Александр Лоза
Флотская Юность
От автора
Успех книги о судьбе офицера российского императорского флота, написанной в едином душевном порыве, длившемся в общей сложности 4,5 года, заставил меня поставить точку в литературно-исторических изысканиях, так как я не был ни историком, ни литератором. Я сделал то, что, видимо, было предначертано мне судьбой, и с легким сердцем поставил точку!
Но прошло немного времени, и я почувствовал, что что-то в той книге оказалось не высказано, ибо формат исторического романа о конкретных людях не позволил разгуляться эмоциям и фантазии. Наверное, и правильно, автор обязан иметь чувство такта и меры, берясь за подобные исследования.
А вот теперь, вы держите в руках книгу, где нет подлинных героев, нет фамилий и адресов и нет ссылок на архивные документы. Все события в ней вымышлены, совпадения, если они и происходят, случайны, и автор приносит свои извинения, если кто-либо узнает себя в той или иной ситуации.
Повесть написана от первого лица — это литературный прием, позволяющий упростить повествование, сделать его доступнее для читателя.
В повести все, что касается ее героев — чистый вымысел, но вместе с тем подобные события могли быть, потому что действительность порой куда изощренней, чем самая буйная фантазия автора, описывающего необычные житейские ситуации, тем более что жизнь никогда не повторяется, ее картинки, как в калейдоскопе, у всех разные.
С другой стороны, исторические события происходившие в стране и в мире, упоминаемые в повести, имели место. К сожалению, я не вел дневников — это не в моем характере, поэтому воспоминания мои о том времени спонтанны, разрозненны и не претендуют на полноту. Память, по одному ей известному принципу, формирует то или иное воспоминание, и оно, подернутое флером времени, ложится на бумагу. Но, недаром говорится, что историю нельзя уничтожить или переделать, пока живы те, кто был ее свидетелями и участниками. Ну, а время описываемых событий — с середины 1960-х по конец 1970-х годов, к которым приклеили ярлык — «период застоя» — по моему мнению, самое золотое в нашей истории.
Начиная эту работу, я как-то неожиданно для себя осознал, что никогда больше не будет ни пионерии, ни комсомола, не будет надписей «Слава КПСС!», не будет очередей за вареной колбасой по 2 рубля 20 копеек и за водкой по 2 рубля 87 копеек, не будет культа науки и дешевых книг, не будет споров между «физиками» и «лириками»… Все это никогда не повторится. Все это — уже прошлое, наше, мое прошлое…
Именно это прошлое наложило свой неповторимый отпечаток на людские судьбы и может быть интересно читателю, ибо прошедшие без малого 50 лет для нескольких поколений молодых людей уже далекая история, хотя, кажется, что все было как будто вчера. И я зашагал по улицам воспоминаний…
«Период застоя», «эпоха застоя» — назвать так лучшее время в истории нашей страны — это вранье, это очередной миф, который распространяют о нашей стране наши «друзья-недруги». Еще Екатерина Вторая, урожденная немка, говорила: «Нет народа, о котором было бы выдумано столько лжи, нелепостей и клеветы, как народ русский». Так что нам не привыкать.
Слово «застой» впервые появилось в докладе генерального секретаря партии, которого на Западе называли «Горби», на последнем в истории съезде: «…в жизни общества начали проступать застойные явления», ретивые журналисты мгновенно подхватили и превратили в «эпоху застоя», превратили в штамп, хотя время это давно закончилось и уже принадлежит истории.
В официальных советских источниках того времени период с середины 1960-х годов до середины 1980-х именовался «развитым социализмом». Время это было отмечено отсутствием каких-либо серьезных потрясений в политической жизни страны, социальной стабильностью и относительно высоким уровнем жизни населения.
Действительно, «застой» — это время, когда ничего не происходит, все стоит.
Но человеку, жившему в то время, трудно принять всерьез вздор о том, что в стране ничего не происходило. Это было время интересных и разных событий… и внутри страны и за рубежом.
Именно в «годы застоя» наша страна окончательно превратилась в мировую сверхдержаву. В 1970-х годах страна производила внутри себя почти все необходимое для жизни — от ракетоносителей и самолетов до одежды и нижнего белья. В науке работал миллион специалистов, что в 1975 году составило четверть научных работников мира. У нас были получены элементы таблицы Менделеева 104, 105, 106, 107 и 108 и синтезированы сверхтяжелые элементы с атомными номерами со 112-го по 118-й. Наши ученные произвели фундаментальные открытия в ядерной физике, создали лазер, расшифровали письменность индейцев майя.
Реальные доходы людей выросли более чем в 1,5 раза, население увеличилось на 12 миллионов человек. Бесплатным жильем было обеспечено 162 миллиона человек, а квартплата не превышала 3 % дохода средней семьи. Здравоохранение было всеобщим и бесплатным, как и образование. Отсутствовала безработица.
К концу 1970-х годов мы занимали 1-е место в Европе и 2-е в мире (после США) по объемам промышленности и сельского хозяйства. Это было время строительства новых городов и целых промышленных районов. Это было время торжества Большой науки. Это было время могучего Океанского атомного флота…
Время наивысшего созидания, взлета страны, ее расцвета, и вдруг «застой» — смешно!
В этой книге можно найти многое — и смешное, и грустное, но только не «застойное». Время было такое… Для себя эту повесть я считаю неоконченной.
И все же, почему неоконченная повесть? Да потому, что каждый, кто жил в то время, при желании может продолжить повесть или даже закончить ее.
Глава 1
Приморский город. 1967 год
…Актовый зал в бликах искусственных снежинок от вращающегося под потолком зеркального шара наполняли танцующие пары. Школьный вечер, посвященный новому, 1968, году, был в разгаре. Только что закончился твист, и мы, слегка запыхавшись, стояли у эстрады. Я очень любил твист — это мой танец.
В зале приглушили свет, и зазвучала медленная завораживающая мелодия Сальваторе Адамо «Tombe la neige» («Падает снег»). Ко мне подошел приятель из бывшего параллельного класса, он был невысокого роста и, по-моему, несколько комплексовал по этому поводу.
— Слушай, пойди, пригласи вон ту «герлс», а я посмотрю, какая она ростом.
Он перевел взгляд на девушку, стоявшую с подружками недалеко от эстрады.
Я видел ее впервые, хотя проучился в этой школе несколько лет. Мы выпустились летом, но пришли в родную школу на новогодний вечер, потанцевать. В те годы в городе было не так много танцплощадок — одни
