Мазьер Франсис
Загадочный остров Пасхи
Франсис Мазьер
Загадочный остров Пасхи
Рапануйцам, погибшим во время бегства с острова Безмолвия
Там, где волны Тихого океана в упоении бьются о волнорезы из лавы; Там, где ветры Антарктики мечутся среди неподвижных великанов; Там, где в безмолвии забытого всеми мира гибнут восемьсот оставшихся в живых; Там, куда не залетают уже на отдых птицы, возник когда-то самый одинокий на земле остров. Жители назвали его Матакитаранги - "Глаза, смотрящие в небо" а первые гордые мореплаватели под ружейные залпы, заглушаемые морским прибоем, нарекли островом Пасхи. Само возникновение этого клочка земли настолько загадочно, что с трудом веришь в его появление на карте. Остров Великанов родился в молчании и погиб в забвении. Сможем ли мы когданибудь узнать, не скрыл ли туманный саван волн какой-то особый мир, от которого уцелело только вот это хрупкое свидетельство? Волны наступают и разъедают остров, но на страже стоят каменные гиганты. Они еще властвуют над вечным дыханием просторов океана, управляемых Луной, и на их языке еще говорят обитатели острова. Нам остается только пригласить читателей последовать в призрачный, но тщательно обследованный нами мир, чтобы сквозь прах, развеянный ветрами, попытаться уловить его последнее дыхание. Когда космические корабли, пролетая по магнитному экватору, пересекают ночное небо острова, люди спокойно смотрят на них из-под навеса своих хижин, и мы не можем обойти молчанием совсем особый, но светлый ум тех, кого все еще называют здесь "другие люди".
Глава 1. КУРС НА ПУП ЗЕМЛИ
[Одно из названий острова Пасхи, порапануйски те-Пито-но-те-Хенуа. - Прим. перев.] 22 ноября 1962 года наше судно покинуло берега Франции и отправилось в длительное морское путешествие, во время которого мы должны были научиться читать изменчивую карту звездного неба. Сто шестьдесят дней в море, сто шестьдесят дней борьбы с ветрами, с необъятными просторами океана, а иногда и с самим собой. Нате судно представляло собой крепкий кеч: 16 метров длины по ватерлинии, 20 метров по борту, 4,5 метра ширины, с осадкой 2,4 метра. Оно было оснащено телеграфом Маркони, 105 квадратными метрами парусности, бизанью, гротом, двумя стакселями, двигателем Берлие - Дизель и имело на борту четырех мужчин и одну женщину, которым и предстояло делить поровну все радости и невзгоды. Мы были бедны, но сильны поддержкой тех, чьи имена с благодарностью упоминаются в этой книге. Четыре года мы боролись за эту экспедицию, и потребовалось еще два года, чтобы добиться успеха. Нашей целью был остров Пасхи, где мы собирались провести археологические исследования, а затем через архипелаг Гамбье добраться до Таити. Большую часть длительного путешествия нам предстояло идти под парусами, чтобы изучить связанные с течениями и пассатными ветрами возможности миграций, прежде всего в Атлантику, вдоль африканского побережья, оттуда к устью Амазонки и затем в южную часть Тихого океана. Лишь раз в год на остров Пасхи, принадлежащий Чили, заходит судно, которое доставляет товары местным жителям. Оно стоит на рейде у Ханга-Роа около десяти дней. Только собственное судно давало возможность добраться до острова и спокойно проводить там работу. Нам и предстояло повторить путь мореплавателей далекого прошлого. Итак, наше путешествие сводилось к следующему, выход из порта Антиб через Гибралтар к Канарским островам, где мы хотели ознакомиться с документами, связанными с первобытными жителями островов - гуанчами, острова Зеленого Мыса, особенно интересовавшие нас в связи с первыми морскими путешествиями финикийцев. Затем Бразилия, Гвиана, Малые Антильские острова, Кюрасао, Панама, Тихоокеанское побережье КостаРики, где нам предстояло продолжить работы в основном на склонах вулкана Эль Бару, так как мы рассчитывали найти в культурном слое материал, из которого делали статуэтки, свидетельствующие о цивилизации чисто монголоидного характера. Дальше мы должны были пройти под парусами мимо загадочного острова Кокос к Галапагосским островам. 3 января 1963 года мы подошли к Галапагосскому архипелагу и с наступлением ночи бросили якорь в бухте Дарвина. Бескрайняя ночь опустилась над нами, и рев нерпухов, [ушастые тюлени. - Прим. перев.] отраженный скалами, казалось, перенес нас в потусторонний мир. Со всех сторон слышался тысячеголосый хор встревоженных нашими прожекторами морских птиц, гнездящихся на скалах. Галапагосские острова с их гигантскими игуанами, плавающими в море, с птицами-монстрами и нерпухами, пингвинами и китами остаются до сих пор самым удивительным примером заповедника, как будто созданного самими животными. К великому нашему сожалению, мы пробыли на острове лишь десять дней и, хотя нам очень хотелось сделать пробные выемки, никакой серьезной работы так и не удалось провести. Но мы все-таки убеждены, что дальнейшие археологические исследования помогут обнаружить на этих островах следы пребывания тех, кто отправлялся