Уомбо Джозеф
Сверкающий купол
Джозеф Уомбо
Сверкающий купол
Перевод. Александра Савинова
Автор по-своему благодарен всем людям, занятым в "Настоящем Бизнесе", которые на протяжении двухлетнего пребывания автора в Голливуде пропитали его таким количеством яда, что его хватило для написания этой книги
а также
с величайшей признательностью Джойс Алле, Харольду Беккеру, Джин Бернкопф, Джону Стурджину, благодаря которым автор закончил свое Пребывание относительно целым и невредимым и без серьезных для себя последствий.
1. "СВЕРКАЮЩИЙ КУПОЛ".
Штука эта была длиной шесть дюймов. Он слегка поглаживал ее, но никак не мог вызвать ответной реакции: эротичных переживаний, отвращения, зачарованности, ужаса. Он читал описание этого процесса в сотнях мелодраматичных и одновременно жалких записок. Новая технология проникла даже в сферу посланий смерти: только за этот год четыре прощания с жизнью были записаны на магнитофонные кассеты - абсолютное доказательство упадочной грамотности.
В крохотной кухне было темно и прохладно. пластиковая поверхность стола была жирной и мокрой от пролитого виски. Он снова погладил эту штуку. Она слишком долго провисела на его теле. Роднее своей, настоящей штуки. Он пользовался ею раз в месяц, как и предписывалось управлением полиции Лос-Анджелеса. Он пытался попользоваться настоящей в эту самую ночь. Бутылка виски почти опустела. По идее он уже должен находиться под алкогольным наркозом. Он уже почти умер, и все, о чем он мог думать, - это его штука. Но воспоминание об осечке тем не менее отзывалось болью.
Той ночью потел даже Тихий океан. С моря дул горячий и сырой ветер. Ему следовало повернуться и уйти из "Сверкающего купола" в тот самый момент, как он вошел. Время приближалось только к девяти, но они уже сидели там, расположившись вдоль длинной стойки бара, как цыплята на насесте.
Чайнатаун не приводил его в восторг, особенно в течение тех двух ежемесячных вечеров, когда в "Сверкающий купол" набивались эти цыплятки, и все же именно поэтому он приходил сюда. В день выдачи зарплаты полицейским.
Он с головой погрузился в атмосферу полицейской "семьи". В атмосферу "Сверкающего купола". В разноцветье калейдоскопических цветов: зеленый, желтый, красный - как раз те, которые он ненавидел. В хаотическое подмигивание огней и бесстыдное сияние неоновых надписей. В атмосферу подмигивающих шлюшек (в его сторону очень редко) и бесстыдно сияющих молодых капов, то и дело сдергивающих цыплят с их непрочных насестов у этого длинного, длинного бара.
Всеобщее возбуждение чувствовалось наощупь. "Сверкающий купол" был переполнен людьми, чадом и шумом. Около дюжины пар толкались и толклись на паркетной площадочке для танцев величиной с полутораспальную постель. И этот пятачок вполне мог служить постелью: трое лапающих, целующихся, трущихся друг о друга полицейских и их цыплят занимались всем, чем можно, кроме заключительного акта.
Он знал, что ему следует уйти. Он подумал, что надо уйти. Но у него болели ноги от игры в ручной мяч в полицейской академии. Его идиотская затея - хоть чем-то развлечь своего напарника, Мартина Уэлборна, который после разъезда с женой стал замкнутым, угрюмым, измученным, жутким. Они три года служили бок о бок, и он вдруг испугался за Мартина Уэлборна.
Поэтому, если бы не его дружба с Мартином Уэлборном и игра в ручной мяч, и уставшие ноги, он в ту ночь не был бы так близок к смерти.
Он уже собрался уйти, когда одну из цыплят (больше похожую на стервятника) снял с сидения у бара знакомый ему коп - уличное чудовище по имени Бакмор Фиппс, патрулировавший бульвар Голливуд с утонченностью русского линкора.
- Кто к нам пришел! - оскалился Бакмор Фиппс, обнажая в улыбке 32 зуба, на удивление целых и невредимых, учитывая то, как он работал на своем бульваре. - Да ведь это Алоизиус Макки. Добро пожаловать на Плайа Хирон.
Затем Бакмор Фиппс удалился на танцплощадку вместе со своей подвыпившей стервятницей, работавшей очевидно в архиве. Эл Макки так наловчился, что мог отличить клерка из архива от оператора связи еще до того, как они раскрывали рот. Женщин, служащих в полиции, узнать совсем не трудно - они излучают цинизм, который является неотъемлемой и исключительной чертой их коллег мужского пола.
