Жернова
исторический роман
Виктор Бычков
Посвящаю родному брату моему, – добрейшей, светлой души человеку ВЛАДИМИРУ АНАТОЛЬЕВИЧУ БЫЧКОВУ, – с любовью, уважением и глубокой признательностью…
© Виктор Бычков, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть первая
Глава первая
Мужчина затаился, вжался в землю, замер. На меже в кустах полыни было душно, пахло горечью, звенел комар, пот застил глаза. Однако человек не шевелился, боясь малейшим движением выдать себя. Домотканая рубашка прилипла к телу, босые ноги, облепленные муравьями, зудели.
Он лежит здесь давно, почти с полудня. А сейчас солнце пошло к вечеру, слава Богу, уже не так жарит. Сильно хочется пить, но ещё сильнее желание всё выследить, разузнать.
Барские овины, выстроенные в два ряда, серели под солнцем выгоревшими соломенными крышами.
У первого овина группа мужиков складывала снопы ржи в большие суслоны рядом с током. Женщины тут же хватали снопы, разносили их на утрамбованную глиняную площадку, готовили к молотьбе. Четверо мужиков держали в руках цепы, проверяли, часто замахивались из-за спины, приноравливались молотить, привыкали к цепам. Сейчас, когда жара спадала, самое время поработать дотемна.
Работник в изодранной соломенной шляпе правил парой волов, поддерживая рукой высокий воз снопов.
– Цоб цобэ! – долетало до межи.
Почти в центре гумна сам хозяин крутился вокруг паровой машины. Нанятый из города специалист готовился запустить триер, раз за разом приседал перед машиной, вытирал пот с лица большим, тёмным платком, что-то подтягивал, стучал по железкам молотком с длинной рукояткой.
Со стороны поля донеслось дребезжание колёс: гнедая лошадка шла в бричке размашистой рысью. Шлейф лёгкой полевой пыли искрился следом в лучах заходящего солнца.
Завидев бричку, незнакомец заволновался вдруг, напряжённо вглядываясь вдаль, стараясь разглядеть пассажира.
Вот, наконец, лошадка остановилась, поминутно отфыркиваясь, водила боками.
Внимание мужчины на меже привлёк появившийся молодой человек, который соскочил с брички, прихрамывая, направился к барину. Не дойдя до машины, снял картуз, прижал к груди. В тот же момент походка его изменилась: мало того, что шёл он, припадая на правую ногу, так ещё умудрялся подобострастно кланяться на ходу издали, хотя хозяин его ещё и не видел.
– Он! Точно он! – облегчённо прошептал мужчина, и злая усмешка застыла на распаренном под солнцем лице. – Мне бы ещё голос его услышать… значит… и сапоги… сапоги. Точно он!
Заметив хромого гостя, барин отвлёкся от триера, даже сделал несколько шагов навстречу. Сейчас они стояли друг против друга, разговаривали. Как ни напрягал слух, как ни прислушивался, человек не мог уловить ни единого звука здесь, на меже.
Однако, разговаривая, хозяин и хромой потихоньку уходили за овин, остановились за углом, недалеко от места, где замер, затаив дыхание, незнакомец.
– Не извольте сомневаться, барин Алексей Христофорович, – долетел до межи с лёгкой хрипотцой голос приехавшего. – Не извольте, не думайте плохо, – согнутая спина и склонённая в глубоком поклоне голова ещё больше подтверждали и усиливали искреннее подобострастие хромого посетителя. – Всё сделали, как вы и наказывали, – гость лишь на мгновение распрямился и тут же снова принял услужливое положение.
«Он! Точно он!», – в который раз мысленно произнёс человек на меже, ещё сильнее уверовав в своих предположениях. Этот, именно этот голос слышал он совсем недавно.
– Ну-у, смотри, Петря! – палец хозяина сначала замаячил перед носом хромого, потом уткнулся в грудь гостя. – Ни дай тебе боже хоть кто-то узнает о нашем разговоре, о нашем деле – тебе не сдобровать. Сгниёшь в остроге ни за понюшку табаку. Ты меня понял? Я слов на ветер не бросаю, – назидательно закончил Прибыльский.
– Не извольте сомневаться, барин Алексей Христофорович, – хромой истово перекрестился. – Могила! Вы же меня знаете.
– Не знал бы, – вроде как смягчил тон хозяин, – не разговаривал бы с тобой. Так говоришь, до основания порушили? Не восстановят?
– Как есть – до основания! До последнего брёвнышка раскатали. А что не смогли – подожгли. Сгорело за милую душу. Легче новую мельницу построить, чем восстанавливать старую.
