Я свалял дурака, выступая с речью на ужине в ассоциации «За хорошее правительство», и утром следующего дня Ники Вельт прижал меня к стенке в «Голубой луне» — мы оба там иногда завтракали — ради удовольствия посмаковать мой промах. Накануне, неосторожно отступив от подготовленного текста, я раскритиковал заявление, которое сделал для прессы мой предшественник на посту окружного прокурора. Его заявление предполагало ряд следствий; я назвал их и тем самым дал сопернику основания для ответного выпада, каковой не замедлил последовать. В результате у слушателей сложилось впечатление, что я немного покривил душой. Эти политические игры были для меня внове: всего несколько месяцев назад я покинул место преподавателя в юридическом колледже, согласившись стать кандидатом на пост окружного прокурора от Партии реформ. На это я и сослался, но Николас Вельт, никогда не оставлявший своего менторского тона (он был профессором английского языка и литературы в Сноудоне), ответил мне так, как ответил бы второкурснику, попросившему отсрочки накануне сдачи курсовой работы: «Это не оправдание».
Хотя Нику всего на два-три года больше, чем мне (а именно под пятьдесят), он всегда держится со мной как школьный директор, отчитывающий тупицу-ученика. А я — возможно, потому, что он выглядит гораздо старше из-за своих седых волос и изборожденного морщинами гномьего личика, — покорно это терплю.
— Но мои выводы были абсолютно логичны, — возразил я.
— Мой дорогой мальчик, — промурлыкал он, — хотя привычка делать выводы у людей в крови, эти выводы чаще всего бывают ошибочными. А у юристов процент таких ошибок особенно велик: ведь они, как правило, стараются выяснить не то, что их собеседник хочет сообщить, а то, что он хочет скрыть.
Я взял счет и выбрался из-за столика.
— Ты намекаешь на перекрестный допрос свидетелей в суде? Но там всегда есть адвокат противоположной стороны, который возразит тебе, если твой вывод грешит против логики.
— При чем тут логика? — удивился он. — Даже вполне логичный вывод легко может оказаться неверным.
Вслед за мной он двинулся между столиками к кассе. Я заплатил сколько требовалось и стал нетерпеливо наблюдать, как он роется в своем старомодном кошельке, вылавливая монетки одну за другой и складывая их на стойке рядом с чеком. Обнаружив, что мелочи все равно не хватает, он ссыпал всю кучу обратно в кошелек, с едва заметным вздохом извлек из другого его отделения банкноту и вручил ее кассиру.
— Назови мне любую фразу из десяти-двенадцати слов, — сказал он, — и я построю логическую цепочку выводов, о которых ты даже не помышлял, когда ее придумывал.
В кафе входили другие посетители, и поскольку места перед кассой было мало, а Ник еще не получил сдачу, я решил подождать его снаружи. Помню, меня слегка позабавила мысль о том, что он едва ли заметил мой уход и продолжает говорить так, словно я по-прежнему стою у его локтя.
Когда он присоединился ко мне на тротуаре, я сказал:
— Прогулка в девять миль — это тебе не шутка, особенно под дождем.
— Да, наверное, — машинально откликнулся он. Потом остановился и остро взглянул на меня. — О чем это ты, черт возьми?
— Это фраза, и в ней одиннадцать слов, — пояснил я. И повторил ее, загибая пальцы на каждом слове.
— Ну и что?
— Ты сказал, что если тебе предложить фразу из десяти-двенадцати…
— Ах да. — Он подозрительно посмотрел на меня. — Где ты ее взял?
— Просто в голову пришло. Ну давай, делай свои выводы.
— Ты это серьезно? — спросил он, и в его голубых глазках сверкнуло лукавство. — Ты действительно хочешь, чтобы я…
Это было в его духе: бросить вызов, а потом, когда я его приму, изображать удивление. Я разозлился.
— Или берись за дело, или помалкивай.
— Ладно, — покладисто отозвался он, — не лезь в бутылку. Я берусь. Гм-м… ну-ка, ну-ка, как ты сказал? Прогулка в девять миль — это тебе не шутка, особенно под дождем. Что и говорить, негусто.
— Тут больше десяти слов, — заметил я.
— Ну хорошо. — Видно было, что он мысленно примеривается к задаче. Потом его голос зазвучал более твердо: — Первый вывод: говорящий испытывает досаду.
— Пожалуй, — согласился я, — хотя это едва ли можно назвать выводом. Это подразумевается в самой фразе. Он нетерпеливо кивнул.
— Следующий вывод: дождь был непредвиденным, иначе наш неизвестный друг сказал бы: «Прогулка в девять миль под дождем — это не шутка», а не добавил бы кусочек с «особенно» как бы вдогонку.
— Годится, — сказал я, — хотя это довольно очевидно.
— Первые выводы всегда очевидны, — парировал Ник.
