Вадим Шефнер
Кончина коллекционера
Сказка, для умных
Посвящается всем читающим и пишущим
1. Введение
Профессор Колькопф еще в 1973 году предсказал, что в непредсказуемом будущем наша добрая старая галактика войдет в несубстанционное соприкосновение с галактикой Икс, и это может вызвать непредсказуемые явления. Мало того, еще раньше, в 1969 году, доцент-самоучка Стоеросов в статье «Завтра или никогда?» предостерег, что под влиянием спонтанных космических факторов бумага может приобрести стойкие цветоотталкивающие свойства, чему будет предшествовать некая мгновенная вспышка в атмосфере. Но человечество почему-то пропустило мимо глаз и мимо ушей эти мудро-зловещие пророчества.
Что касается пенсионера В. П. Нектова, то ему вообще ни до каких непредсказуемых явлений дела не было; все его земные помыслы были направлены на поиски редких папиросных этикеток. Замечу вскользь, что сам он был некурящим и остро сознавал этот свой недостаток. В юности пробовал курить, но ничего, кроме тошноты, не получалось. С той поры зародилась в его душе зависть ко всем курящим, и она-то – подсознательно – и натолкнула его на папиросное хобби. Постепенно хобби переросло в страсть. Долгое время он не мог отдаться ей целиком, но, выйдя на пенсию, вырвался наконец на оперативный простор – и стал Собирателем с большой буквы.
2. Зефиры и дары канализации
Сентябрьским утром 198… года Нектов возвращался в Ленинград из Гатчины, где провел два дня у своего приятеля-коллекционера Негудиева. Во внутреннем кармане пиджака, у самого сердца, Собиратель вез домой этикетку папирос «Зефиръ N 500»; [хоть это и сказка, но названия папирос – не вымышленные. (Примеч. автора)] она была тщательно упакована в станиолевую бумагу. До революции папиросы эти выпускала табачная фабрика «Лафермъ»; «Зефиры» были пяти сортов, и каждый сорт имел нумерацию: N 100, N 200 и т. д. Производились они и фабрикой имени Урицкого, в эпоху нэпа; но особо ценны «Зефиры» старорежимные, с твердым знаком. Теперь Нектов обладал всеми пятью твердозначными этикетками! Жить бы да радоваться. Но радости не было: в обмен за долгожданный «Зефиръ» пришлось отдать Негудиеву «Октябрину», «Каприз» и «Басму»; правда, дубли, но все равно жаль. Особенно жаль «Басму», она очень редка. Ее в 1927 году начала было выпускать одна ленинградская частная артель, но наклейка очень походила на этикетку популярных в те годы папирос «Сафо». Лентабактрест возбудил против артели судебное дело – ведь та прибегла к недобросовестной конкуренции; выпуск «Басмы» был прекращен. Редкость, редкость… Дружба – дружбой, но Негудиев очень уж хитер. В его коллекции есть даже «Дядя Костя» (мягкая упаковка, 1914 год!). А у Нектова до сих пор нет «Дяди Кости», и тяжко, тяжко сознавать это…
Не радовали и дела сына, угасающего искусствоведа. Олег унаследовал от отца благородную склонность к коллекционированию, но в несколько громоздком преломлении: увлекся собиранием металлических крышек от канализационных люков и ассенизационных колодцев. Все свободное (а отчасти – и служебное) время мотается по городу в своих «Жигулях», выискивая места, где идет ремонт канализационной сети, и радостно увозит к себе домой на Поклонную гору старые, честно отслужившие свою службу крышки. Порой он вступает в какие-то таинственные сделки с дворниками, а недавно его застигли ночью на заднем дворе чужого дома за выламыванием старинной, но вполне исправной крышки. С трудом удалось замять это дело.
Над кроватью Олега, прикрепленная к стене болтами, красуется массивная крышка, на которой вкруговую, четкими литыми буквами значится: «С.-Петербургская канализация. Чугунолитейный з-дъ Пенкина и С-вей. 1877 г.». Остальные стены его двухкомнатной квартиры тоже украшены крышками, ими же вымощены полы, в два слоя. У него немало дублей; вторые экземпляры пригодятся в будущем, когда осуществятся деловые контакты с инопланетянами. Путем обмена с ними Олег надеется пополнить свою коллекцию крышками с дальних планет. Постепенно эти дары канализации вытеснили из его жилья всю мебель, и даже книжные шкафы, а заодно и книги. Вытеснили и жену Марину: не вытерпев чугунного засилья, а также специфического запаха, она навсегда ушла к другому.
Нектов неоднократно уговаривал сына сменить ориентацию, даже готов был подарить ему этикетку папирос «Экстаз» (твердая упаковка, 1925 год), чтобы она послужила основой его коллекции. Но Олег неумолимо упрям. Он утверждает, что люди со временем одумаются и бросят курить, а ассенизация была, есть и пребудет вовеки. Без канализации нет цивилизации! Все тленно, все бренно – бессмертны лишь чугунные крышки!
