Мари Уинтерз Хэйсен
ГЕРОНТОФОБИЯ, или БОЯЗНЬ СТАРОСТИ
Ветреным ноябрьским днем Лайонел Пенн поставил свой автомобиль MG на свободное место на парковке похоронного бюро Майер и заглушил мотор.
— Спасибо, что отправился со мной в Фалмут, — произнесла доктор Сара Райерсон, которая сидела на пассажирском месте позади. — Ты знаешь, как я ненавижу посещать такие мероприятия и всегда соглашаюсь, когда для меня что-то есть, — сказала терапевт реанимационной с игривой улыбкой.
— Правда? И что же?
— На Кейпе есть отличный ресторан, недалеко от…
Сара замолчала. Ее внимание привлек курящий мужчина, который стоял у входа.
— Неужели это… Да, так оно и есть. Боже, просто не могу в это поверить!
Лайонел обернулся и посмотрел на мужчину, привлекшего внимание Сары.
— Ты его имеешь в виду? Это же Чад Реннер.
— Ты в самом деле знаешь его?
— Конечно, мы учились в одном и том же колледже, хотя он был на курс моложе меня. Откуда ты его знаешь?
— Он работал моделью у Армани. Фотографии были повсюду: в журналах, ТВ-рекламе, на рекламных щитах, даже на Таймс-сквер. Не поверю, что ты этого не знал.
— Я же не в модельном бизнесе, — сказал Лайонел.
— За последние пять лет он стал звездой своего реалити-шоу.
— Правда? О чем оно?
— О том, как богатый, красивый и одинокий парень живет в Лос-Анджелесе.
— Ты не говорила, что смотрела.
— Всего лишь несколько эпизодов, — смущенно ответила Сара, — когда смотреть нечего.
— Ладно, я познакомлю тебя с ним.
Однако к тому времени, когда оба доктора проходили парковку, мужчина кончил курить и вернулся в здание.
Когда Лайонел открыл дверь похоронного бюро, то удивился, что помещение было полно пришедшими проститься. Несмотря на это, у гроба никто не стоял. Лайонел и Сара подошли к усопшему.
— Боже, как он постарел! — раздался чей-то голос.
Сара повернулась и увидела Чада Реннера, стоящего позади ее спутника.
— Ведь это Лайонел? — спросила знаменитость, здороваясь с однокурсником.
— Рад тебя снова видеть, Чад. Это доктор Сара Райерсон.
— Приятно познакомиться, доктор.
— Взаимно, — спокойно сказала Сара.
«Боже, он великолепен!» — подумала она и почувствовала, как пульс участился, когда их руки соприкоснулись.
— Итак, старик Милстед отбросил ласты? — непочтительно произнесла ТВ-звезда. — Ему, должно быть, перевалило за сотню.
— Нет, — ответил Лайонел. — Всего лишь семьдесят восемь.
— Правда? Черт, я считал, что ему было семьдесят, когда мы учились. Я всегда помнил его стариком.
— Потому что тогда мы были слишком юны. Ведь трудно поверить, что когда-то мы были молодыми?
Быстрый хмурый взгляд омрачил привлекательные черты Чада. Вероятно, психиатр затронул больную тему.
Когда Лайонел и Сара направились выразить соболезнования вдове, актер сел в дальнем конце помещения, где от скуки стал рассматривать лица бывших студентов доктора Милстеда. Многих из них он помнил в лицо, но не по именам. В отличие от Чада время не было к ним милосердно, особенно к мужчинам: морщины, редкие волосы, пивные животики и седина казались нормой, а не исключением. Никто не испытывал стыда перед бегущим временем, даже президент курса, король студенческого бала или капитан футбольной команды. В когда-то доморощенных «малышках» теперь не было ничего привлекательного.
Несмотря на отсутствие желания копаться в своих воспоминаниях, он не мог не подслушать обрывки разговоров стоящих и сидящих в его поле зрения присутствующих. Обсуждаемое скорее походило на встречу выпускников, а не на похороны. Бывшие студенты говорили о других однокурсниках, с которыми не общались или не вспоминали о них в течение многих лет. Казалось, что каждое предложение начиналось со слов: «Интересно, что стало с…» Часто ответом была фраза: «О, разве ты не знал? Он — или она — скончался».
Почувствовав необходимость покинуть ужасную атмосферу, Чад вышел снова.
«Нужно бросать курить, — подумал он, когда из зажигалки выскочило пламя. — Это погубит меня».
Колючий ветер заставил его съежиться и поднять воротник. Зачем нужно было покидать солнечную Калифорнию и приезжать в Кейп-Код в ноябре? Хотелось ли ему на самом деле провести День благодарения с братом и невесткой?
Закурив «Мальборо» и втягивая в себя все смертельные канцерогены, он наблюдал, как деревья сгибались на ветру. Большинство сучков оставались голыми, но несколько больших листьев бились о ветки. Они следовали совету Дилана Томаса: «Не уходи смиренно в сумрак ночной тьмы». Пока Чад наблюдал, как они отчаянно борются за жизнь, его мысли сумрачно кружились, словно коричневые хрупкие листья, падающие к ногам.
Главное в мыслях занимало будущее. Рейтинги постоянно падали, в сети программ обсуждалось прекращение выпуска серий в конце сезона. Если это случится, то поставит Чада в рискованное положение. Он был слишком стар, чтобы вернуться в модельный бизнес, и оставалось мало надежды найти серьезную актерскую работу.
«Со мной будет то же, что и с ними», — произнес он, думая в похоронном бюро о бывших однокурсниках.
Единственной надеждой оставалось поднять рейтинг шоу. Но как?
Погасив сигарету, он вернулся внутрь здания, уселся на пустое место рядом с доктором Пенном, который разговаривал с бывшими коллегами доктора Милстеда.
— Ваша практика ограничивается лишь лечением фобий? — спросил профессор химии бывшего студента.
— Нет, — ответил Лайонел. — Я занимаюсь и пациентами с другими болезнями.
— Значит, ты психиатр? — спросил Чад. — Я считал, что ты собираешься стать хирургом.
— Я передумал. В первые годы учебы я встретил человека, у которого была боязнь собак. Теперь понимаю, что значит быть укушенным или покалеченным, и только вид собаки заставлял пациента задыхаться от возбуждения. Это был самый худший случай кинофобии, который я когда-либо видел. У него возникала паника, будто по телевизору видел рекламу «АлПО». Я сильно заинтересовался столь необычными страхами. Посмотрите в Гугле, сколько фобий существует. Люди боятся всего, от телефонов до цветов.
— Моей излюбленной фобией является фобофобия, — добавила Сара.
— Что это такое?
— Патологическая боязнь появления навязчивого страха.
Чад вежливо улыбнулся на попытку поднять настроение, но, так как Лайонел высек искру, актер собирался в мыслях воспламенить эту идею.
* * *
В понедельник после четырехдневных праздников Лайонел вошел в офис с двумя большими чашками кофе, одна для себя, другая для помощницы Джуди Стэнфилд.
— Вы хорошо провели День благодарения? — спросил он.
— И да и нет. Да — мне понравилось проводить время с семьей и, без обид, вне офиса. А нет, — потому что пахала на кухне, одурела от поедания индейки и по утрам отправляться в очередь в «черную пятницу».
— Делайте как я: покупайте онлайн, — посоветовал Лайонел.
— А вы как провели время?
— Хорошо. Мы с Сарой отправились