Я промолчал. Похоже, ему приходилось нелегко, и я не хотел злорадствовать.
— Следующий вывод: говорящий не спортсмен и не человек физического труда.
— Это придется объяснить, — сказал я.
— Тут опять надо обратить внимание на устройство фразы, — сказал Ник. — Он не говорит, что девятимильная прогулка под дождем — это не шутка. Он говорит, что девять миль пешком — то есть само расстояние — это не шутка. Но одолеть девять миль не так уж трудно. Игроки в гольф на восемнадцатилуночном поле проходят вдвое больше. А гольф — игра стариков, — едко добавил он. Я играю в гольф.
— Возможно, все это и справедливо для обычных условий, — возразил я, — но существуют и другие варианты. Например, если это говорит солдат в джунглях, то девять миль будут нелегким путешествием, хоть под дождем, хоть без.
— Да, — язвительно откликнулся Ник, — а еще говорящий может быть одноногим. Коли на то пошло, эти слова мог произнести старшекурсник, сочиняющий диссертацию о юморе и начавший с перечисления всего, что нельзя назвать смешным. Ну вот что: прежде чем продолжать, я хотел бы сделать парочку допущений.
— То есть? — настороженно спросил я.
— Не забывай, я рассматриваю эту фразу, так сказать, in vacuo — в пустоте. Я не знаю, кто ее произнес и по какому случаю. Обычно же фразы бывают связаны с конкретной ситуацией.
— Согласен. Так что же за допущения ты хочешь сделать?
— Во-первых, я предлагаю считать, что у говорящего не было намерения шутить и что он действительно совершил эту девятимильную прогулку, причем не ради того, чтобы выиграть пари, или еще чего-нибудь в этом духе.
— Звучит разумно, — согласился я.
— Далее, давай исходить из того, что прогулка совершена здесь.
— Здесь — то есть в Фэрфилде?
— Не обязательно. Просто в этой части страны.
— Согласен.
— Теперь, если ты принимаешь эти допущения, тебе придется согласиться с моим последним выводом насчет того, что говорящий не спортсмен и не человек физического труда.
— Ну ладно, продолжай.
— Следующий мой вывод таков: прогулка была совершена поздно ночью или рано утром. Точнее, примерно с полуночи до пяти-шести часов утра.
— Это почему же? — спросил я.
— Подумай о расстоянии — девять миль. Мы живем в довольно населенных краях. Возьми любую дорогу, и в пределах каждого девятимильного отрезка непременно найдется какой-нибудь транспорт. Хэдли в пяти милях от нас, Хэдли-Фоллс — в семи с половиной, Гортон — в одиннадцати, но Ист-Гортон всего в восьми милях, а по пути в Гортон ты сначала попадаешь в Ист-Гортон. В этом направлении ходят местные поезда, а в другие городки можно добраться на автобусе. Движение на всех шоссе весьма оживленное. Зачем кому-то идти девять миль под дождем, если только дело не происходит поздно ночью, когда нет ни поездов, ни автобусов, а редкие случайные машины боятся рисковать, подбирая на трассе незнакомца? — Может, он не хотел, чтобы его видели, — предположил я.
Ники снисходительно усмехнулся.
— По-твоему, на обочине шоссе он был бы менее заметен, чем в вагоне, где все пассажиры обычно сидят, уткнувшись носом в свою газету?
— Ну хорошо, я не настаиваю, — сдался я.
— Тогда как ты отнесешься к такому утверждению: скорее, он шел в город, чем из него?
Я кивнул.
— Да, это более вероятно. В городе он мог бы найти себе какое-нибудь средство передвижения. Ты исходил из этого, не так ли?
— Отчасти, — подтвердил Ники. — Но вдобавок, тут снова сыграло роль расстояние. Вспомни, человек прошел девять миль, а девять — точная цифра.
— Боюсь, я не понимаю.
На лице Ники вновь промелькнула гримаса раздосадованного школьного учителя.
— Допустим, ты говоришь: «Я прошел десять миль» или «проехал сотню миль»; тогда я подумаю, что на самом деле ты мог пройти любое расстояние от восьми до двенадцати миль или проехать от девяноста до ста десяти. Иными словами, десять и сто — круглые числа. Ты мог пройти ровно десять миль, но с тем же успехом это могли бы оказаться примерно десять миль. Но когда ты говоришь «девять миль», я вправе предположить, что ты назвал точную цифру. Далее, гораздо вероятней, что нам известно расстояние от некоего пункта до города, чем расстояние от города до этого пункта. Спроси, например, любого горожанина, далеко ли живет фермер Браун, и, если этот человек его знает, он ответит: «Милях в трех-четырех». Но спроси у самого фермера Брауна, далеко ли от его дома до города, и он ответит: «Три и шесть десятых мили — я много раз проверял по спидометру».
