Дженди Нельсон
Небо повсюду
Моей матери
THE SKY IS EVERYWHERE by Jandy Nelson
Copyright © 2010 by Jandy Nelson
Originally published by Penguin, USA
Used with the permission of Pippin Properties, Inc. through Rights People, London and the Van Lear Agency.
© Фирсанова Е. В., художественное оформление, 2015
© Денисова П. В., перевод на русский язык, 2015
© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление.
Часть 1
Глава 1
Бабуля беспокоится обо мне. Не только потому, что моя сестра Бейли умерла месяц назад, и не только потому, что я уже шестнадцать лет ни слова не слышала от мамы, и даже не из-за того, что все мои мысли заняты исключительно сексом. Она забеспокоилась оттого, что на одном из ее комнатных растений появились пятна.
Почти все семнадцать лет моей жизни бабуля верила, что этот конкретный цветок (понятия не имею, как он называется) отражает мое физическое, эмоциональное и духовное состояние. Со временем я и сама в это поверила.
Я сижу в комнате. В противоположном ее углу бабуля (сто восемьдесят сантиметров, облаченные в платьице с цветочным орнаментом) нависла над пятнистой листвой.
– Только не говори, что на этот раз он не поправится! – обращается она к дядюшке Бигу Этот местный арборист, любитель марихуаны и вдобавок ко всему безумный ученый, знает обо всем понемножку. Но о растениях ему известно решительно все.
Задавая этот вопрос, бабушка смотрит на меня. Любому постороннему наблюдателю это показалось бы странным, даже нелепым, но дядюшка Биг все понимает: он тоже не отрывает от меня взгляда.
– На сей раз болезнь крайне серьезна, – зычно возглашает он, словно стоит на сцене или читает проповедь с кафедры. Что бы ни говорил дядюшка, слова его звучат внушительно. Даже просьба передать соль в его устах казалась библейской заповедью.
Бабуля в отчаянии закрывает лицо руками, а я снова принимаюсь черкать стихи на полях «Грозового перевала». Я уютно устроилась в углу дивана. Говорить сейчас бесполезно. Можно хоть полный рот скрепок напихать, никто и не заметит.
– Но раньше цветок выздоравливал! Помнишь, когда Ленни сломала руку?..
– Тогда листья пошли белыми пятнами, – уточняет дядюшка Биг.
– Или вот даже прошлой осенью. После прослушиваний на первого кларнетиста, когда ее оставили на побочной партии.
– Теперь пятна бурые.
– Было и еще…
– На сей раз все иначе.
Я поднимаю взгляд. Эта долговязая парочка все еще таращится на меня с тревогой и скорбью в глазах.
Цветоводческая компания Кловера может по праву гордиться садом бабули. Во всей Северной Каролине вы не встретите ничего подобного. Розы тут по весне взрываются таким безумным фейерверком красок, что перед ним меркнут все закаты, а благоухание от них разносится такое густое, что городские предания гласят: вдохнешь его – и в ту же секунду падешь жертвой любви. Но сколько бы бабуля ни старалась, и усилия ее, и талант в случае с этим цветком не приносили никаких плодов: он отражал события моей жизни, не подчиняясь естественным законам и не обращая внимания на уход.
Я кладу книжку и ручку на стол. Бабушка склоняется к растению и шепчет ему, как важно сохранять joie de vivre, а потом шаркает к дивану и садится бок о бок со мной.
Громадный Биг плюхается рядом с ней. И мы так и сидим весь день втроем, уставившись в пустоту, и наши одинаковые шевелюры напоминают взъерошенных ворон с блестящими черными перьями.
Мы так живем с тех пор, как месяц назад моя сестра Бейли внезапно скончалась от аритмии, репетируя сцену из «Ромео и Джульетты» для местного театра. Будто пока мы смотрели в другую сторону, кто-то пропылесосил горизонт, и мир исчез.
Глава 2
(Написано на обертке от чупа-чупс, которую нашли на тропинке к реке Рейни)
Я возвращаюсь в школу. Да, я так и думала: толпа расступается передо мной, как Красное море перед иудеями. Разговоры стихают. Глаза блестят от взволнованного сочувствия. Все смотрят на меня, не отрываясь, словно я сжимаю в объятиях бездыханное тело Бейли. Наверное, так оно и есть. Ее смерть охватывает меня со всех сторон. Я вижу ее, и остальные тоже видят. Словно стоит прекрасный солнечный день, а я с ног до головы закутана в мешковатое черное пальто. А вот чего я не ожидала, так это внезапной шумихи вокруг новичка по имени Джо Фонтейн. Он появился в тот месяц, пока меня не было в школе. Куда бы я ни пошла, везде слышу одни и те же разговоры:
– Ты уже видела его?
– Он похож на цыгана.
– На рок-звезду.
– На пирата.
– Я слышала, он играет в группе. Называется «Дайв».
