Дедушке тяжело дался переезд в город. Дедушка так сильно любил свой лес за окном, свой запущенный сад и бабушку. Дедушка жил уже очень и очень долго, мой старенький дедушка. Он был сгорблен и мягок, весь в вязких морщинках. Одежда его была выцветшая на солнце, потрепана. К дедушке хотелось всегда быть ближе, забраться на колени, прижаться, узнать чем пахнет сегодня его борода – костром или травами, немного табака, жаренной картошкой с луком, снегом или дождем. Удивительно как бороды и шарфы тонко вбирают в себя все мельчайшие запахи атмосферы. Одежда пахнет по-другому – она к человеку совсем близко и человеком же пахнет. Одежда дедушки пахла дедушкой, мылом с ромашкой и теплым домом. Дедушка всегда смеялся и что-то строгал ножом, маленькие фигурки для меня, ложки и чашки для бабушки, деревянные мечи для брата. В его дом мы приезжали часто, когда были маленькими. Я была его маленькой птичкой.
– А почему я птичка? – спрашивала я, подпрыгивая от нетерпения, потому что заранее знала ответ, и он мне так нравился, что от него хотелось скакать на ножках, будто я и есть она – всего одна на свете такая – его маленькая птичка.
– А потому что твои родители всегда привозят тебя ко мне весной. Ты прилетаешь ко мне с весной, моя маленькая птичка, и мне так нравится, как ты щебечешь и порхаешь вокруг, легкие твои косточки, птичка моя, зоркие глазки, яркие перышки.
Я вертелась вокруг и представляла, что я взаправду маленькая птичка легкие косточки и щебетала – щебетала. Дедушка смеялся и глаза его оттого совсем пропадали в мягких морщинках.
Позже, когда мне стало десять, умерла бабушка. Мы хоронили ее в его лесу около дома. Папа сразу предложил ему переехать к нам, жить в город.
– Куда же я от своего леса теперь, мы и раньше с ним были так близки, а теперь и совсем породнились.
Дедушка тогда не поехал, остался один. Мы приезжали к нему частенько, он был всегда нам так рад. Мы прибирали дом, готовили еду, он ел мало и все смотрел в окно.
–Надо настоять на переезде – сказал папа как то на обратной дороге домой – он стал такой рассеянный, и возраст уже, возраст. А вдруг что случится, он ведь совсем один, я боюсь приехать однажды, понимаешь…
Мама встревожено смотрела на папу.
– Он ведь даже не соглашается на телефон, я думаю надо настоять, так будет спокойнее, и всем лучше.
В следующий раз он поехал к дедушке уже один и провел там два дня, а после вернулся с дедушкой и почти совсем без вещей.
– Дедушка, ты будешь жить в комнате рядом с моей, а где же твои вещи?
–Не нажил, внученька, да и зачем сейчас – смеялся дедушка, растерянно осматриваясь по сторонам.
Дедушка в нашей квартире будто уменьшился в размере, будто стал еще старее, еще мягче. Мой маленький дедушка. А я с тех пор все вертелась около него, возьму бывает свои книги и иду к нему в комнату, он сидит у окна, а я ложилась на ковер рядом и делала с ним рядом так свои домашние задания. Есть что-то очень уютное, заниматься своими делами рядом с кем-то, кто ничего от тебя не ждет, не требует, а просто любит смотреть на тебя, когда ты чем-то занят, просто любит. С мамой так не получалось, мама тут же заглядывала и правила мои ошибки, я злилась, она раздражалась. Нет, с мамой было совсем не то, что с дедушкой. Я несла, бывает дедушке свои тетрадки – прочитай, говорю, посмотри. Он сдвинет очки на нос и внимательно так читает.
– Ну что, дедушка, есть ошибки?
– Ошибки-то, да кто их поймет, что ошибка, а что нет.
Еще мы гуляли с ним. И всегда было не понять, толи он хмурится, толи щурится просто от яркого солнца. А иногда останавливался около куста, к примеру, и давай с него прибитый ветром мусор снимать. Распутывает с ветки пакет полиэтиленовый, а сам приговаривает: «сейчас, моя хорошая, сейчас полегче станет». А бывало, встанет посреди улицы и показывает мне на трубы нашего завода, которые у нас с любой точки города почти видны и говорит: «вон смотри какой черный дым идет, это души наши дымят, только, как не ругают, а все красиво дым клубится!» Я смотрела на дым и видела его будто в первый раз, первый раз без папиных слов «травят нас тут», очень красивый дым и правда. И пятна от бензина на лужах красиво растекались, и пакеты на ветру кружили.
– Красивая смерть – говорил он.
– А разве смерть это красиво, дедушка?
– Все красиво, моя маленькая птичка, а ты всех красивее – смеялся он, приговаривая.
– Дедушка, а тебе у нас хорошо живется?
–Очень хорошо, внучка, с тобой мне везде хорошо.
– А по своему дому не скучаешь?
– Скучаю… скучаю, да.
– А по чему скучаешь больше всего?
– По чему больше – дедушка на мгновение задумался – по птицам скучаю. Знаешь, бывало, сяду я утром у окна, открою створки, а у окна дерево у нас росло, помнишь, яблонька моя, ветки прямо в дом шли ростом. Вот открою окно, а бабушка принесет завтрак, чай и булочки. И мы завтракаем вот так рядом, а птицы уже знали, что у нас булочки. Мы им отщипывали мякиш и они прямо с руки клевали. А как заканчивалось все, бабушка их отправляла: «кыш-кыш-кыш, голубчики, летите, беды и несчастья наши, кыш!» И те улетали с криками, садились на ветки за окном и так мы и сидели с ними весь день. Я на них смотрел, они на меня, а бабушка рядом спицами стучала, да то и дело, отгоняла какую наглую птицу, что в неурочный час решила в дом наведаться.
А временами к нам соседка наша захаживала: «Что ты – говорит – Семеновна, смерть прикармливаешь? Не знаешь что ли, что птица в дом залетит – к несчастью. Скорая смерть – говорит – если птица-то в дом залетит!» Бабушка только смеялась в ответ по-доброму так и приговаривала: «А нам с дедом не страшно, правда, дед? Мы со смертью на короткой ноге, уж больно красивые у нее птахи».
Дедушка хоть и говорил, что живется ему с нами хорошо, а все же от воздуха ли непривычного городского, или от болезней, что подбираются незаметно,
