Сергей Саканский
Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 08
Как мы в нашем трузере в Краснодар ворвались
Рассказывают, что летом 1982 года, когда еще Брежнев был жив, сидели мы с Серегой напротив таманского исполкома, вайн побухивали и в нашем трузере в исполком похаживали. И вот, приехала к нам из самого Краснодара черная Волга. Высунулась оттуда крепкая седая голова и сказала:
– Кто здесь Яша?
Серега сказал:
– Я Яша.
Голова сказала:
– Тебя к телефону.
Подошел Серега к машине, взял трубку и сказал:
– Дядь, а дядь? Это ты?
Дядька сказал:
– Это я. А ты кто?
Серега сказал:
– Я Серега.
Дядька сказал:
– А где Яша?
Серега сказал:
– А Яша в пелвисе слипит.
Дядька сказал:
– Понял. Грузи его в машину.
До этого места данный Яшин рассказ мне Серега рассказывает, ибо я не могу описать ситуацию, поскольку в пелвисе слипил. Вот почему Серега и сказал:
– Я Яша.
Разбудил меня Серега, до Волги доволок и в Волгу сгрузил. Вот с этого самого места данный Яшин рассказ я и сам рассказываю.
Едем мы в черной Волге по всему Краснодарскому краю, бодрым ветром нас обдувает, бодрит. Я сказал:
– А можно при помощи этого радиотелефона по межгороду бесплатно позвонить?
Шофер сказал:
– Конечно, можно. Это же специальный телефон.
Серега сказал:
– Давай для начала Альгису позвоним.
Позвонили Альгису в Вильнюс, но его мама сказала, что он в Гурзуф уехал. Позвонили другим вильнюсянам, а также Бухарскому и Ракинскому в Москву. Все в Гурзуф уехали. Это было не удивительно, ведь недаром мы где-то неделю назад их всех как раз в Гурзуфе и видели.
Вспомнили мы, кого неделю назад в Гурзуфе не видели, и позвонили ему. Это был Эль Бобров, в Москве. Эль Бобров в отрубях лежал и в Гурзуф не собирался. Тогда мы позвонили в Питер, Стасу Питерскому, который, в своей шапке-ушанке, всегда входил в Гурзуф и снова из Гурзуфа выходил.
Стас Питерский как раз был в Питере и мы с ним хорошо поговорили, продолжая стремительно двигаться через Краснодарский край. Стас Питерский как раз шил себе сумку и шапку-ушанку, чтобы в Гурзуф вырваться. Мы сказали ему, что все уже давно в Гурзуфе, а Эль Боров в Москве – в отрубях лежит. Потом мы снова в Москву, Эль Боброву позвонили и сказали, что Стас Питерский уже костюм себе шьет в Питере и в Гурзуф собирается. Тогда и Эль Бобров тоже стал в Гурзуф собираться.
Автомобиль наш тем временем в Краснодар ворвался и к суровому административному зданию подъехал. Вышел на ступени этого здания дядька мой Саша, посмотрел на нас, головы из Волги высунувших, и сказал:
– Понял. Вези-ка ты их Петя, лучше ко мне на дачу. И к холодильнику не подпускай.
Приехали мы на дядькину ведомственную дачу, расположились. Серега сказал:
– Товарищ водитель! Чего это паленой резиной пахнет? Может у вас с машиной что?
Как только бедный, пожилой и седой, доверчивый водитель на двор выбежал, мы с Серегой сразу к холодильнику кинулись. То, что мы увидели внутри холодильника, с трудом поддается описанию. Мы просто глазам своим не поверили. Батл водки. Бутилен шампанского. Трехлитровый банк вайна.
Это было в точности похоже на тот интерьер, который мы наблюдали в другом холодильнике, в Коктебеле, когда у нас великий коктебельский невыбух произошел. Но мы тогда еще этого не знали, поскольку великий коктебельский невыбух произошел спустя год после описываемых событий.
И, пока наш добрый шофер вокруг своей машины бегал, внутрь своей машины заглядывал и, ягодицами надуваясь, запах резины носом вынюхивал, мы с Серегой быстренько отхлебнули, сколько могли, из вайнового банка, надеясь, что дядька не ставит там лучинки, чтобы заметить уровень своего ведомственного вайна, как Алеше Пешкову лучинки по свечкам ставили, чтобы он книг по ночам не читал.
Вернулся шофер и сказал:
– Нет, ошибка. Ничего там не случилось с машиной.
И продолжает зорко за нами следить, чтобы мы холодильник не открывали.
Тут я говорю:
– Товарищ водитель! Кажись телефон в машине. Никак, дядька звонит.