из Америки вслед за заходящим солнцем. Эти раскопки были тем более привлекательными, что в Панаме нам сообщили о существовании на Галапагосских островах доколумбового гончарного производства. Увы! 13 января в 8 час. 30 мин. мы вынуждены были сняться с якоря и отправиться в одинокий и долгий путь к Пупу Земли. С грустью мы расставались с нашими маленькими друзьями пингвинами, жившими на судне. Щемило сердце, когда мы смотрели на исчезающий огненный архипелаг, где животные счастливо живут на свободе. Мощное течение Гумбольдта, властвующее над необыкновенной жизнью архипелага, лежит теперь на нашем пути. Море очень холодное. Много китов. Мы еще долго будем плыть по этой гигантской подводной реке в окружении тысяч тунцов, мигрирующих к лагунам далеких островов Туамоту. Ночью на вахте холод иногда пронизывает до костей, но море прекрасно, и наше судно, подгоняемое шестибальным ветром, неуклонно движется к цели. Девятнадцать ночей мы любовались Южным Крестом, сверкающим над островом Изваяний. Море, волны, повседневные заботы, паруса, за которыми надо следить, как за первыми шагами ребенка, ослепительный свет восходящего солнца, тревога, охватывающая по ночам, когда усиливается волнение и очень часто вялое и тупое оцепенение вызывает в памяти прошедшее и заставляет думать о несовершенстве мира. Как замечательно можно было бы описать эти сто шестьдесят дней в море! Суровые испытания и мертвый штиль, восходы солнца на островах... Вот что можно прочесть, перелистывая вахтенный журнал. "21 января, 9 час. 45 мин., порыв шквального ветра, взяли рифы, убираем кливер". Вечером 2 февраля наш капитан сообщает, что, вероятно, на восходе мы увидим те-Пито-но-теХенуа - Пуп Земли. Переход под парусами от Галапагосских островов до острова Пасхи на судне водоизмещением 30 тонн был проделан за девятнадцать дней, и этот факт говорит о том, что до острова можно было добраться и на более примитивных судах за время, достаточное, чтобы не умереть в пути с голоду. И вот наступила эта незабываемая ночь, ночь ожидания первых птиц - вестников земли, ночь, когда под привычный шум ветра буйно разыгралось нетерпеливое воображение. Первые лучи солнца, пробивающиеся сквозь разорванные дождевые тучи, окрашивают их в багрянец, и вдруг сквозь пелену дождя проступает пастельная тень самой заброшенной, но вопреки всему существующей земли. Борясь с порывистым ветром, мы снова теряем из виду эту землю, над которой властвует и которую разъедает море. Быстрый рассвет разгоняет тучи, открывая перед нами распростертый над волнами высокий силуэт плато Пойке. Обрывистый берег из обожженной лавы поднимается на 300 метров над яростным прибоем, неустанно обрушивающимся на подводные пещеры. В пелене дождя, рассекаемой порывами ветра, в богатой гамме красок все яснее вырисовывается забытый мир, тайну которого мы, вероятно, так и не узнаем до конца. Медленно ловя парусами ветер, кружащийся между скал, мы продвигаемся вдоль южного берега, раскрывающегося и расцветающего перед нами во всей своей первозданной красоте. Остров одиночества окружает себя диким неистовством волн, заглушающих безмолвный зов сотен пещер, покрывающих скалы впадинами своих глаз. Глазами этих пещер остров вглядывается в сторону навсегда исчезнувших континентов. И кто знает, быть может, и бешеное вращение стрелки компаса, и этот мощный прибой вызваны одной и той же причиной - повышенным магнетизмом острова. В спокойных лучах солнца медленно изменяются очертания пустынной земли. Мы идем вдоль берега, расцвеченного фонтанами брызг, разбивающихся об утесы такого близкого, но такого таинственного в своем непонятном величии острова. Не видно ни людей, ни жилищ, кое-где только табуны одичавших лошадей да бесцельно бродящие стада овец. На заре мы огибаем мыс вулкана Рано-Као, который можно узнать по трем птичьим островкам и, стоя на зыбкой палубе, мы все ощущаем смятение и усталость, как от прерванного сна. Наконец мы бросаем якорь в бухте Ханга-Роа, там, где затихает ветер. Бараки, несколько деревьев... и запустение, как после боя. Быстро с сухим лязганьем якорь опускается на глубину 26 метров. Сильный, но приглушенный прибой, ветер доносит до нас аромат земли. Покой... Воскресная тишина. И на острове Пасхи это время обедни. Как только бог цивилизованных людей закончит свою проповедь, обращенную к язычникам, мы сможем сойти на берег. Полмира отделяет нас от Парижа, где мы старались представить себе лицо этого острова. Однако, как и везде, нас встретил маленький флаг, большая церковь, уродливые домишки - обычная визитная карточка. Потерянное время, если бы не солнце и не песня морского прибоя, вдохнувшие в нас надежду. Мы устали, но счастливы. Через несколько часов нам предстоит нанести визит вежливости М. le Jefe Militar - господину военному коменданту острова Пасхи, его жене, его заместителю - немецкому патеру разумеется участнику войны 1914 года, и приветствовать солдат, охраняющих остров от