– Он вроде гениальный музыкант.
– Кто-то мне сказал, что раньше он жил в Париже.
– Выступал на улицах.
– Ты уже видела его?
Я его уже видела. Когда я вернулась на свое обычное место в оркестре, он именно там и сидел. Даже оглушенная горем, я все же оглядела его: черные ботинки, бесконечные ноги, обтянутые джинсами, столь же длинный торс и, наконец, лицо. Такое оживленное, что мне становится неловко: похоже, я прервала его разговор с моим пюпитром.
– Привет! – спрыгивает он с места. (Ну и каланча!) – Ты, должно быть, Леннон. – Он указывает на имя, что написано на стуле. – Я слышал… Мои соболезнования.
Я обращаю внимание, как он держит кларнет. Совсем не церемонится, вцепился в шейку, как в рукоять меча.
– Спасибо, – отвечаю я, и все его лицо, до последнего миллиметра, превращается в улыбку.
Ого! Его что, ветром из иного мира в нашу школу занесло? Чувак всеми порами источает счастье. В нашем обществе, где все из кожи вон лезут, чтобы выглядеть унылыми, он кажется инопланетянином. Его густые каштановые кудри торчат во все стороны, а ресницы так длинны, что напоминают паучьи лапки. Когда он моргает, похоже, что он строит вам глазки. Лицо его можно читать, как открытую книгу; или нет, скорее даже как граффити на стене. Внезапно я поняла, что выписываю у себя на коленке пальцем слово «вау». Уж лучше заговорить и прервать эту неожиданную игру в гляделки.
– Обычно меня называют Ленни.
Реплика не слишком оригинальная, но все же лучше, чем единственная альтернатива, а именно восклицание: «Хм!» Слова мои производят нужный эффект. Джо упирается взглядом в пол, и у меня есть время перевести дыхание перед очередным глядетельным состязанием.
– Мне интересно, Леннон – это в честь Джона?
А мне интересно, хлопнусь я сейчас в обморок или нет. Он снова не отводит от меня взгляда. Лишусь чувств? Или меня разорвет от их избытка?
Я киваю:
– Мама была хиппи.
В конце концов, мы же живем на самом севере Северной Каролины, на этом последнем рубеже страны чудаков. В выпускном классе у нас учится девочка по имени Электричество, мальчик по имени Волшебный Автобус и бесчисленные цветочки: Тюльпан, Бегония, Маков Цвет. Все эти имена придуманы их родителями и записаны в свидетельствах о рождении. Двухметровый громила Тюльпан был бы звездой футбольной команды, если бы в нашей школе она была. Но в нашей школе ее нет. Вместо этого мы по утрам собираемся в спортзале на факультативные занятия медитацией.
– Моя мама тоже, – говорит Джо. – И папа. А еще дяди, братья, двоюродные братья и сестры… Добро пожаловать в коммуну семьи Фонтейн!
Меня охватывает смех.
– Понятно!
Хотя погодите-ка, мне вообще можно так запросто смеяться? И нормально ли это, что мне весело? Должно ли мне быть хорошо? Я вдруг будто прыгаю в прохладную речную воду.
Интересно, на нас кто-нибудь смотрит? Я оборачиваюсь. И как раз вовремя: в музыкальную комнату только что вошла (вернее, ворвалась) Сара. Мы с ней не виделись чуть ли не с самых похорон. Меня охватывает смутное чувство вины.
– Ле-е-енни!
Она несется прямо к нам. На ней первоклассный костюм готической девушки-ковбоя: винтажное черное платье в обтяжку, грубые тяжелые ботинки, на голове крутейшая широкополая шляпа; светлые волосы выкрашены в настолько ядреный черный цвет, что кажутся синими. Сара приближается с такой ошеломительной скоростью, что не успеваю я подумать: «Она что, собирается мне на руки прыгнуть?», как она кидается на меня, и мы обе кубарем летим на Джо. Он каким-то чудом сохраняет равновесие, благодаря чему мы не вылетаем в окно.
Такова Сара в своем самом спокойном состоянии.
– Как мило, – шепчу я ей на ухо, пока она сжимает меня в медвежьих объятиях. (И как только у нее это получается, у такой хрупкой пташки?) – Нашла способ сбить с ног шикарного новичка!
Как странно и как прекрасно чувствовать, что кто-то рядом трясется от смеха, а не от отчаяния.
Сара – самый вдохновенный циник на всей планете. Из нее получилась бы идеальная чирлидерша, если бы ее не воротило от так называемого школьного духа. Мы с ней помешаны на книгах, но она выбирает только самые мрачные. Прочла «Тошноту» Сартра в десятом классе – именно тогда она начала носить черное (даже на пляже), курить (и все равно на вид она самая здоровая девчонка в мире) и носиться со своим экзистенциальным кризисом (не переставая кутить ночи напролет).
