Еще слышится веселый смех. И диван помнит, как хозяин садился на него, пружины с легким скрипом принимали тяжесть тела. Он закидывал ногу на ногу, сидел, сцепив ладони рук на затылке, сидел и улыбался. Кресло помнит своего хозяина. Как он садится напротив телевизора, гладит подлокотники руками. А этот пузатый ящик, уютно устроившийся на тумбочке, смотрит на хозяина своим единственным глазом и что-то бормочет чужими губами, губами диктора. В той комнате кровать хозяина. Она тоже многое помнит.
Рабочий стол. Он помнит, как хозяин кладет перед собой листы чистой бумаги. Берет ручку и четким уверенным почерком начинает писать. Откладывает ручку, открывает одну из книг, лежащих на столе, открывает ее, читает. Откладывает в сторону. Немного задумался и вновь начинает писать. В воздухе, кажется, все еще висит аромат его лосьона после бритья. Вот, словно слышны его шаги. Он проходит по комнате, останавливается на пороге кухни. Оперся рукой на косяк дверного проема, стоит, с улыбкой смотрит на свою красавицу жену. Что это? Может просто колыхание воздуха. Или его тоска бродит по квартире. Может, его душа не находит в себе сил покинуть это место.
Мария Петровна стоит у кухонного окна. Смотрит на пустынный в этот час двор, где тишина танцует медленный танец. Она в мягких туфлях. Кружится, напевая вполголоса под шелест листвы мелодию покоя.
Мария Петровна оборачивается, на звук знакомых шагов, туда, к двери. Но ничего, пусто. Прошло столько лет, но она помнит тот летний вечер. Она закрутилась на работе и забыла купить хлеб к ужину. И Сашка, Саша, ее муж Александр пошел в магазин купить булку хлеба к ужину. Ушел и не вернулся. Она ждала его. Долго ждала. Искала. Искала полиция. Но он исчез, словно его никогда не было. Сколько раз потом она доставала альбом с фотографиями, перебирала их, рассматривала, надеялась, что это вернет его. Плакала. Но однажды не выдержала этой пытки, собрала все фотографии вместе, сложила в черный плотный пакет и убрала на антресоли.
Спрятала подальше, под коробку с одеждой мужа, что бы случайно не наткнуться на них. Мария Петровна снова повернулась к окну, оперлась руками на подоконник, на котором стояли горшки с цветами. Один цветок уже набрал бутоны, скоро цветение. Она ждала, когда на плите закипит чайник, и она разбудит сына.
Шипенье чайника на плите. Скоро забурлит вода, задребезжит крышка. Можно ставить на стол чашки, еще дремлющие в шкафу. Этот кухонный гарнитур они купили на те деньги, что им подарили на свадьбу. Как давно это было. Они сидели здесь вдвоем с Сашей. Потом появился Даня, их сын. Все было вчера, и так давно. Сашка часто засиживался за рабочим столом в их комнате. И те минуты, что они проводили на кухне, она вспоминала с тоской. Они строили планы на будущее. Так бывает в каждой семье. Но пришла неизвестность, разрушила жизнь. Мария встряхнула головой, не стоит возвращаться в прошлое. У нее есть сын, ее будущее. Вода в чайнике забурлила. Можно заварить чай. Проснется ее Даня.
Данька проснулся. Вздрогнули пушистые, как у девчонки, ресницы, открывая большие темные глаза. Они с детским удивлением смотрят на мир. В таких глазах тонут, словно в омуте.
Темные шелковистые волосы на голове взъерошены. Тонкие прямые губы чуть улыбаются. В комнате уже светло. Ночная тьма рассеялась. Он дотянулся рукой до выключателя настольной лампы. Небольшая ладонь, тонкие пальцы музыканта. Погасил бесполезный сейчас свет. Бросил взгляд на плюшевого мишку, сидящего на тумбочке возле кровати. Игрушка застыла, глядя на молодого хозяина лукавыми глазками. Косолапый пристроился рядом с настольной лампой. Эту игрушку подарил Даньке отец. По крайней мере, так говорила ему мать. Сам Данька отца не помнит. Порой ему кажется, что он что-то припоминает. А может, ему это только приснилось. Он совсем маленький сидит на диване, рядом отец. Большой и сильный мужчина держит на коленях книжку, раскрыл ее и читает сыну сказку. Он, Даня, сидит рядом, держит в руках плюшевого медведя. Отец обнял Даньку за плечо. Даня сидит, подняв взгляд на этого большого мужчину, и пытается разглядеть лицо. Но ничего не получается. Лица он не помнит. И на фото ни разу не видел. Только сон, что растаял, и легкая грусть в сердце.
Жизнь у Дани отличная. Не хуже других. Пусть у кого-то и лучше. Вот у его друга, у
Максима, есть и мать и отец. Или у парнишки из соседнего подъезда. Его родители в разводе. Он живет с матерью, а отец приходит к нему в выходные. Вот бы и у него был отец, хотя бы отец выходного дня. Данька отбросил эти мысли, сел на постель. Поставил ноги на потертый ковер. Потом отодвинул их от кровати, славно опасаясь, что там под ней все еще прячется тьма. И она может ухватить его за ногу и унести в свое жуткое царство. Даня встал, оделся и пошел в ванную умыться. Умылся и сразу же на кухню, где ждет мать. Он остановился на пороге. Оперся рукой на дверной косяк и произнес:
— Ма, я проснулся, — улыбается.
Мать обернулась, посмотрела на сына. Да, никаких фотографий не нужно. Вот он, ее сын, такой же, как отец. И та же улыбка и поза.
— Ой, Дань, какой же ты у меня худой, — сказала она. — Вытянулся. И брюки такие короткие.
Ничего. Сегодня зарплату должны дать. А в выходные поедем и купим тебе новые брюки.
Темная ароматная струйка заварки текла в чашки. Мария поставила чайник на стол. Села. Какой у нее славный мальчик растет. Данька выдвинул табуретку и сел напротив матери. Положил ложечку сахара в чай. Недовольно поморщился: не любил ходить по магазинам.
— Мама, зачем они мне? Ты лучше себе что-нибудь купи, — наряды и всякие тряпки — не самое главное для мужчины, полагал Данька.
— Мне-то зачем? У меня все есть. А тебе в школу. Разве можно в таких. Да, кстати, с первым днем каникул тебя.
