Сергей Зверев
Я – первый
Пролог
Летом 2002 года в исправительно-трудовую колонию, расположенную на Северном Урале, прибыл очередной этап. Это рядовое событие никак не повлияло на обычный распорядок дня в ИТК и не взволновало ни обитателей этого учреждения, ни его сотрудников, ни военнослужащих войскового караула и наряда.
Две запыленные спецмашины остановились у громадных тяжелых деревянных ворот, скрепленных стальными полосами. Ворота были уже старыми, это было заметно по крупным, тяжелым доскам, которые потемнели от времени, морозов и солнца. Согласно инструкции, их давно уже требовалось заменить на металлические, но это дело было дорогостоящее, да и в суровом уральском климате за железом требуется постоянный уход, и поэтому администрация колонии не спешила браться за это мероприятие.
Справедливо рассудив, что побега «на таран» изнутри специального учреждения вряд ли стоит опасаться, так как никакие автомобили на территорию колонии не заезжали, за исключением грузовика, который раз в неделю привозил дрова для зэковской кочегарки, и зная о том, что часовые с вышек всегда успеют расстрелять любое транспортное средство, которое рискнет на такую затею, «хозяин» ворот не обновлял.
Несмотря на внешнюю массивность, ворота раскрылись быстро и бесшумно, пропустив на осмотровую площадку два «газона» с железными будками, в которых находился конвой и отделенный от него массивной решеткой «спецконтингент». Начальник караула с помощником быстро приняли небольшой этап из сорока трех человек, дважды пересчитали осужденных, еще раз сверили их количество с количеством личных карточек и передали «живой» груз сотрудникам ИТК.
«Кум» (оперативник колонии), худощавый человек в форме, примерно около сорока лет от роду, с пронзительными чистыми серыми глазами на рано постаревшем морщинистом лице, встречал всех проходящих мимо него «новеньких» внимательным взглядом. И практически никто из вновь прибывших не смотрел ему в глаза. Человек за решеткой быстро приобретает давно забытые навыки выживания, и проходящие мимо офицера люди инстинктивно понимали, что мериться с ним волевым напряжением глазных и лицевых мышц не стоит.
Литвирук курил и равнодушно оглядывал неровный строй осужденных. Ничего нового или незнакомого в этой десятки раз повторяющейся ситуации для него не было. Этап как этап… Если бы среди зэков был хоть какой-нибудь авторитетный заключенный, который мог бы повлиять на оперативную обстановку в колонии, то оперативника об этом бы предупредили спецсообщением. А так… обычный сброд.
Взгляд капитана, безразлично обегая одинаково стриженных и одетых людей, вдруг остановился на крупном и хорошо сложенном зэке. Наголо бритый человек с черными глазами выделялся среди своих остальных собратьев. В нем не чувствовалось забитости и униженности, которая приобретается за долгие годы «отсидки» почти каждым как средство быть незаметным. Он стоял прямо, распрямив спину, вольно опустив руки, зэковский мешок с нехитрым имуществом лежал возле его ног, и осужденный, подняв голову, неторопливо оглядывал тесное помещение с высоко поднятым забором.
Независимая и свободная поза, вот в чем дело, понял спустя несколько секунд капитан. Зэк не авторитет, это понятно, но характер в нем чувствовался.
Вот новичок перевел взгляд на капитана и принялся спокойно рассматривать его. Он, не мигая, встретил сначала удивленный, а затем и раздосадованный взгляд Никиты Петровича.
Оперативник сначала растерялся. На своем веку он видел сотни, тысячи заключенных, множество характеров, лиц, которые прошли перед ним за годы его службы, но действительно сильные люди среди них встречались редко. Впрочем, как и в повседневной жизни. Но сейчас поведение этого человека было необычным… нет, обычным, если бы они увиделись где-нибудь в очереди на автосервисе. Но ведь они встретились в зоне!
Это в относительно сытых условиях существования, которые иногда именуются жизнью, основному количеству людских особей абсолютно наплевать на своего соседа или знакомого, если только он не мешает им обделывать свои насущные делишки. И поведение у них соответствующее. Но жизнь в местах лишения свободы очень своеобразна, и у нее есть свои законы. Первый из них – никогда не ссорься с «хозяином» и «кумом» колонии и не вызывай у них недовольства. Ведь тот или другой способны превратить жизнь заключенного в тяжелейшее испытание, из которого не каждый сможет достойно выйти. Закон простенький, но он исходит из бесчисленного, потного и кровавого опыта миллионов заключенных и поэтому является единственно правильным.
А этот кавказец явно не собирался прятать глаза и не хотел становиться незаметным. А может, они уже знают друг друга?