– Не такая уж она и старая, – произнёс Прибыльский. – Новая. Только-только наладили. Так что…
– Нам какая разница? – пожал плечами Петря. – Вы нам деньги – мы вам… пусть теперь у других голова болит.
– А подельники твои как, не сболтнут лишнего во хмелю у монопольки?
– Не извольте сомневаться, барин Алексей Христофорович, – снова согнулся в поклоне хромой. – У меня разговор один: был человек – и не стало. Сгинул, и ни слуху, ни духу. Хлопцы хорошо это знают, потому и рот на замке держать будут.
– Самоуверен ты, однако. Искать не будут подельников твоих в случае чего? Ну, там родственники или ещё кто?
– Кого искать? – хохотнул гость. – Да они без роду, без племени. Кто ж их искать станет? Кому они нужны? Мы – люди вольные.
– Ну-ну, – барин смерил собеседника оценивающим взглядом, снисходительно похлопал по плечу. – Ну-у, молодца. А по виду и не скажешь. Хотя… ладно, ты меня и так уже отвлёк от дел. Давай, Петря, езжай. Ступай с Богом, – хозяин повернулся, собрался, было, уходить.
Приезжий развёл руками, произнёс в недоумении:
– Как езжай? А денежки? Вы же обещали после того, как раскатаем, дело сделаем, отдать основную сумму.
– Я? Обещал? Ты же получил авансом.
– Аванс он и есть аванс. Это только часть обещанного. Был договор…
– Мало, что ли? Какой договор? Кого и с кем? – барин снова обернулся к хромому, заговорил зло, напористо:
– Договор может быть только между людьми, равными по статусу, по положению в обществе. Разве мы равны? Ты с кем разговариваешь? Пред тобой статский советник, отставной штабс-капитан двадцать первого Белорусского драгунского Его Императорского Высочества великого князя Михаила Николаевича полка господин Прибыльский! А кто ты такой мне требования предъявлять? Разбойник с большой дороги?! Тать?! С кем договор заключать?
Барин вдруг схватил собеседника за грудь, с силой притянул к себе.
– Запомни, смерд! Только за то, что я разговариваю с тобой, ты должен быть благодарен мне всю оставшуюся жизнь. Понял? – на этот раз резко оттолкнул от себя Петрю.
Тот засеменил, пятясь, но не смог удержаться на больных ногах, упал на спину, подняв маленькое облачко пыли. Картуз слетел с головы, откатился к овину, обнажив короткую, аккуратную стрижку.
– Тьфу! – Алексей Христофорович презрительно плюнул на лежащего гостя, достал носовой платок, вытер испарину с лица. – Чтобы через минуту и духу твоего здесь не было!
– Постой, барин, – хромой с завидным проворством вскочил на ноги, мгновенно преобразившись, направился к барину. – Погоди, господин штабс-капитан, – и в тоне, и в словах, даже в самой походке уже не было того подобострастия, что наблюдал мужчина на меже мгновение назад. – Ты чего ж сбегаешь, подлая душонка? И кто ж тебя, тварь неблагодарная, наделил полномочиями поднимать руку на гостя, хамло невоспитанное? В каких кадетских корпусах учат этому? В какой церкви тебя крестили? И крестили ли? Может, дьявол приложился к твоему облику вместо святого креста?
К Прибыльскому направлялся совершенно иной человек: уверенный в себе, гордый, сильный. Правда, хромал, и оттого походка казалась всё такой же прыгающей, скачущей, но уже уверенной, твёрдой, насколько могла позволить больная нога.
От такого необычного перевоплощения гостя, непривычного грубого обращения к себе Прибыльский опешил.
Он остановился, резко двинулся навстречу хромому.
– Что-о, что ты сказа-а-ал, хам? – лицо хозяина побледнело, голос вибрировал от негодования, ноздри хищно раздулись.
– А что слышал, господин штабс-капитан! – хромой выправил осанку, гордо поднял голову, и оттого для наблюдавшего из межи мужчины стал ещё выше, стройнее.
– Пред тобой, штабная крыса, вонючий барчук, стоит и соизволит великодушно разговаривать столбовой дворянин в пятом поколении, боевой офицер, отставной командир пулемётной роты первого пехотного полка семнадцатой Сибирской стрелковой дивизии капитан…
Фамилию лежащий на меже человек не расслышал.
Замешательство барина длилось недолго.
– Да какой ты дворянин? Какой капитан? Ты – тать! Ты – вор и разбойник! Хам!
– Деньги! Я сказал: деньги! – приезжий был непреклонен. – Давши слово – держать обязан! Или драгунским штабс-капитанам законы офицерской чести не писаны?
– А вот это ты не желаешь, чернь? – к носу гостя Прибыльский сунул кукиш. – Он ещё будет мне об офицерской чести языком трепа…