Итак, освободился стул, а у него болели ноги, и вдруг появилось непреодолимое желание проглотить сто грамм "Тулламор Дью". Он показал на бутылку ирландского виски и кивнул Уингу, владельцу бара. Со своей слишком длинной шеей, впалыми глазницами, маленькой головой с пучками прилизанных волос, поднимающихся по обеим сторонам черепа, как антенны, Уинг выглядел совсем как богомол, прыгающий взад-вперед за длинной стойкой бара. Его костлявые руки то и дело вытягивались из широких рукавов короткого китайского халата. Уинг был американцем в третьем поколении, который научился говорить с китайским акцентом и подобострастно обслуживать туристов, посещающих его заведение в дневные часы. В "Сверкающем куполе" все было совсем не так, как казалось с первого взгляда.
- Двойной? - подмигнул Уинг, наливая тройной.
Прежде чем вечер подойдет к концу, он обсчитает его на большую сумму, чем перелил сейчас. В "Сверкающем куполе" все было совсем не бесплатно. Слава богу, Мартин Уэлборн сюда не ходил. После посещения он, вероятно, вернулся бы домой и съел свой "смит и вессон". "Сверкающий купол" был не салуном, а мечтой самоубийц.
Эл Макки одним махом опрокинул всю порцию, и Уинг подскочил со следующей. Три тройных "Тулламор Дью", и верховный жрец "Сверкающего купола" даст безответному детективу сдачу с десятки и бросит "двадцатку" в таинственную деревянную шкатулку, стоящую рядом с китайскими счетами и служащую прибежищем для чаевых, которые никогда не проходили через кассовый аппарат. Уинг называл чаевые данью его достопочтенным предкам, которые в массе скученной толпы приплыли на эти золотоносные берега и преуспели в делах. На передней стенке шкатулки красовался американский флаг, а на задней - китайские иероглифы. Надпись позади переводилась примерно так: "К черту налоги дяди Сэма. Каждый китаец - сам за себя."
Еще одна вещь, которую ненавидел Эл Макки в "Сверкающем куполе", - это обилие фруктовых коктейлей, изготавливавшихся за этой стойкой: "Скорпион", "Зомби", "Гроза туманов". Единственным их результатом было полное мокроты горло и похмелье международного класса. И они дорого стоили.
- Вы из какого отдела?
Она была довольно молодой - где-то между цыпленком и стервятником. Но почему они все носили наклеенные лакированные ногти? Та, которую снял Бакмор Фиппс оставила буквально борозды на полированной поверхности бара.
- Из детективного в Голливудском участке. - Он произнес это, обращаясь к порции "Тулламор Дью", полагая, что все кончится в ту же самую секунду, когда к ним вразвалочку подойдет один из этих мужественных здоровенных копов из патрульных Центрального участка - символов власти, полных жизненных сил, энергии и надежд, у которых полученные сегодня деньги тоже выпирали из обтягивающих джинсов. Может мы и не лучшие в мире полицейские, дорогая, но нам платят больше всех.
И они пришли. Все на одно лицо. Синтетические рубашки, брюки в обтяжку, прически, короткие ровно настолько, чтобы не придирался сержант, а также непременные усы и баки. Почему все копы, за исключением Эла Макки и Мартина Уэлборна, так любят баки? Господи, все так предсказуемо! Но непредсказуемыми оказались приветствия в баре.
- Поверка! - заорал какой-то молодой коп, увидав группу приятелей с девицами. - Маркус!
- Здесь! - прокричал голос из дымной тьмы. Это чертово заведение начинало смердеть, как курильня благовоний. В голове у Эла Макки пульсировало. Поганая китайская молельня.
- Седрик! - заревел молодой коп, и чей-то голос ответил, - Я!
- Красотки! - закричал коп, и три цыпленка в самом углу захихикали и завизжали, - Тут! Вот тут!
Цыпленок-стервятник рядом с ним удивила его тем, что не отстала.
- Я работаю в связи.
- Я так и подумал.
- Почему?
- Красивый голос, - сказал он. Здоровенная жопа, подумал он.
- Меня зовут Грейс, - сказала она. - Некоторые ребята зовут меня Изумительная Грейс.
- Эл Макки, - сказал он, пожав ее липкую руку. Стресс. Напряжение. Все так знакомо. Дежа вю.
Он погрузился в еще более глубокую депрессию, когда дверь снова с треском распахнулась. (Они никогда не входили без внешних эффектов).
Еще три 22-летних эрзац-папы, только что выпрыгнувшие из патрульной машины вечерней смены, ввалились сквозь бисерные занавеси, на секунду замерев в дверях, чтобы их получше разглядели сиротки-цыплята из "Сверкающего купола".
С точки зрения Эла Макки все они были похожи на Джона Траволту. Прощай, связисточка. Встретимся как-нибудь в другой раз. Может быть часа в два ночи, когда ты не совьешь себе гнездышка и будешь готова приласкать жертву жизненных обстоятельств возрастом постарше, пусть даже более истеричную, чем ты. Вроде тех, с которыми ты просыпаешься в чайнатаунском мотеле (даже стены желтые, зеленые и красные): угрюмая, похмельная, в скомканной постели, оставив следы отчаяния в виде царапин на ягодицах печального и растрепанного незнакомца.