3. Предсказанное свершается
Сойдя с электрички на Балтийском вокзале, Нектов не сразу направился на родной Васильевский остров; он знал, что жена уехала в Купчино погостить у дочери, понянчиться с внучкой. Утро было утешительно теплое и ясное, располагающее к пешему хождению и творческим поискам. Помахивая тонкой тросточкой, странно не идущей к его мешковатому костюму, Собиратель прошелся по набережной Обводного канала, затем очутился на Измайловском проспекте, потом свернул на Красноармейскую, потом… Да что уж там перечислять, много где он в тот день побывал.
Он любил бродить по улицам и переулкам и, наклонясь над урнами, ворошить их содержимое своей тростью. А вдруг среди окурков, среди упаковок от всех этих современных «Астр» и «Космосов» взору его предстанут «Сэръ», или «Жемчужина Крыма», или «Тары-бары», или «Трезвон»? Надо верить в чудо! Ищите – да обрящете! …Иногда он заходил во дворы и там, с помощью той же тросточки, обследовал объемистые мусорные баки. Интересовали его и дома, поставленные на капремонт. Однажды в подъезде одного такого здания, в куче хлама, он обнаружил упаковку от папирос «Добрый молодец». То-то радости было!
Но чудеса не каждый день. Пора ехать домой, решил Нектов. Однако по пути к трамвайной остановке на проспекте Маклина не удержался и зашел еще в один двор. Когда он шел подворотней, где-то полыхнул странный лиловатый свет. Даже под каменным сводом вспышка эта была удивительно ярка. «Может быть, молния? – подумал Собиратель. – Нет, грома не слышно, да и небо совсем не грозовое. Это мне просто почудилось. Глаза, видно, переутомил…» Подойдя к большому баку, все четыре крышки которого были гостеприимно открыты, он уже занес свою джентльменскую тросточку, хотел пошуровать там – и огорченно отшатнулся. Плебей воробей, сидевший на противоположном конце емкости, ехидно чирикнул. Бак был полон обычными бытовыми отходами, но все, что в нем было бумажного, было почему-то белого цвета, безо всяких следов типографской работы. «Странные какие-то жильцы в этом доме, – пробормотал Собиратель. – Или, опять же, со зрением у меня неладно?.. Обязательно окулисту надо показаться!»
Решительным шагом направился он к остановке трамвая. Вскоре подошел полупустой N 1. Нектов честно опустил в кассу три копейки, затем крутанул шестеренку, чтобы оторвать законный билет. Однако из подающего механизма выдвинулся кусочек белой ленты – без всяких цифр и букв.
– Черт знает что такое! – возмутился Собиратель.
– Именно что черт знает! – подтвердила сидящая невдалеке женщина. – Вставили рулончик белой бумаги! Вроде, извиняюсь, туалетной – только малого масштаба. Для лилипутов, что ли?
– Нет борьбы за качество! – вмешался мужчина в очках, вошедший в вагон вместе с Нектовым. – Пять минут назад подхожу к киоску, а газетчица в слезах. Говорит – все выцвело, торговать нечем. Говорит, недавно все в норме было – и вдруг такой брак. Я поглядел – ни газет, ни журналов, сплошь белая бумага. Видать, такую краску печатники стали делать, что сразу улетучивается. Где здесь борьба за качество, я вас спрашиваю?
Нектов сошел на углу Большого проспекта и Восьмой линии. Все увиденное и услышанное большого впечатления на него не произвело. Странное содержимое бака – это из-за усталости глаз. А что вместо билетов белая лента, так это, наверно, какой-нибудь молодой трепач подменил. Ну, а мужчина в очках, кажется, с утра пораньше принял дозу. Может, этот очкарь на подходе к белой горячке, вот ему и чудится, что все вокруг белым-бело. Хорошо, что он, Нектов, пьет только в торжественных случаях. И сегодня – именно такой случай. Не каждый день людям «Зефиръ N 500» достается! У него еще с мая стоит недопитая бутылка кагора. Он допил бы его с женой, да ее дома нет. К тому же Валя и не поймет всей торжественности момента. Всем она хороша, верная она подруга – а вот устремлений его не разделяет. Для нее что «Дюбек» – что «Казбек». Да и кто во всей коммунальной квартире ощутит всю ценность «Зефира»? Люди неплохие, живем дружно, грех жаловаться, но стоит ему на главную тему заговорить – все, как раки, от него пятятся. Придется выпить с Дрекольевым. Он живет через комнату. Все нерабочее время этот сантехник отдает нелепому делу: собирает обертки от туалетного мыла. Жалкий маньяк! Как шакал, рыщет по чердакам, свалкам и помойкам и кичится, что у него в числе прочих, с позволения сказать, находок имеется упаковка от мыла «Русалочка» (1913 год). Но все-таки на безотрадном квартирном фоне Дрекольева, хоть и с колоссальной натяжкой, можно считать коллекционером. И именно с ним Нектов отпразднует приобретение «Зефира».
