Евгений Семенов
Пепел
Как же тихо. Здесь всегда тихо.
Если бы не редкие потрескивания стволов деревьев, раскачиваемых осенним ветром, то вообще можно было сойти с ума от тишины.
Изба, когда-то добротная, приходит в упадок. Крыша в нескольких метах подтекает, и часть окон давно заколочена досками. Приводить его в порядок уже никто не будет. Какой смысл? Еще год другой и отпадет в нем необходимость. Уже повалена и вывезена большая часть участка выделенного под заготовку леса.
Мне, как сторожу лесозаготовительной техники не известно точно как долго еще продлятся работы. Вальщикам тоже эта информация не известна. Да и зачем им она? Нормо — день. Это их интересует. А мне и подавно все одно, что тут ночи коротать, что в другом месте тайги.
Хотя в этом месте есть интерес и у меня. Покинутая деревня. Электричество давно отсутствует. Года с 80-го. Когда жителей переселили. Разъехались кто куда. Дом один остался пригодный для жилья, в нем и оборудована времянка, чтобы одежду просушить, да на обед зимой от мороза спрятаться, ну и мне ночи коротать. У остальных изб, то крыша провалилась от времени, а то и стены разъехались. Мертвые дома. Дом умирает, как только из него люди съезжают. Вокруг таких мертвецов пара десятков. Ну а мне чем тут помимо работы заниматься? По руинам полазить. То письма старые нахожу, то монеты, то фотографии. Письма эти читать, словно в чужую жизнь подсматривать. Нет людей давно, но с письмами что-то от них в этих домах осталось. Память? Или душа возвращается?
Я днем деревню осматриваю. Днем технику охранять нет необходимости. Она в работе. Вальщики утром на вахтовой «шишиге» приехали, день отработали, норму выполнили, вечером домой. А я тут. Меня дома не ждут. Давно не ждут. Некому ждать. Детьми не обзавелся, родителей похоронил, а жена… Стерва. Не сошлись характерами. А может и я сам виноват? Сейчас рассуждать ни к чему.
Я дни недели не считаю. Какой смысл? Так, если только знать, когда рабочие приезжают, а когда нет. В новогодние праздники тут тоскливо. До пяти дней бываю один. Тут уж без водки никак. Тогда я и сутки проспать могу. Что врать? Бывали случаи.
Сегодня воскресенье. Последний выходной подходит к концу. Завтра вокруг снова будет шум тракторов, визг бензопил. Завтра. А пока таинственная тишина ночи.
Иногда негромко застонет дверь он ветра, что временами пробивается через голые ветки до самых корней деревьев, стелется по земле, в надежде вынести ее со старых разбитых петель. Застонет дверь, словно в темноте заплачет обиженный ребенок. Ночью в лесу фантазировать не нужно. Привидеться после этих звуков всякое может.
Свечу не зажигаю. Через вывалившиеся кирпичи вокруг железной дверцы неяркий свет огня освещает комнату. Я уже привык к темноте. Кажется, что и полной тьме могу видеть. Другой человек с непривычки, сразу бы ничего бы не рассмотрел.
Пляшущие на стенах отблески пламени создают черные мечущиеся тени.
Или скрывают их?
Я не уверен, что в тенях никто не прячется. Слишком замысловатым кажется танец темноты на старых отвисших обоях.
Тихие шаги. Где-то за окном. Они не крадутся. Движение уверенное. Жду скрипа дверных петель, но знаю, что его не будет. Теням дверь без надобности.
Третья ночь, как я их слышу. Первый раз думал сон. Водка меня неплохо в безсознанье уводит. Ее мне вальщики привозят. А на что мне еще деньги тратить? Вот и посчитал, что приснилось. Даже, каюсь, несколько порадовался. Какие у меня развлечения? Рыбу половить в озерце рядом, да по останкам домов пошарить, в надежде клад отыскать. Телевизора тут нет, а если бы и был? Опять же электричество с 80-х годом отсутствует. Новости я года три назад последний раз смотрел, а с вахты своей пятый месяц не выбираюсь. Так что сон, настолько реалистичный, мне показался забавным.
Тени на стене сначала в отблесках огня прятались. Неуверенно притаились. Знали ведь, что я их уже заприметил. Поэтому недолго скрывались. Осмелели видимо, и приближаться стали. Отделились от стены людские фигуры. Темные. Голые. На силуэтах рассмотреть, что без одежды они, без проблем получилось. Две старухи и девица. А я девиц голых лет десять не видел. Постояли, постояли, да и растворились с рассветом. Только не сон это оказался. Это только вчера ночью понятно стало.
Я уже крепче спал. Водка закончилась, и с ней беспокойный пьяный сон. В это время года здесь я рано спать ложусь. В семь вечера в лесу уже темно. Так, что время я не считаю. Как стемнело и до самого рассвета. Пока не услышу в лесу шум двигателя вахтовки. «Шишигу» издалека слышно. Если ветра нет, то километра за четыре. Завывает по раскисшей лесной дороге, словно лосиха раненая.
Прошлой ночью проснулся я от прикосновения к глазам. Легкое касание. Будто паук, откуда-то из-под потолка паутину обронил. Или комар запоздалый на веко присел. Я рукой потянулся, согнать тварь кусачую, а спросонья понимаю, что не время для комаров уже. Ноябрь как-никак. Скоро мухи белые полетят, а не комары. Легкое ощущение тревоги на секунду ворвалось в сознание и тут же покинуло его.
Рука моя прикоснулась к чему-то мягкому. Настолько, что шерстка паучья щетиной покажется. Словно над костром затухающим ладонью провел и жаром руку объяло. Я глаза толи от страха, толи от удивления раскрыл. Тьма отпрянула и в метре от меня замерла. Руку жжет. А я глаз не могу отвести. Девица лет двадцати. Грудь высокая, бедра крепкие. Все как во сне вчерашнем. Черная. Только отблески огня на округлостях плеч, ягодиц играют, освещая контуры. Волосы чернущие, будто уголь на солнце блестят и лицо скрывают. Но из-под волос она за мной наблюдает.
Меня дрожь бить начинает. Вижу, как руки в темноте трясутся. Холодно в комнате, словно дверь в дом нараспашку. Девица смотрит. Молча смотрит. Ни слова не произносит. Я и спросить хочу, кто она, и страх оковывает, не дает этого сделать. Так долго сидел. Уже дрова в печке прогорели, и комната во мрак погрузилась. От девицы только контур слабым светом угольев виднеется.
Она с места не сходила, только голову наклоняла, рассматривала меня, словно прислушивалась. За стенами еще шаги послышались. Руку она ко мне протянула, то ли прощаясь, толи другое что этот взмах означал, и растворилась.
Заснул я. Не сразу. После такого сразу не уснешь. Ворочался долго,