Пулей вылетел пожилой седой шофер на двор, а мы с Серегой опять к холодильнику кинулись. Мы уже понимали, что уровень вайна, которого мы примерно по пол-литра выдринчили, мог бы нас выдать. И тогда мы распечатали батл водки и присосались к нему, выбухав, сколько могли. Дело в том, что к тому времени у нас уже новые идеи появились, и мы подумали:
– А откуда дядька помнит: полная ли у него ведомственная водка была или нет?
Вернулся наш шофер, сказал:
– Не дозвонился, видать, дядька твой, Александр Егорыч. Барахлит однако связь.
И снова сидит, следит, чтобы мы холодильник не открывали. Вскоре, однако, ему в фекалярий захотелось, фекалии сбросить. Говорит:
– Вы ж ребята честные? Хорошие вы ребята? Слово свое держите?
Мы говорим:
– Канешна.
И только он в фекалярий бросился, фекалии метать, как мы с Серегой, конечно же, сразу в холодильник ринулись, как ракетчики со своими ракетами. Потому что мы слова-то никакого никому не давали, и держать нам нечего было.
На сей раз шампанскому черед пришел. Решили мы осторожно бутилен открыть, отбухнуть оттуда, а потом снова закрыть. Мысль наша к тому времени была такова: думали мы, что бутилен шампанского темный, и дядька не заметит, что там уже отбухнуто, а подумает, когда войдет и сразу пробку радостно в потолок, что пролилось оно оттуда при выстреле.
Но не рассчитали мы своих сил, и стрельнуло шампанское это. Тут шофер врывается, на ходу штаны натягивая и пистолет Макарова из кобуры вытаскивая:
– Кто стрелял?
Увидел, как мы с Серегой друг другу бутилен передаем и, выпучив глаза, пенистое шампанское бухаем, опустил пистолет, покачал головой и сказал:
– Чегой-то вы, хлопцы, с шампанского начинаете?
Тут и вправду телефон зазвонил, и дядька повелел шоферу за ним на службу заехать, а чтобы мы в холодильник не залезли, повелел нас с собой взять. А шофер сказал:
– Виноват, Александр Егорыч. Залезли.
Дядька сказал:
– Понял. Тогда и не надо их собой брать.
Уехал шофер на машине, а мы, осознав, что нам с холодильником зеленый свет дан, всё в холодильнике и выбухали, пока шофер дядьку со службы на дачу вез. Но ничего. Дядька еще бухла привез, и возбухали мы с ним за встречу на всю ночь. Оказывается, что он не потому нас в холодильник не пускал, чтобы мы не бухали, а потому, чтобы мы без него не разбухивались. Ибо в ответе он был за тех, кого приручил.
А утром он нас с шофером прямо на вокзал отправил и наказал, чтобы тот нас в отходящий поезд на Москву посадил, чтобы сам в служебной кассе билеты взял, а денег нам не давал, только по рублю на постель.
Я сказал:
– Дядь, а дядь? Может, ты нам еще файф на дорогу одолжишь?
Дядька сказал:
– Вот, позвоню твоему отцу, пока вы едете. Приедешь домой, и будет там тебе файф.
Я-то знал, что никакому отцу он звонить не станет, ибо свой человек был мой дядька, как и другие два – в Питере и в Риге. Всегда, когда нужно, мои замечательные дядьки являлись на нашем тяжелом пути, словно боги из машины.
И вот, сидим мы с Серегой на вокзале, тоскуем оттого, что файфа у нас нет, и не знаем еще, что уже через час Серега наш Дезодорант ченчине, соседке по служебному купе, как раз за файф и сдаст. И бух великий встанет на всю длину поезда Краснодар-Москва, несущегося по меридиональной дуге земного шара, через Европу нашей великой страны.
А тогда я еще ничего этого не знал, и сидели мы в ожидании поезда Краснодар-Москва, смурные, с бодуна, и так хотелось нам немедленно образоваться на Курской или Белорусской, в Гульбарии или в Кепке, в Москве слезам не верит или просто – в Москве.
Проблема направления
Восхотел как-то утром Серега пивка воспить. Конечно же, он каждое утро хотел пивка воспить, но на этот раз он хотел только пивка и ничего больше. Он даже в ближайшее отделение милиции попасть не хотел – не то, чтобы воскреснуть с бодуна под Брянском или Орлом.
Я сказал:
– Серега. Пойдем на Курскую. Там вчера были свежие скумбрии.
Серега сказал:
– Нет. Под Курском, с бодуна.
Я сказал:
– Тогда пойдем на Белорусскую. Там завезли соленую соломку.
Серега сказал:
– Нет. С бодуна. Под Витебском.
Так мы некоторое время беседовали: я вяло перебирал различные пивняки, и мой энтузиазм падал.
Дело в том, что Серегу вовсе не пугало образоваться с бодуна, скажем, где-то под Харьковом. В таком случае, мы бы поехали дальше. И со следующего бодуна образовались бы под Ростовом. А это уже открывало бескрайние просторы Тамани и черноморского побережья Кавказа.
