Евгений Спангенберг
Записки натуралиста
ОТ АВТОРА
Есть люди, каждая беседа с которыми оставляет неизгладимый след. Именно таким человеком и был мой учитель, профессор Борис Михайлович Житков. Когда я поступил в Московский университет, он читал курс зоологии позвоночных, много писал научных и научно-популярных статей, книг и как-то совсем незаметно руководил работой многих студентов.
— Знаете, друзья, — однажды во время беседы обратился он к нам, — за свою жизнь я написал ряд полезных книг, но интересно, что только с тех пор, как мой однофамилец Борис Житков издал свои увлекательные рассказы, я стал пользоваться особенной популярностью.
Года два тому назад меня остановил в нашем дворе маленький мальчуган.
— Это ты написал о слонах? — спросил он, глядя в упор.
— Нет, это другой Житков, — пояснил я.
Одно мгновение, казалось, мальчуган был озадачен моим ответом.
— Но ты Житков? — наконец спросил он.
— Да, Житков.
— И Борис?
— Да, и Борис, — ответил я.
— Ну, если ты Житков и Борис — значит, это ты написал о слонах, — безапелляционно заявил он.
Этот маленький эпизод из жизни старика-профессора, рассказанный нам между прочим, не пропал бесследно. Я понял, что необходимо уметь писать не только научные, но и научно-популярные книги. Ведь их прочтет и оценит не узкий круг специалистов, а масса людей, причем людей самых разнообразных профессий и возрастов. И хотя я не писатель, а научный работник, но, любя науку и вспоминая слова своего учителя, я решил в этой книге в доступной форме изложить те наблюдения над животными, которые вошли в мои научные работы.
Мое раннее детство протекало в Ленинграде. Когда наступало лето, наша семья выезжала на дачу, но жизнь за городом почти изгладилась из моей памяти. Я хорошо помню только отдельные моменты. Как-то в воскресный день мы с отцом, вооружившись сачком и банками, отправились к небольшому пруду и, ловя тритонов и карасиков, провели на его берегу большую часть дня. Эта маленькая экскурсия живо сохранилась в моей памяти. В тот день я впервые услышал пение полевого жаворонка. Он взлетел недалеко от меня из травы, поднялся в голубую высь, и в течение долгого времени оттуда лилась чудная песня — ей, казалось, не будет конца. Много времени прошло с того дня, но и сейчас, когда бываю весной в поле, я вслушиваюсь в звуки, знакомые с детства, и пытаюсь отыскать в голубом небе маленького певца.
Несравненно лучше я помню свою жизнь в городе. Вспоминается скучная осень и сырая зима; небо, вечно затянутое серыми тучами; как сквозь сито, моросит мелкий дождь, плачут окна. Тускло было на улице, но дома я не скучал. Усевшись на кушетку, часами перелистывал толстые книги, рассматривал картинки и мысленно уносился на далекий юг, где, по моим понятиям, вечно блестело яркое солнце на голубом небе. Однажды отец приобрел десять томов Брема, и эти книги с изображениями разнообразных животных вскоре стали для меня самой большой драгоценностью. Уже в раннем детстве больше всего меня интересовали животные, их повадки и образ жизни. Недавно мне попала в руки моя детская тетрадка с наклеенными картинками. Она оказалась заполненной рисунками всевозможных зверей и птиц.
Приезд к нам деда сделал мою жизнь еще более интересной. В то время ему было 70 лет. За свою жизнь дед — большой любитель природы — много путешествовал и охотился на разнообразных животных. С его приездом в нашей квартире появились чучела белых цапель, уток, фазанов и мелких птичек, перья которых отливали всеми цветами радуги. Эти птицы были собраны Дедом во время его интересных и долгих поездок.
Переходя от одного чучела к другому, я не мог оторвать глаз, сравнивал их с рисунками в книгах, расспрашивал деда.
Но не только чучела птиц привез с собой дед. Из своих вещей он извлек большую шкатулку. Она оказалась заполненной различными мелкими предметами. Здесь были ржавые наконечники стрел, древние монеты, каменные изображения людей, окаменелые раковины и куски дерева. Все это, по его словам, он сохранил на память.
Однажды вечером, когда в комнате запылал камин, дед уселся против него в широкое кресло и поставил на пол свою большую шкатулку. Откинув крышку и вынув из шкатулки один предмет, он с любовью осмотрел его со всех сторон, потом устремил задумчивый взгляд на огонь и, держа в руке невзрачную вещицу, начал долгий, интересный рассказ. Но он рассказывал не только о том предмете, который лежал у него на руке. С ним была связана часть его жизни, проведенной в путешествиях. В первый вечер дед достал маленькую коробочку со странным засушенным насекомым и рассказал нам о песчаных пустынях, где беспощадно палит солнце, где к самому небу поднимаются смерчи. В следующий вечер маленькая трубка, искусно вырезанная из кости моржа, перенесла нас на Чукотку. И перед нашими глазами одна за другой вставали неведомые картины: беспокойное море, мелкие скалистые острова, птичьи базары, парусное судно, скрипящее и плачущее на все лады даже при небольшом ветре.
И так долгими зимними вечерами по рассказам деда я знакомился с многообразной природой нашей родины, а затем — и с жизнью тех изумительно ярких тропических птиц, чучелами которых были завешаны наши комнаты.
Потом наступила другая пора в моей жизни. Из многолюдного, большого города наша семья переехала на маленькую железнодорожную станцию, затерянную в степях Нижнего Поволжья. Именно там, изо дня в день непосредственно соприкасаясь с природой, я полюбил ее всеми силами детской души. Много времени ушло с тех пор, но и сейчас я вспоминаю эту полосу привольного детства. Вот в моей памяти со всеми подробностями встает небольшой железнодорожный поселок — Ахтуба. Среди безбрежных степей ахтубинские сады были настоящим оазисом — весь железнодорожный поселок утопал в зелени. Белые акации, сирень, черешни, вишни и яблони скрывали здания, их ветви настойчиво лезли в окна.
Как любил я наш большой запущенный сад! Зимой я проводил в нем целые дни, и меня не тянуло за его пределы. Весь сад граничил с унылой, то серой, то покрытой белой пеленой степью.
Ша юг и восток она уходила до самого горизонта и казалась мне бесконечной. Непривлекательна была степь зимой. Зато как великолепен был сад. Иной раз ветви деревьев покрывались пушистым инеем, среди них алела грудка снегиря, где-то по стволу дерева деловито стучал дятел, а вечером сотни ворон и галок собирались на высоких акациях и нестройный гомон голосов ночующей стаи проникал в самые отдаленные уголки нашей просторной квартиры.
Но и тогда я особенно любил весну и с нетерпением ждал, когда пройдет зима, когда наступит это чудное время года.