Никита Петрович напряг память. Широкое, почти что круглое лицо, черные заметные овальные брови, крупные упрямые губы… нет, он этого человека никогда раньше не видел, за это капитан мог бы поручиться… тогда получается, что этот человек – псих. Обыкновенный псих, у которого что-то неладно с головой. Нет, опять не сходится. Капитан знал по опыту, что такие долго на свете не заживаются. Таких независимых все равно кто-то согнет. Или администрация, или блатные. А по неуловимым признакам, которые не видны постороннему, но сразу заметны опытному человеку, капитан сразу определил, что этот зэк явно не новичок. Да и по-другому не могло быть. С первой судимостью на строгий режим не попадают.
Что тогда остается? Получается, что это или авторитет, о котором не знает оперативник (а это невозможно в принципе), или это агент администрации (о чем «кума» незамедлительно поставили бы в известность), или это больной на голову человек, не признающий законы зоны (что тоже вряд ли может быть), и что этого человека Никита Петрович видит впервые в жизни.
По всем неписаным зоновским законам такой прямой, долгий, независимый, уверенный, не скрывающий своей силы взгляд заключенного считается дерзостью. И вновь прибывший не мог этого не знать.
Капитан несколько раз мигнул и невольно отвел глаза. Всего лишь только на секунду. Затем опомнился и уже угрожающе уставился на наглого зэка. Но тот с любопытством крутил головой, рассматривая тесное пространство осмотрового дворика, в котором принимали этап. «Кум» неторопливо, не отрывая от него глаз, повернулся к своему заму, который стоял тут же, и распорядился:
– Личное дело вот этого, – он показал кивком, – ко мне на стол… немедленно.
Всех прибывших направили в пересылочную камеру, где они будут жить отдельно от всей зоны несколько дней, ожидая, пока администрация колонии изучит их дела и затем рассортирует людей по отрядам и баракам.
Офицер задумчиво закурил. Он бы мог уже уйти по своим делам, его работа начнется с этим контингентом завтра… или послезавтра… или через неделю. В колонию строго режима на год или два не направляют, минимальный срок заключения – пять-шесть лет, так что «кум» мог не торопиться… но что-то его задело. Да, этот взгляд… слишком независимо держится этот зэчара… а вот почему? Причину этого капитану хотелось узнать побыстрее. Неясное беспокойство проскользнуло в душе и исчезло. Капитан вздохнул и нахмурил брови. Можно было и не придавать этому значения, ну подумаешь, какой-то урюк не спускал с него глаз… Ну догадался, что капитан может превратить его жизнь в ад или в рай, в зависимости от настроения, вот и таращился, как баран на волка, ну и что…
«Петрович, это далеко не баран… и лучше побыстрее узнать, в чем тут дело. Не нравится он тебе, ты уже понял, что не нравится, причем явно. И проблем с ним будет выше крыши, вот увидишь. Иди и разбирайся», – сказал капитану внутренний голос.
«Кум» за долгие годы в колонии привык анализировать свои чувства и вполне доверял им. И он знал, что раз есть такое нехорошее ощущение, то, значит, надо побыстрее от него отделаться. Разобраться, короче. А для этого существовал один путь. И сейчас он раздумывал над тем, как бы, не вызывая подозрений, дать задание своему «стукачку», который безвылазно жил в пересыльной, или, как ее еще называли, «транзитной», камере и исправно снабжал капитана скрытыми в свое время от следствия сведениями об «интересных» фактах и событиях из жизни осужденных.
Это был матерый зэк, отсидевший уже пятнадцать лет в различных тюрьмах и зонах. Самым блестящим его достоинством как агента была его биография. Он имел четыре ходки, и в любой момент его личность, как «правильного бродяги», могла быть подтверждена любым мало-мальским авторитетом в любой тюрьме России. Бесчисленными татуировками было покрыто все его тело, создавая при первом взгляде нереальное ощущение, что кожа у этого человека синяя. Расхожая фраза из известного кинофильма «Твой дом – тюрьма!» как нельзя кстати подходила к нему. Родных у агента давно уже не было, а двоюродная сестра поспешила забыть о его существовании. Да он и не печалился. Имея от природы сильный характер, этот человек привык рассчитывать только на себя. Он прекрасно усвоил законы тюремного мира и приобрел в нем определенный авторитет. Сексуальный голод он утолял, ломая и подчиняя себе парней, склонных к гомосексуализму, причем теснота и скученность «пересылки» ничуть не мешали ему. За многие годы жизни в неволе он научился моментально определять таких чуть ли не с первого взгляда. И мужчины со временем даже начали вызывать у него симпатию.