опасностей современной цивилизации. Вот мы и попали в мир нашей страстной мечты, в мир первой любви, которая через двадцать лет вполне может оказаться уже не столь привлекательной. Остров Безмолвия никогда не ждет прибытия судна, но всегда надеется на него. Наконец от берега отчаливают две лодки и направляются к нам. Мы ждем их и наблюдаем за робко вступающими на палубу людьми, которые приветствуют нас с типично полинезийской сдержанностью. Мы встречаем их приветливо. Они привезли с собой curios [Редкие антикварные вещи. Здесь местные кустарные изделия. - Прим. перев.] в надежде продать их нам - они очень бедны. И вдруг - взрыв восторга, когда они узнают, что моя жена - таитянка, а мы все французы и что мы собираемся прожить на острове несколько месяцев. По их совету мы меняем место стоянки, так как бухта эта опасна, хотя море и кажется спокойным. Лодки медленно проплывают мимо рифов и скал Ханга-Пико. Перед нами великолепный строгий пейзаж. Проходы из черной лавы образуют маленькую бухточку, где островитяне прячут от ветра свои жалкие лодки. А там, на берегу, лошади с развевающимися на ветру гривами щиплют редкую траву. Куда ни кинешь взгляд, всюду видны глыбы обезображенных изваяний, и они очень похожи на лица людей, которые с любопытством разглядывают нас. Весть о прибытии судна распространяется с молниеносной быстротой от хижины к хижине, от пещеры к пещере, где живут те) кого называют рапануйцами. Со всех сторон на неоседланных лошадях скачут женщины и дети. Все вокруг оживает. Как прекрасен остров Пасхи! Он похож на Ирландию ранней весной. Но как печален взгляд у этих людей, чувствующих себя узниками океана. Иа орана ое! Это торжественное приветствие полинезийцев. Почти все население острова здесь, но я обеспокоен тем, что не вижу никого из чилийских властей. Островитяне объясняют, что Jefe Militar и святой отец только что закончили службу и завтракают. Что поделаешь! Я принимаю первое же приглашение, так как хочу поскорее найти пристанище для жены. Все хотят принять нас у себя, предоставить нам свой убогий и все же прекрасный дом. Как приятно, что целых девять месяцев мы будем жить здесь, среди этих людей. Как только мы очутились в доме Эстевана, сюда хлынула толпа обаятельных людей со скромными подарками, с бесконечными расспросами о Таити и о других островах Полинезии, о которых они мечтают, как о свободе. Благодаря их любезности мы быстро получаем лошадей, организуем быт, снабжение базовых лагерей и судна, на котором постоянно будут находиться два члена экспедиции, так как по странному упущению за восемьдесят лет владения островом правительство не удосужилось построить здесь хотя бы маленькую гавань. Вскоре мы отправляемся с визитом к губернатору - военному коменданту острова - и к его преподобию, именующему себя королем острова. Необычайно теплый прием. Губернатор, корветкапитан чилийского морского флота, сообщает, что нас ждут уже почти год. Военному человеку трудно объяснить, что когда из Европы отправляешься в дальнее плавание на паруснике, то можно и опоздать на несколько месяцев. Губернатор заверяет нас в своем искреннем расположении и в том, что он готов помочь, чем только сможет; тем не менее он очень скоро переходит к объяснению особого положения острова Пасхи. "Вам известно, - говорит он, - что la Jsia de Pascua обладает особым статутом. Хотя наш остров и является чилийской территорией, он подчиняется только чилийскому морскому ведомству, которое я и имею честь представлять здесь". Нас сразу же предупреждают, что мы не должны будем платить местному населению больше установленной таксы, что на каждого рабочего, передвигающегося по острову, мне следует испрашивать особое разрешение, что во время моего пребывания на острове я отвечаю за кражу овец людьми, работающими у нас, что я должен буду сообщать губернатору о предполагаемой работе, что я не должен давать вина и спирта островитянам, что я не должен позволять женщинам подниматься на наше судно, что я должен сообщать ему о каждом выходе судна в море, что я должен остерегаться "этих воров и лжецов" и что, конечно, было бы желательно, чтобы я связался с его преподобием святым отцом, знающим всех, всех крестившим и плюс ко всему еще и страстным археологом. - Да, и еще последнее, надо бы составить заново ходатайство на получение разрешения производить раскопки. - Обо всем этом я должен был вас предупредить как губернатор, а в общем все уладится, ведь мы с вами - латиняне. Нам остается нанести еще один визит - святому отцу, которому здесь так хорошо: так близко к богу и так далеко от мирской суеты. Бетонное сооружение с бетонным же крестом отмечает место, где покоится самый великий человек острова, а может быть, и всей Полинезии: тот, кого звали Эженом Эйро. Он приехал сюда из Франции, чтобы отдать свою душу богу, а жизнь людям острова Безмолвия. Мы смотрим на это простое, обращенное на запад надгробие с прекрасной и благородной эпитафией:
